Читать интересную книгу История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - Уильям Теккерей

Эсмонд сказал: о, да! В настоящее время леди Каслвуд расположена к нему очень благосклонно.

- А если настроение ее изменится, как это часто бывает с дамами, весело добавил он, - у меня теперь хватит силы самому нести свою ношу и подвигаться вперед. Шпага едва ли мне в этом поможет. Не так уж я склонен к бранному делу, но разве мало иных поприщ, на которых может преуспеть молодой человек, не лишенный способностей и получивший хорошее образование? Я убежден, что так или иначе пробью себе дорогу. - И в самом деле, у мистера Эсмонда уже нашлись покровители и в армии и среди разных влиятельных особ, и он тут же поведал своей госпоже об открывшихся перед ним заманчивых перспективах. Они шли медленно, рука об руку, так, как будто никогда и не расставались, и сизые сумерки смыкались вокруг них.

- Вот уже и дом близко, - продолжала она. - Я знала, что вы приедете, Гарри, хотя бы... хотя бы для того только, чтобы сказать, что вы простили мне мои жестокие речи... там, в тюрьме, после того как произошло это ужасное несчастье! Я в ту пору почти обезумела от горя. Но теперь я все знаю... мне рассказали. Злодей, имени которого я не хочу произносить, сам говорил об этом: как вы пытались предотвратить ссору и готовы были отвести ее на себя, бедное дитя мое; но на то была господня воля, чтобы я понесла наказание и мой бедный лорд пал от меча убийцы.

- Он благословил меня на смертном одре, - сказал Эсмонд. - Хвала всевышнему за этот прощальный дар!

- Аминь, аминь! Милый Генри, - сказала миледи, прижимая к себе его руку. - Я и это знаю. Мистер Эттербери, присутствовавший при его кончине, рассказал мне. И я тоже возблагодарила господа и с тех пор всегда вспоминаю об этом в моих молитвах.

- От скольких горьких ночей я был бы избавлен, если б вы сказали мне эти слова раньше! - сказал мистер Эсмонд.

- Я знаю, знаю, - ответила она, и в голосе ее прозвучало столько кроткого смирения, что Эсмонд тотчас же раскаялся в том, что посмел упрекнуть ее. - Я знаю, как я была тогда несправедлива; и я тоже немало выстрадала, дорогой мой, Я исповедалась мистеру Эттербери - больше я вам не смею сказать. И он... я решила, что не стану ни писать, ни навещать вас, так было лучше, раз уж мы разошлись. Но я знала, что вы вернетесь, Гарри, сознаюсь вам. Здесь нет ничьей вины. И сегодня, когда хор пел: "Когда возвращал господь плен Сиона, мы были как бы видящие во сне", - я подумала: да, точно во сне, точно во сне. А хор пел дальше: "Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью; с плачем несущий семена возвратится с радостью, неся снопы свои", - и я подняла голову от молитвенника и увидела вас. Я не удивилась, что вижу вас. Я знала, что вы придете, дорогой мой, и я видела золотое сияние солнца вокруг вашей головы.

Она взглянула на него и улыбнулась почти безумной улыбкой. Уже взошла луна и ровным светом озарила морозное небо. Теперь только он мог хорошо разглядеть милое, чуть осунувшееся от забот лицо.

- Знаете ли вы, какой день сегодня? - продолжала она. - Двадцать девятое декабря - ваш день! Только в прошлом году мы не поднимали в этот день бокала - нет, о нет. Мой господин лежал в могиле, и мой Гарри тоже был близок к смерти, и я сама была как в бреду, и вина не было у нас в доме. Но теперь - теперь вы возвратились, дорогой мой, неся снопы свои. - Бурный поток слез прервал ее слова; она смеялась и рыдала на груди у молодого человека, повторяя, точно безумная: - Неся снопы... неся снопы свои!

Подобно тому как, бывало, выйдя на палубу в полночный час и глянув в бездонную глубь звездного неба, он испытывал почти религиозный восторг перед красотою его и блеском, - так теперь глубина этого чистого чувства (только сейчас вполне открывшегося ему) поразила его и наполнила великой благодарностью его сердце. Всемилостивый боже, как же могло случиться, что он, жалкое, заброшенное существо, удостоился подобной любви? Значит, не напрасна, не напрасна была его жизнь - черствой неблагодарностью было думать так! - если ему достался этот бесценный дар. Что перед ним все честолюбивые мечты? Праздное тщеславие, и только. Богатство, слава? Пройдет год, и другие имена зазвучат громче твоего, а ты будешь лежать глубоко под землей со всеми твоими титулами, выгравированными на крышке гроба. Только истинная любовь может пережить тебя и долгий век втайне благословлять твою память или же, опередив тебя, стать твоей заступницей у престола всевышнего. Non omnis moriar {Не весь я умру (лат.).}, если, умирая, я продолжаю жить в одном-двух нежных сердцах; и никакое одиночество и отчаяние не страшны мне в жизни, если есть святая душа, которая, отлетев, по-прежнему любит меня и охраняет молитвой.

