Читать интересную книгу Том 3. Чёрным по белому - Аркадий Аверченко

— Ага-а… Вот теперь мы посмотрим, чья возьмет,

Нас поставили на места.

— Начинаем! Раз… два…

Далеко, далеко от меня (хвала Господу, создавшему такие ноги) виднелась фигура человечка. Человечек поднял пистолет, прицелился и после команды «три», выстрелил.

Не будучи уверен — ранен я или нет — я заблагоразсудил не падать до выяснения истины.

Это было очень осторожное решение, потому что по освидетельствовании, я оказался целехоньким.

— Ваша очередь стрелять, — сказал запыхавшийся секундант (он только что сбегал к моему противнику за револьвером).

— Куда вы! — закричал он, оглядываясь. — Стойте на месте! В вас же сейчас будут стрелять.

Противник мой, очевидно, был не такой дурак, как я о нем думал.

Вместо того, чтобы стоять на месте в ожидании пули, он приблизился к нашей группе и сказал:

— Господа! Разве вы не знаете, что дуэль запрещена законом?

— Об этом нужно было думать раньше, — закричали секунданты. — Вы первый его вызвали, вы первый в него стреляли… теперь его очередь!

Дуэлянт кротко улыбнулся.

— Я, господа, вероятно, забыл предупредить вас, что я принципиальный противник дуэлей. Да и в самом деле: разве не бессмыслица разрешать принципиальные споры шальной пулей. Прямо-таки стыдно! Я думаю всякий благомыслящей человек согласится со мною. До свиданья!

Он сделал нам рукой приветственный жест, повернулся и ушел торопливой походкой человека, вспомнившего, что он, уходя из дому, забыл погасить разорительное для экономного хозяина электричество.

Рассказ о колоколе

На случай, который я расскажу ниже, могут существовать только две точки зрения: автору можно поверить или не верить.

Автору очень хочется, чтобы ему поверили. Автор думает, что читателя тронет это желание, потому что, обыкновенно, всякому автору в глубокой степени безразлично — верит ему читатель или нет. Писатель палец-о-палец не ударит, чтобы заслужить безусловное доверие читателя.

Автор же нижеписаннаго — в отдельном абзаце постарается привести некоторые доказательства тому, что весь рассказ не выдумка, а действительный случай.

Именно, — автор дает честное слово.

Глава I

Однажды, в конце Великого поста, в наш город привезли новый медный колокол и повесили его на самом почетном месте в соборной колокольне.

О колоколе говорили, что он невелик, но звучит так прекрасно, что всякий слышавший умиляется душой и плачет от раскаяния, если совершил что-нибудь скверное.

Впрочем, и не удивительно, что про колокол ходили такие слухи: он был отлит на заводе по предсмертному завещанию и на средства одного маститого верующего беллетриста, весь век писавшего пасхальные и рождественские рассказы, герои которых раскаивались в своих преступлениях при первом звуке праздничных колоколов.

Таким образом, писатель как бы воздвиг памятник своему кормильцу и поильцу — и отблагодарил его.

Глава II

Едва запели певчие в Великую ночь: «Христос Воскресе из мертвых»…, как колокол, управляемый опытной рукой пономаря, вздрогнул и залился негромким радостным звоном.

Семейство инспектора страхового общества Холмушина сидело в столовой в ожидании свяченого кулича, потому что погода была дождливая и никто, кроме прислуги, не рискнул пойти в церковь.

Услышав звук колокола, инспектор поднял голову и сказал, обращаясь к жене:

— Да! Забыл совсем тебе сказать: ведь я нахожусь в незаконной связи с гувернанткой наших детей, девицей Верой Кознаковой. Ты уж извини меня, пожалуйста!

Сидевшая тут же гувернантка прислушалась к звону колокола, вспыхнула до корней волос и возразила:

— Хотя это, конечно, и правда, но я должна сознаться, что, в сущности, не люблю вас, потому что вы старый и ваши уши поросли противным мохом. А вступила с вами в близкие отношения, благодаря деньгам. Должна сознаться, что мне больше нравится ваш делопроизводитель Облаков, Василий Петрович. О, пощадите меня!

— Могу ли я вас обвинять, — пожала плечами жена Холмушина, — когда мой средний сын Петичка не мужний, а от доктора Верхоносова, с которым я встречалась во время оно в Москве.

— Очевидно, доктор Верхоносов был большой мошенник? — прислушиваясь к звуку колокола и покачивая головой, прошептал Петенька, гимназист четвертого класса.

— Почему?

— Вероятно, я в него удался: можете представить в третьей четверти у меня поставлены 2 единицы, а я переправил их на 4, да и показал отцу.

