Николай… простите, не знаю вашего отчества.
Собственно, я и имени-то его не знал до сегодняшнего дня, просто отложилось в памяти, что доктор обратился к Сане как к Александре Николаевне.
– Борисович, – подсказал он после паузы.
– Николай Борисович, – подхватил я. – Хотите кофе? Латте, эспрессо, капучино?
– Ему нельзя! – быстро перебила Санина мать; голос у неё был неприятный, хриплый, как будто простуженный. – У Коли сердце больное, – пояснила она чуть менее резким тоном, словно внезапно смутившись своей откровенной агрессии, и добавила совсем уж тихо:
– Там вроде бы должен быть ещё чай с лимоном…
Поняв, что дело запахло если не миром, то хотя бы временным перемирием, я не преминул воспользоваться этой возможностью для того, чтобы расположить Санину мать к себе.
– Всё-таки давайте я и для вас что-нибудь возьму. Хотите тоже чай? Или, может быть, горячий шоколад?
– Чай… если не трудно, – помедлив, наконец откликнулась она. – И, пожалуйста, без сахара. Кстати, как вас зовут?
– Виктор, – представился я, решив приберечь “Вика” на будущее. – А вы…
– Наталья Петровна, – вздохнула она, и этот её вздох намекал на то, что она уже почти капитулировала – когда надо, я умею быть обаятельным.
– Хорошо, Наталья Петровна, сейчас принесу вам чай, – я был сама любезность; если бы понадобилось, я бы ей даже ручки целовал, честное слово.
Совместное распитие чая и кофе ещё больше растопило лёд. Во всяком случае, Санина мать больше не смотрела на меня, как на врага народа. Она грела руки о бумажный стаканчик и негромко рассказывала о случившемся.
– …Она вниз головой упала. У детей же это обычно самая тяжёлая часть тела… Слава богу, в снег угодила, но всё равно удар получился слишком сильным, серьёзная черепно-мозговая травма… После таких травм детям очень трудно восстановиться – могут возникнуть всякие психические нарушения, отставания в развитии, а Лялька… Лялька же у нас и так… в общем… – она замялась. – Да вы, наверное, и сами знаете…
– Знаю, – подтвердил я. – Но на самом деле, сейчас самое главное – чтобы она в принципе пришла в себя.
– Конечно, конечно… – закивала Наталья Петровна; голос её снова сорвался на хрип.
– Вы простужены? – вежливо спросил я, сомневаясь, что такой странный тембр у неё от природы.
– Нет, – она покачала головой и как-то беспомощно улыбнулась, отчего вмиг стала до оторопи похожа на Саню – у меня аж мурашки побежали от такого превращения. – Это я голос сорвала… когда Лялька упала… кричала сильно.
Санин отец беззвучно заплакал, отвернувшись от нас и явно стесняясь своих эмоций. Бедный мужик, мне искренне было его жаль. Он же теперь себе эту проклятую птичью кормушку до конца жизни не простит.
– Всё будет хорошо, – сказал я банальную и глупую, но единственно верную в тот момент фразу, обращаясь к ним обоим.
Именно это они и хотели от меня услышать.
Когда Саня вернулась к нам, стало известно, что она наотрез отказалась покидать больницу, хотя доктор убеждал её всё-таки отправиться домой и отдохнуть.
– Вам нужно выспаться хорошенько. Поймите, в вашем присутствии нет абсолютно никакого смысла, – уговаривал её он. – Девочка всё равно не видит и не слышит вас сейчас. За ней ведётся постоянное наблюдение, об этом вы можете не беспокоиться.
– Я останусь с Лялькой, – как заведённая твердила Саня.
– Вы не можете всё время находиться в реанимации, это запрещено, – покачал головой нейрохирург. – Если в состоянии вашей дочери что-то изменится, поверьте, мы сразу же дадим вам знать.
– А когда оно может измениться? – жадно спросила Саня.
Доктор виновато пожал плечами:
– Я же говорил вам, коматоз – явление довольно непредсказуемое и до сих пор не слишком хорошо изученное. Выход из него может произойти в любой момент. Возможно, через несколько минут. А может… может, и через годы. Но последнее случается крайне редко! – торопливо добавил он, заметив, как округлились от ужаса Санины глаза. – Обычно человек находится в коме до четырёх недель, а потом либо выходит из неё, либо…
И хотя фраза так и осталась незаконченной, всё стало понятно и без конкретных слов.
– Сейчас мы проводим компьютерную и магнитно-резонансную томографию, чтобы определить степень повреждения мозга и выявить вероятные гематомы. Возможно, придётся сделать операцию и устранить причины сдавливания участков мозга…
Саня устало прислонилась затылком к стене и в изнеможении закрыла глаза.
– Делайте что угодно, – выдохнула она, – лишь бы это помогло. Лишь бы моя девочка поправилась! Только не выгоняйте меня, пожалуйста. Я хочу быть здесь, рядом. Вы же сами говорите: выйти из комы она может в любой момент!
Я подошёл к ней и осторожно приобнял за плечи, пытаясь успокоить.
– Сань, тебе и в самом деле нужно отдохнуть сейчас. Нет необходимости оставаться в больнице. Давай я отвезу тебя домой хотя бы до утра. Ты поспишь, а потом…
Она упрямо замотала головой и резко дёрнулась, высвобождаясь из моих объятий.
– Нет, нет… сказала же – не поеду! Если надо, я буду ночевать на полу под дверью реанимации, но никуда отсюда не уйду!
А я видел, что она едва стоит на ногах от усталости и нервного перенапряжения, и готов был завыть от жалости к ней и собственного бессилия.
– Господи, – расстроился доктор, – ну зачем же на полу… Мы, конечно, найдём для вас какую-нибудь кушетку, я распоряжусь, но…
– Спасибо вам, – торопливо закивала Саня, словно боясь, что он передумает. – Большое спасибо!
Мне ничего не оставалось, кроме как сдаться – её сейчас просто невозможно было переспорить.
– Мама, – тем временем обратилась Саня к Наталье Петровне, – нужно привезти Ляльке её Пушистика. Ты же знаешь, как она его любит, никогда без него не засыпает. Если… когда она придёт в себя и обнаружит, что с ней нет её любимой игрушки, то ужасно расстроится.
– Твои родители и так сейчас измучены, – решительно вмешался я. – Давай лучше сделаем так: я сейчас отвезу их домой, сам заберу Пушистика… ну, и другие Лялькины вещи, какие скажешь – и сразу же вернусь сюда.
– Тебе тоже надо отдохнуть, – не глядя мне в глаза, отозвалась Саня. – Езжай домой, Вик. Мы как-нибудь… сами разберёмся.
А вот это показалось мне уже по-настоящему обидным. Езжай домой, ты здесь никто, чужой человек, не лезь в наши внутрисемейные дела! Фактически то же самое, что сказала мне поначалу её мать, только от Сани слышать это было намного больнее.
– Чёрта с два мне надо отдохнуть, – резко, почти грубо возразил я. – Сказал же: скоро вернусь. Жди!
…Пушистик меня добил. Просто выжал морально, а затем вывернул наизнанку. Этот дурацкий игрушечный заяц, казалось, всё понимал – на