- Если... если это так, дорогая леди, - сказал мистер Эсмонд, - зачем же мне расставаться с вами? Если господь ниспослал мне это великое благо и, где бы я ни был, - теперь я знаю это, - сердцем моя дорогая госпожа всегда со мной, позвольте же мне постоянно наслаждаться близостью моего счастья до тех пор, покуда смерть нас не разлучит. Уедем вместе... покинем Европу, страну, где столько печальных воспоминаний тревожит вас. Начнем новую жизнь в новом мире. Добрый милорд не раз поминал при мне о тех землях в Виргинии, которые нашему... его предку даровал король Карл. Фрэнк подарит их нам. Там, в лесах, никто не спросит, нет ли пятна на моем имени, никому не будет дела до звания, которое я ношу.

- А дети, а долг, а мой добрый отец? Генри! - вскричала она. - У него теперь никого нет, кроме меня; сестра моя скоро покинет его, и на старости лет он останется совсем один. После воцарения новой королевы он признал господствующую церковь; и здесь, в Винчестере, где его знают и любят, нашелся для него и приход. Когда дети покинут меня, я останусь при нем. Я не могу последовать за ними в широкий мир, куда лежит их путь: я боюсь этого мира. Но они будут навещать меня здесь; и вы тоже, Генри... да, да, вот как сегодня, когда я вновь увидела и могла благословить вас.

- Я бросил бы все, чтобы последовать за вами, - сказал мистер Эсмонд, но вы, дорогая госпожа моя, вы не хотите сделать то же ради меня.

- Тсс, дитя! - перебила она и потом продолжала с тихой материнской грустью в голосе и выражении лица: - Вы только еще вступаете в мир, дорогой мой Генри. Я же, слабая и грешная душа, должна теперь удалиться от мира и в одиночестве замаливать свои былые ошибки. Если б у нас существовали монастыри, - как было прежде и как того хотели бы многие пастыри нашей церкви, - я ушла бы в один из них и в раскаянии и молитвах провела бы остаток своих дней. Но я не перестала бы любить вас... да, ибо в той любви, которую я питаю к вам сейчас, нет греха; и мой дорогой лорд с небес видит мое сердце; и видит слезы, которые смыли мое прегрешение... а теперь... теперь мое место здесь, с детьми, покуда я еще нужна им, и с моим бедным отцом, а...

- А не со мной? - спросил Гарри.

- Тсс, - повторила она и поднесла руку к его губам. - Я была вашей сиделкой, Гарри, я долгие часы проводила у вашей постели, когда вы болели оспой. Вы этого не видели. Ах! Я молила бога о смерти, но случись так, я умерла бы в грехе. Страшно даже вспоминать об этой поре. Теперь все это прошло и осталось позади, и все уже прощено мне. Если я снова буду нужна вам, я приду, где бы вы ни были. А если когда-нибудь сердце ваше будет ранено, приходите ко мне, дорогой мой. Молчите! Дайте мне договорить. Вы никогда не любили меня, дорогой Генри... да, да, и сейчас не любите, и я благодарю бога за это. Я следила за вами и по тысяче признаков я знала, что это так! Помните, как вы радовались, уезжая в колледж? Это я настояла на вашем отъезде. Я рассказала это моему отцу, и мистеру Эттербери тоже, когда я беседовала с ним в Лондоне. И оба они дали мне отпущение грехов, оба, а ведь они святые люди, облеченные властью связывать и разлучать. И они простили меня, как простил и мой дорогой супруг, перед тем как уйти к ангелам на небо.

- Мне кажется, ангелы не все живут на небе, - сказал мистер Эсмонд. И подобно тому как брат прижимает к груди сестру, как мать припадает к сердцу сына, так на мгновение возлюбленная госпожа Эсмонда приблизилась и благословила его.

Глава VII

Уолкот встречает меня как желанного гостя

Когда они подошли к дому в Уолкоте, в окнах гостеприимно светились огни; в дубовой гостиной был накрыт стол к ужину; казалось, любовь и прощение ожидают вернувшегося блудного сына. Несколько слуг, старых знакомых Эсмонда, вышли встретить его на крыльцо; были там и старуха домоправительница и молодой Локвуд из Каслвуда, одетый в оранжевую с синим ливрею милорда. Когда они вошли в сени, миледи сжала руку Гарри. Глаза ее сияли неизъяснимой нежностью.

- Добро пожаловать, - сказала она и ничего не прибавила больше, только откинула со лба светлые локоны и черный капюшон. Нежная улыбка расцвела на ее зардевшемся лице; никогда еще она не казалась Гарри такой прекрасной. Радость, светившаяся в ее чертах, была лучше всякой красоты; она взяла за руку сына, ожидавшего ее в сенях; другой рукой она по-прежнему опиралась на руку Эсмонда.