— Соблюдать секретность не так просто, как вы думаете.
— Что вы имеете в виду?
— Вы забываете, что информация была получена мной из Лондона. В Лондоне уверены, что мы собираемся известить Облако. Поэтому все будет в порядке, пока идет наш блеф, но если он не…
— Раз уверены, значит надо действовать. Уж если нас все равно ждет наказание, то можно пойти и на преступление, — прервал Мак-Нейл.
— Да, надо действовать. Хватит разговоров, — сказал Кингсли. — Гарри, наговорите на пленку объяснение. Затем начинайте его непрерывно транслировать. И не бойтесь, что ктонибудь, кроме Облака, перехватит нашу передачу.
— Ну, Крис, объяснение лучше составьте вы. Вы лучше умеете говорить, чем я.
— Ладно, начнем.
После пятнадцати часов передачи пришел ответ от Облака. Лестер отыскал Кингсли.
— Оно хочет знать, как мы такое допустили. Ему это не нравится.
Кингсли вошел в отдел связи, взял микрофон и продиктовал следующий ответ:
— Нападение предпринято вне всякой связи с нами. Я думал, это будет ясно из моего предыдущего послания. Вам известны основные факты, касающиеся организации человеческого общества, которое разделено на множество групп, имеющих самостоятельное управление, так что ни одна группа не контролирует деятельность других. Следовательно, вы должны понять, что ваше прибытие в солнечную систему не было воспринято другими группами так же, как это восприняли мы. Вам, может быть, будет интересно знать, что, предупредив вас, мы очень сильно рискуем не только своей безопасностью, но, возможно, и своей жизнью.
— Господи! Вы не должны были говорить этого, Крис. Вы не смягчите его гнев такими разговорами.
— Почему бы и нет. Во всяком случае, если нас подвергнут репрессиям, так хоть выскажемся напоследок.
Вошли Марлоу и Паркинсон.
— Вам будет приятно узнать, что Крис сейчас пытался умилостивить Облако, — заметил Лестер.
— Господи, он что, пошел по стопам Аякса? Паркинсон внимательно посмотрел на Марлоу. — Вы знаете, это очень похоже на идеи древних греков. Они верили, что Юпитер мечет молнии, восседая на грозовом облаке. Совсем как у нас сейчас.
Удивительно, правда? Только бы это не кончилось для нас в духе греческой трагедии.
Однако трагедия была ближе, чем кто-либо предполагал.
Пришел ответ на послание Кингсли.
— Сообщение и аргументы поняты. Из того, что вы сказали, я заключил, что эти ракеты не были посланы из близкой к вам части Земли. Если в течение следующих нескольких минут я не получу опровержения этому, то буду действовать согласно выработанному мною решению. Вам, быть может, интересно узнать, что я изменю направление движения ракет относительно Земли на противоположное. Направление будет изменено на обратное, но скорость останется та же. Это будет сделано в момент, когда каждая ракета пролетит целое число дней. Когда ракеты повернутся, к их движению будет добавлено небольшое возмущение.
Облако смолкло. Кингсли тихонько свистнул.
— Господи, ну и решение, — прошептал Марлоу.
— Простите, я не совсем понял, — проговорил Паркинсон.
— Ну, изменение движения ракет на обратное означает, что они полетят назад по своим траекториям — заметьте, что все это относительно Земли.
— Вы хотите сказать, что они попадут в Землю?!
— Конечно, но это еще не все. Если они повернут назад через целое число дней, чтобы лететь обратно по тем же траекториям, то, когда они достигнут Земли, они попадут точно в те же точки, из которых были пущены.
— Почему точно в те же?
— Потому что через целое число дней Земля будет находиться в той же фазе своего вращения.
— А что значит «относительно Земли»?
— Это значит, что учитывается вращение Земли вокруг Солнца, — сказал Лестер.
— И движение Солнца вокруг центра Галактики, — добавил Марлоу.
— И, значит, те, кто послал ракеты, получат их назад. О, боги, воистину соломоново решение.
Кингсли сначала только слушал этот разговор. Теперь он сказал:
— Еще одна последняя пикантная подробность для вас, Паркинсон: к движению будет добавлено малое возмущение, так что мы не можем точно знать, куда они попадут. Мы знаем лишь приближенно, с точностью до сотен миль, или, возможно, до тысяч миль. Я выражаю вам соболезнования по этому поводу, Джефф.
Казалось, Марлоу постарел сразу на много лет.
— Могло быть хуже; можно утешаться хоть этим. Слава богу, хорошо еще, что Америка — большая страна.
— Ну, вот и конец нашей секретности, — заметил Кингсли. — Я никогда не верил в секретность, и теперь это ударило по мне. Еще одно соломоново решение.
— Что вы, имеете в виду, какой конец секретности?
— Гарри, мы должны предупредить Вашингтон. Если сотня водородных бомб упадет через несколько дней на США, они, по крайней мере, должны рассредоточить население больших городов.
— Но если мы расскажем, что мы сделали, нас просто разорвут в клочья.
— Знаю. Все равно мы должны идти на риск. Как вы думаете, Паркинсон?
— Вы правы, Кингсли. Мы должны их предупредить. Но нельзя допустить ошибки, иначе наше положение будет совершенно безнадежным. Нужно продолжать этот блеф, иначе…
— Не к чему выпутываться из беды, в которую мы еще не попали. Первое, что надо сделать — это связаться с Вашингтоном.
Кингсли включил десятисантиметровый передатчик. Марлоу подошел к нему.
— Не так просто с этим справиться, Крис. Если вы не возражаете, я это сделаю. И я бы хотел беседовать с ними наедине. Не хочу попадать у вас на глазах в унизительное положение.
— Нелегко вам будет, Джефф. Но если вы так решили, что ж, валяйте. Мы вас оставим, но помните, мы будем рядом на тот случай, если вам понадобится помощь.
Кингсли, Паркинсон и Лестер оставили Марлоу отправлять сообщение — сообщение, которое явилось следствием тягчайшей государственной измены в том смысле, в каком любой земной суд понимает государственную измену.
Приблизительно через час Марлоу бледный, как полотно, и обессиленный вернулся к остальным.
— Им, конечно, не очень это все понравилось, — только и сказал он.
Еще меньше понравилось американскому правительству то, что спустя два дня водородная бомба стерла с лица земли город Эль Пасо, а другая попала в юго-восточную часть Чикаго. Хотя правительство США предприняло срочные меры по рассредоточению населения, это рассредоточение было, конечно, неполным, и более четверти миллиона человек погибло.
Гибель людей от стихийного бедствия вызывает скорбь, даже глубочайшую скорбь, но она не вызывает гневного возмущения. Совсем другое дело, если люди гибнут в результате преднамеренных действий человека. Слово «преднамеренных» здесь важно. Одно преднамеренное убийство может вызвать куда более бурную реакцию, чем десять тысяч смертей на дорогах. Можно понять, почему четверть миллиона погибших при взрывах бомб произвели на правительства во всем мире значительно большее впечатление, чем катастрофические бедствия в период великой жары и затем в период великого холода. Тогда все это было воспринято как стихийное бедствие. Но правительство Соединенных Штатов гибель сотен тысяч людей от водородных бомб рассматривало как убийство гигантского масштаба, осуществленное кучкой отчаянных негодяев, которые для удовлетворения своего ненасытного честолюбия заключили союз с какой-то штукой в небе; людьми, которые предали весь род человеческий. Отныне ученые в Нортонстоу были обречены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});