других следов, а это ведь непросто. Кругом камеры, поэтому надо маршрут продумать: через дворы, где их нет, и не засветиться. Но родителей-то все равно жаль.
В истории с письмами был только один бонус. Почта России – почувствуй себя черепахой. К тому времени, как письмо дойдет до адресата, все следы с камер уже шесть раз сотрутся. Таня вообще подозревала, что каждое письмо они везут на оленях через Таймыр, два раза[28].
– Танька, ты чего с Поповым сделала?
Таня фыркнула:
– Машка, ты об дерево с разбегу хряснулась? Так сходи, пролечись! Что я могу сделать – Попову?! Он меня в полтора раза крупнее!
– Убить! – ляпнула Машка.
– А труп кто прятать будет? Салея? На себе потащит?
– Ты его могла убить в подвале.
Таня только пальцем у виска покрутила.
– Маш, ты сходи, закуси, что ли? Или занюхивай. Бред несешь…
– Почему же бред? – вступила уже Извольская. – Не верю, что ты могла кого-то убить, но какую-то пакость ты, безусловно, сделала.
Таня снова повертела пальцем у виска.
– На урановые рудники продала? Попова? Или сразу инопланетянам скормила?
Тоже звучало неубедительно. Но Извольская сдаваться не собиралась.
– Вот нюхом чую, Углова, ты к этому причастна.
Таня лишь отмахнулась:
– Меньше ревнуй.
– К тебе, что ли?
Руслан встал перед Таней, словно загораживая ее от Извольской. И заговорил, жестко и отчетливо, давая понять, что он все же сын своего отца:
– У закона к Угловой никаких претензий нет. Если у тебя есть – скажи. Нет? Тогда втяни жало и не шипи. Попову не пять лет, разберется сам, куда ему идти и что делать. Ясно?
Катерина скрипнула зубами.
– Он…
– И тебе отчитываться не обязан. Пока вы не женаты вроде как.
– И не собирались, – заржала Машка. – Извольская, или мы чего не знаем?
Катерина прикусила губу и удрала в сторону, благо прозвенел звонок. Таня и Руслан переглянулись. И оба подумали об одном и том же.
В курсе дела был не только Цыган, но и Извольская. И знала, и одобряла, и слова не сказала.
Вот ведь… дерьмо на тонких ножках!
И к гадалке не ходи – проблемы с ней будут. Но это потом, потом. А сейчас Тане было не до Извольской, что бы она там о себе ни воображала. На первом месте – Салея.
Вот там все серьезно. А в медколледже…
Извольская может плеваться ядом хоть сутки, только от этого никто не умрет. А вот даэрте надо помочь. Срочно.
У них действительно вопрос жизни и смерти. Их смерти. Целого народа. Вот где страшно-то…
Возвращаешься ты с работы, довольная жизнью, счастливая, и – здрасте-нате! У порога встречают три человека.
Двое тебе преотлично знакомы. И ты за них искренне рада. Это Ирина Петровна и Лада Новицкие. Лада выглядит уже гораздо лучше, не такой землисто-серой, а уж как ее мать шикарно выглядит! Улыбка, взгляд…
Когда можешь больше не волноваться за своего ребенка, сразу так легче на душе становится… все, деточка больше не подсядет на наркоту. Никогда.
И это – счастье.
А вот третью женщину Таня раньше не видела.
– Добрый вечер?
– Танечка, здравствуй, – Ирина Петровна чуть в пояс не поклонилась девушке. Вовремя спохватилась. Но и кланялась бы, и ручки целовала… есть за что.
– Здравствуйте, Ирина Петровна. Все в порядке?
– Да, деточка. Все замечательно… спасибо тебе! Какое же вам спасибо…
Таня поежилась. Благодарности ей не нравились. Это ведь не она, а Салея. И вообще…
– Тань, – вступила Лада, понимая, что мать сейчас рассыплется в прелюдиях. – Это Ольга Ивановна.
– И что с ней не так? – подняла брови Таня.
Салея и бабушка сейчас дома. На диване валяются, какую-нибудь ерунду в интернете смотрят. И кошек гладят. И вообще…
Домой хочется.
– Танечка, у нее сын…
Таня только глаза закатила. Понятное дело, просто так ее поджидать не будут. Тем более с таким видом. Умоляющим, беспомощным, жалким. Да, именно жалким. Когда надежды нет, и все же как хочется на что-то надеяться… ну пожалей же Ты меня, Господи, помоги!
– А к нам позвонить было нельзя?
– Я заходила, спрашивала, – созналась Лада. – Салея сказала, что без тебя никаких решений принимать не будет.
Попросту – перевела стрелки на подругу. Вот паршивка!
Но злиться у Тани сил не было. И желания тоже. Да и чего тут?
– Заходите, – махнула она рукой, открывая дверь, – что с сыном-то?
– Да то же, что и со мной, – Лада выглядела откровенно несчастной. – Только еще хуже. Он геймер, ну и на наркоту подсел. Сначала играл в кайф, потом подсел на игры, начал энергетики пить, чтобы дольше продержаться, потом ему таблеточку посоветовали… ты ж знаешь, сейчас через интернет что хочешь заказать можно.
Таня догадывалась. Радоваться тут было нечему.
– Я поняла. Все дома?
– Мау, – сообщила Муська, приземляясь на разувающуюся Таню всеми своими килограммами.
– Совести у тебя нет, морда мохнатая, – сообщила ей Таня.
Кошка и не спорила. Нет. И не будет. К чему кошке совесть, ей бы колбаски…
Салея и бабушка вышли в прихожую, встречать гостей. Мгновенно стало тесно и даже немножко душно – в небольшом пространстве оказались одновременно шесть людей, две кошки и скромный ротвейлер.
Ольга Ивановна молча встала на колени.
– Девочки, милые… помогите. Пожалуйста! Я уже куда только ни ходила… ему всего четырнадцать лет! Умоляю… ведь умрет мальчик.
Салея потерла лоб. Она сомневалась, и Таня озвучила ее ответ. Она-то это тоже понимала.
– Ольга Ивановна, у вас другой случай. Хорошо, допустим, ваш сын… как его зовут?
– Петенька.
– Он избавится от тяги к наркотикам. Но от игр так не избавишь. Это не сможем ни я, ни Лея. Это нереально. А значит, он опять на что-то подсядет. Уже не ради кайфа, а ради вот самой скорости… или не спать, или еще что придумает.
Ольга Ивановна кивнула:
– Я понимаю. Но хоть бы с наркотой справиться. А с играми этими, будь они прокляты во веки веков, я тоже знаю, что делать!
– Да? – удивилась Таня.
– У меня двоюродный брат – охотник. Я его попрошу, он Петеньку с собой возьмет. На заимку, на всю зиму.
– А это поможет? – удивилась Салея.
Таня покачала головой:
– Вряд ли. Приедет – и по новой начнет. Геймер – это не лечится. Игромания, или лудомания, как это правильно называется. Нам в психушке таких показывают. Жуткая штука.
Салея вздохнула:
– Ладно. Давай ему хотя бы с наркотой поможем. А насчет этой мании… надо посмотреть. Вдруг что и придумаем?
Таня была только за.
Жалко человека. Не Петю, нет.