— А как же мне без нее обойтись, если я сейчас активно вовлечен в хитросплетения ватиканской политики? — Чтобы чувствовать себя раскованней, Валенти снял кардинальскую шапочку. — Кстати, ваш монарх по-прежнему обеспокоен тем, какое мнение сложилось о нем у Папы Римского?
— Этот вопрос его волнует постоянно, ибо он считает, что Бенедикт XIV оказывает другим европейским монархам больше почестей, чем ему, и, что хуже всего, он видит в этом проявление пренебрежения к своей особе. Надо вам сказать, что если внутригосударственные дела король без особых раздумий доверяет своим министрам, то во всем, что касается дел международных, он искренне считает себя помазанником Божьим, то есть сверхчеловеком, наделенным самим Господом правом решать глобальные проблемы, к которым должна приложить руку Испания как одно из великих государств. Именно поэтому, как мне кажется, он и поддерживает идею подписания нового конкордата, ради которого мы сегодня с вами встречаемся. Это документ, который имеет целью не только установить более прочные и сбалансированные отношения между двумя государствами, но и стать действенным инструментом укрепления его авторитета — как он считает, пошатнувшегося — в глазах Святейшего Отца.
— Однако Его Святейшество видит в предлагаемом конкордате всего лишь дерзкую попытку лишить его значительной части денежных средств, которые поступают в Ватикан из Испании, и еще больше снизить его и без того уже незначительное влияние при назначении священников на высшие церковные посты в Испании.
— Я признаю, что в конкордате действительно изложены эти два положения и они являются настолько болезненными для Папы Римского, что он вряд ли с ними согласится, однако наш щедрый король сможет компенсировать Папе возможные потери.
— Уважаемый отец Раваго, мне не хочется обсуждать с вами, проявит ли добрую волю ваш монарх, так как я не знаю, что у него на уме, и вы должны понимать: для того чтобы Папа согласился с предполагаемыми финансовыми потерями и с вытекающим из этого снижением его влияния, в наших переговорах должна фигурировать довольно большая сумма. Только в этом случае нам удастся добиться его согласия. А я, как вам известно, — на вашей стороне!
— Королевская казна сейчас полна, как никогда. Мы не участвуем в европейских конфликтах, и мир, длящийся вот уже несколько лет, способствовал тому, что там, где раньше лишь гуляли сквозняки, сейчас хранится вполне достаточно денег для выплаты солидной суммы.
— Я рад это слышать, потому что мои хлопоты в Риме по вашей просьбе и по просьбе де ла Энсенады потребовали от меня немалых расходов. Не думайте, что кто-либо из ватиканской курии станет оказывать услуги бесплатно.
Раньше Валенти не решался заводить разговор о своем вознаграждении, однако теперь он решил, что для этого настал подходящий момент.
— Мой благочестивый кардинал, даже и не сомневайтесь в том, что наша щедрость будет достаточной, чтобы вознаградить ваши усилия. И в самом деле, маркиз де ла Энсенада уже распорядился, чтобы я передал вам сто тысяч эскудо на текущие расходы, а после подписания конкордата вы получите большую сумму.
— Надеюсь, вы не считаете мои намерения неблаговидными, ибо мной руководит отнюдь не алчность, а просто желание быть уверенным, что финансирование будет достаточным. Хочу заметить, ваши слова меня успокоили. — Валенти облегченно вздохнул, узнав, что и ему перепадет из тех средств, которые де ла Энсенада будет распределять среди людей, оказывавших ему содействие. — Я удвою свои усилия, чтобы добиться от Папы одобрения политики общего патроната, чего добивается ваш король. Он ведь желает получить право по своему усмотрению назначать тех или иных священников на высшие церковные посты во всех испанских владениях, а не только на Гренаде и в Вест-Индии. Однако окончательное решение — все же за Его Святейшеством. Что касается вашего второго ходатайства — я имею в виду стремление вашего короля заставить Церковь платить налоги государству, — то это задача не из легких. Только если я буду знать, какую именно сумму вы собираетесь предложить в качестве компенсации, я попытаюсь найти доводы, необходимые для переубеждения Папы, который пока относится к этому крайне негативно.
— Два миллиона эскудо. А еще мы пришлем к вам пользующегося у нас доверием юриста, чтобы он помог уладить юридические вопросы. Я имею в виду Вентуру Фигероа, которого вы хорошо знаете. Он приедет к вам под каким-нибудь благовидным предлогом. Как вам известно, король пожелал, чтобы эти переговоры проводились параллельно с переговорами официальными, возглавляемыми с нашей стороны министром Карвахалем. Мы считаем, что есть вопросы — я имею в виду прежде всего финансовые вопросы, — к которым нужно относиться особенно осторожно, если мы не хотим, чтобы официальные переговоры зашли в тупик.
— Исповедник Раваго, не переживайте, получите вы этот конкордат! Я пока не знаю, когда именно это произойдет, однако даю вам слово, что конкордат будет заключен.
— Я рад, что вы уверены в этом, и успокою короля. — Раваго подумал, что теперь разговор можно было бы и закончить, однако тут же вспомнил о приглашении старого герцога. — Ну а теперь не хотите ли отведать превосходнейшего мадридского косидо, которым нас собирается попотчевать наш гостеприимный хозяин?
Через два дня в резиденцию герцога де Льянеса приехала Беатрис. Этому роскошному дворцу примерно через две недели — как только она выйдет замуж за герцога — предстояло стать ее домом. Никому не удалось отговорить Беатрис от ее твердого намерения приехать сюда именно в этот день, а не позднее, как будто накануне ничего особенного не произошло, и взглянуть на последние приготовления. Переделывали спальню и вносили кое-какие изменения в интерьер двух залов, в которых большей частью и будет проходить ее семейная жизнь. Прежде чем проводить Беатрис на верхний этаж, мажордом показал ей девушек, которым предстояло стать ее служанками. Из них внимание Беатрис привлекла девушка по имени Амалия: взглянув в ее глаза, Беатрис заметила в них необычную внутреннюю силу, они притягивали ее — она и сама не знала почему.
Днем раньше похоронили Браулио. Мария Эмилия непрерывно плакала на протяжении всей церемонии, и на ее лице отражалась охватившая ее боль. Встречаясь с Марией Эмилией взглядом, Беатрис каждый раз чувствовала себя неловко: она видела, что эти глаза ищут у нее понимания и поддержки, как обычно происходит между людьми, которых сблизило общее горе. Она не раз и не два пыталась выплеснуть наружу свои чувства и даже хотела заставить себя заплакать, но сделать это оказалось не так-то просто: слезы стояли у нее в глазах, но заплакать ей так и не удалось. Беатрис уж слишком хорошо приучилась подавлять свои чувства и теперь так и не показала другим своего горя. Подобное с ней происходило уже не раз, и ей от этого становилось легче, хотя она и вызывала удивление у окружающих.