Читать интересную книгу Нат Анатоль. Хроника 8. Приключения Димки Петрова... - Анатоль Нат

Ехидная, насмешливая улыбка медленно сходила с лица Димона, заменяясь на откровенно раздражённую.

— Растолкуй, — медленно проговорил он. — В чём Паша ошибся?

— В том что я корабел, — тихо и обречённо бросил старик устало прикрыв глаза.

Понимаешь Дима, — тихо проговорил он. — Ты для меня столько сделал. От смерти спас, из ада вытащил. Не могу я тебя обманывать.

Тот, за кого вы меня принимаете — помер сразу же после того как мы прибыли в тот лагерь. И я взял его имя, думая что это мне поможет получше устроиться в лагере. Что, княжеская администрация даст послабление мне, в надежде использовать по назначению, как корабела. А там бы я нашёл тысячи причин чтоб время потянуть. Мне нужно было только время оттянуть, чтоб за этот срок мои товарищи могли бы вытянуть меня из лагеря. А потом, когда я понял что пути обратно с болот нет, стало уже поздно что-либо исправлять. Так я и стал для всех корабелом.

А никто ничего не заметил лишь потому, что сразу после нашего прибытия на Плато бардак в лагере стоял страшный. Да и некому было меня уличить. Померло тогда много новичков. Вот и напутали.

Да и не знаю я как строить корабли.

Повернувшись, бывший "корабел" посмотрел на Димона словно на маленького мальчика, которого надо убеждать в очевидных для взрослого вещах.

— Извините, Дмитрий Александрович что я вас невольно обманул, но это правда, — грустно проговорил он.

— Извинять я тебя не буду, — сухо отозвался Димон. — Когда тебя из лагеря вытаскивали, ты бежал впереди паровоза. Всех за руки хватал, только бы тебя там в лагере не ставили и взяли с собой. А как только реальной свободой запахло, так ты сразу по-другому запел.

Скажу прямо. В то что ты никакой не мастер лодейных дел, я совершенно не верю. Паша мне тебя чётко описал и ошибиться я не мог. А Паше я верю. В отличие от тебя.

И по описанию — похож. По характеру — более чем. Внешне — труп трупом. Характером — не подарок. Скажу откровенно — сволочь ты редкостная, Панас. Ему жизнь спасли, а он нос воротит.

Вопрос в другом. Не хочешь отомстить князьям Подгорным за то что держали тебя в рабстве — твоё дело. А вот то, что не хочешь поработать на нас, даже после всего произошедшего — пошёл тогда нах…, - Димон грязно выругался, не сдержавшись. — Насильно тащить в рай мы никого не будем. Не хочешь — не надо.

Хотя, — прищурил он глаза, задумчиво глядя на старого мастера, — может и стоило бы. Жаль только что в городе нашем рабство запрещено. Иначе, легко так ты б не соскочил.

Если ты даже в благодарность за то что мы тебя с того света вытащили не хочешь нам помочь… Ну, что ж, ты сам выбрал.

В общем, так. На том берегу лично тебе делать нечего. Не с нами, значит — без нас.

Переправа на тот берег стоить будет лично тебе пяти лет бесплатной работы на нас, — посмотрел он прямо в глаза мастера. — Это — раз. Пять лет и никаких денег. Только еда и крыша над головой. Это — последнее моё предложение. Соглашайся. Нет — остаёшься здесь и разбираешься с амазонками сам, как знаешь.

Захотят они тебя снова в рабство продать, отпустят — их дело. Как хотят, так пусть с тобой и поступают. Меня это больше не касается.

Раз ты не лодейных дел мастер — ты мне больше неинтересен. Всё, прощай.

— При чём здесь амазонки?

— Это ты спросишь у них, — неприятно улыбнулся Димон. — У них на тебя ба-а-альшие планы. Не разочаруй их, дружок.

Резко поднявшись, Димон быстро, не оглядываясь двинулся к камышовым плотам, на которые грузили последние орудия с батареи этого берега.

Внимательный, оценивающий взгляд корабела он уже не увидел, спиной однако прекрасно его почувствовав.

Димону было немного обидно, что и в этот раз у них ничего не получилось с местными мастерами, однако это была не беда. Когда-нибудь да повезёт. А нет — так и сами справятся, своими силами.

— Всё, забирайте, он ваш, — коротко бросил Димон, проходя мимо группы внимательно наблюдавших за разговором амазонок. — Нужен, используйте. Нет — можете в землю живым закопать, ваше право.