— Дите! — снисходительно улыбнулась старая нянька. — Сколько я у вас, господа вы мои, сахару перетаскала за все время, так это и пудами не сосчитать. Анадысь банку с вареньем выела, а потом разбила, да на Анюточку и свалила; будто она разбила.

— Ничего! — махнула рукой маленькая Аня. — За банку мне только два подзатыльника и попало, а того, что я вчера в папином кабинете фарфорового медведя разбила — никто и не знает.

Инспектор встал, потянулся и сказал:

— Пойти разве в кабинет написать в правление нашего общества заявление, что я третьего дня застраховал безнадежно чахоточного, подсунув вместо него доктору для осмотра здоровяка, кондуктора конки.

— Как же вы пошлете это заявление, — возразила горничная Нюша, — если я вчера из коробки на вашем письменном столе все почтовые марки покрала.

— Жаль, — сказал инспектор. — Ну, все равно — поеду к полицеймейстеру, заявляю ему, потому что это дело — уголовное.

Глава III

Инспектор оделся и вышел на улицу. Колокол звонил… Нищий подошел к нему и укоризненно сказал:

— Вы мне уже третий год даете то две, то три копейки при каждой встрече. Где у вас глаза-то были?

— А что?

— Да я в сто раз, может быть, богаче вас; у меня есть два дома на Московской улице.

Какой-то запыхавшийся человек с размаху налетел на них и торопливо спросил:

— Где тут принимают заявления о побеге с каторги?

— Пойдем вместе, — сказал инспектор. — Мне нужно заявить тоже об уголовном дельце.

— И я с вами, — привязался нищий. — Ведь, я один-то дом нажил неправильным путем — обошел сиротку одну. Лет двадцать, как это было — да уж теперь заодно заявить, что ли?

Все трое зашагали по оживленной многолюдной улице, по которой сновала одинаково настроенная публика. Кто шел в участок, кто к прокурору, а один спешил даже к любовнице, чтобы признаться ей, что любит жену больше, чем ее.

Все старательно обходили купца, стоявшего на коленях без шапки посреди улицы. Купец вопил:

— Покупатели! Ничего нет настоящего у меня в магазине — все фальшивое! Мыло, масло, табак, икра — даже хлеб! Как это вы терпели до сих пор, — удивляюсь.

— Каяться вы все мастера, — возразил шедший мимо покупатель, — а того, что я тебе вчера фальшивую сторублевку подсунул, — этого, ты небось не знаешь. Эй, господин, не знаете, какой адрес прокурора?

Глава IV

В участке было шумно и людно.

Пристав и несколько околоточных сортировали посетителей по группам — мошенников отдельно, грабителей отдельно, а мелких жуликов просто отпускали.

— Вы что? Ограбление? Что? Вексель подделали! Так чего же вы лезете? Ступайте домой, и без вас есть много поважнее. Это кто? Убийца? Ты, может, врешь! Свидетели есть? Господа! Ради Бога, не все сразу — всем будет место. Сударыня, куда вы лезете с вашим тайным притоном разврата?! Не держите его больше и конец. Ты кто? Конокрад, говоришь? Паспорт! Вы что? Я сказал вам уже — уходите!

— Господин приставь! Как-же так уходите? А что у меня два года фабрика фальшивых полтинников работает — это, по вашему, пустяки?

— Ах, ты Господи! Сейчас только гравера со сторублевками выгнал, а тут с вашими полтинниками буду возиться.

— Да, ведь то бумага, дрянь — вы сами рассудите. а тут металл! Работа по металлу! Уважьте!

— Ступайте, ступайте. Это что? Что это такое в конвертике? Больше не беру. Ни-ни!

Полициймейстер вышел из своего кабинета и крикнул:

— Это еще что за шум! Вы мешаете работать. Я как раз подсчитывал полученные от евре… Эй, гм! Кто там есть! Ковальченко, Седых! Это, наконец, невозможно! Бегите скорее к собору, возьмите товарищей, остановите звонаря и снимите этот несносный колокол. Да остерегайтесь, чтобы он не звякнул как нибудь нечаянно.

Глава V

Колокол сняли…

Он долго лежал у задней стены соборной ограды; дожди его мочили и от собственной тяжести он уже наполовину ушел в землю. Изредка мальчишки, ученики приходского училища, собирались около него поиграть, тщетно совали внутрь колокола ручонки с целью найти язык — язык давно уже, по распоряжению полициймейстера, был снят и употреблен на гнет для одной из бочек с кислой капустой, которую полициймейстер ежегодно изготовлял хозяйственным способом для надобностей нижних чинов пожарной команды.