Как потом амазонки крутили руки расслабившемуся за последние дни корабелу и бросали его связанным на телегу с трофеями, он уже не узнал. Как и про то, что тот до весны вкалывал не разгибая спины на лодочных верфях Второго Пограничного Легиона, строя малые и большие боевые ушкуи для амазонок. Он оказался прекрасным лодейным мастером, с ножом у горла работая просто великолепно, и радуя тем амазонок.

Ни старых навыков, ни умений за проведённое на Торфяном Плато время мастер не растерял, прекрасно справляясь с поставленными перед ним задачами, чем заработал у них искреннюю признательность и уважение. Что, впрочем никак не отразилось на условиях его содержания. В результате чего мастер, улучив удобный момент, когда привыкшие к безропотному мастеру амазонки расслабились, весной бежал, напоследок, наверное в благодарность, пустив по верфям красного петуха.

Тайком проникнув на торговую лодью какого-то низового купца, из малоизвестного приморского города одного из устьевых княжеств Лонгары, дальше уже он без приключений добрался до юго-западного Приморья. Там его уже многие знали. Так что скрыться беглецу ото всех, кто хотел бы до него добраться, большого труда ему не составило.

С купцом же он расплатился рассказом о тайной тропке среди топей болот Торфяного Плато и картой с кроками. Память у корабела оказалась идеальная и даже спустя столько времени он сумел полностью, в деталях восстановить маршрут тайной тропы.

О том же, что к этому времени все заинтересованные лица наверняка уже её нашли, он рассказывать купцу не стал. Да тому и не надо было. Карта эта и сама по себе дорогого стоила, и при умелой продаже могла принести купцу золота много больше, чем те жалкие крохи, что заплатил бы любой пассажир на том маршруте.

Так что обе стороны расстались довольные друг другом. В отличие от всех других, с кем за прошедший год мастер имел дело.

Впрочем, что думают другие, мастера не интересовало ни коим образом…

Глава 11 На своём берегу

Лишнее…*

На речке, на речке, на том бережочке

— На речке, на речке, на том бережочке

— Мыла Марусенька белыя ножки…

(Грустная русская народная песня, частенько последние дни приходящая на ум Димону)

— "Грунт там и тут — две большие разницы".

Простая и очевидная мысль в первый же день на родном берегу, кажется теперь навсегда поселилась у Димона в голове. Да ещё эта привязавшаяся непонятно с чего песенка, из которой он знал всего лишь первые две строчки, а третью уже сам додумывал.

— "Какого рожна здесь не знают этой песенки, — каждый раз с раздражением думал он, как только навязшие буквально на зубах первые две строчки приходили на ум. — Всё знают, а эту — нет. Непорядок".

Поскользнувшись на мокром, разъезженном грунте какой-то неведомо как оказавшейся здесь дороге, идущей более менее в нужном им направлении, Димон матерно, от души выругался. Настроение было отвратительное. У переправившихся на свой берег людей словно выпустили пар, и теперь, значительно сократившийся в числе отряд напоминал больше толпу оборванцев из обоза разбитой наполеоновской армии, чем воинское подразделение.

Люди устали, смертельно устали, за несколько суток дважды перекинув на своих руках десятки и десятки тонн тяжеленного, неудобного оборудования. И надеялись уже в дороге хоть немного отдохнуть, но действительность, забытая ими на том, другом берегу, повернулась к ним задом.

Дождь, проклятые осенние дожди, разбитая дорога, точнее то, что тут называлось этим громким словом, и чернозём. Все остальные мысли по этому поводу не содержали в себе ничего кроме мата…

И первым делом надо было решить вопрос хотя бы с колёсами. Сегодня Димон принял окончательное решение.

С чем можно было мириться там, на Правом берегу, с их твёрдыми, суховатыми почвами, прекрасно держащими тяжёлый груз волокуш, здесь, на левобережье, надо было что-то делать.

И первое что он сделал, как только они переправились на Левобережье, приказал найти ближайший речной залив или впадающую в Лонгару речку с твёрдым песчано-каменистым дном, и утопить там колёсные пары от грузовых платформ княжеской узкоколейки. Все до единой, даже от мотодрезины.

Перегруженный обоз, даже сократившийся на треть, надо было ещё больше облегчить. Дорога впереди навевала самые мрачные мысли. Не сезон было им так поздно возвращаться, не сезон. И становилось теперь окончательно понятно, почему сам Димон за всё время своей жизни на Левобережье, ни разу не видел в городе кого-либо, кто бы осенью куда отправился. Вот теперь ему стала понятна причина этого. Скользкие словно мыло дороги, совершенно не пригодные в это время года для перемещения по ним.

И становилось понятно почему Сидор столько времени, денег и сил уделял этому моменту.