шум, но старший не обратил на него внимания всё так же пытаясь просверлить меня взглядом. Через пару минут на полянке появились ещё два действующих лица. Одного я сразу узнал — десятник из полка Денисова и приближённый к нему человек. Второй обычный казак, только одетый получше. Ситуация прояснилась и стало понятно, что живым мне уйти не дадут. Плохо, что и Шафонского, скорее всего, убьют. Под пытками заговорит кто угодно, в своём героизме я точно не уверен. И ситуация безвыходная.
— Что здесь у вас, Гриша, — обратился десятник к старшему.
— Только очнулся поганец. Пока не спрашивали, вас ждали.
Десятник перевёл на меня равнодушный взгляд. М-да. Это я тут мню из себя лихого рубаку. А здесь у дяди наверняка не одно кладбище за спиной. Ощущение, что тебя разглядывает не человек, а вивисектор.
— Слухай сюды. Есть два пути и тебе их выбирать. Можешь умереть сразу и без боли. Второй путь долгий и очень мучительный. Но ты нам всё равно расскажешь, куда сховал золото.
— Так чего скрывать? Договорился через офицеров с полковником Игельстромом. Я ему значит половину денег, а он поможет их вывезти и устроиться в России. Лавку хочу открыть, мечта у меня такая.
Смотрю на десятника самыми честными глазами. Полковнику всё равно ничего не угрожает, а так хоть запутаю уродов. Но мне почему-то не поверили. По сигналу десятника Гришка ловко вывернул мне руку, и я заорал от нестерпимой боли. Аж слёзы на глаза выступили. Через некоторое время более или менее пришёл в себя. Хреново, что совершенно не чувствую левую руку.
— Это было только предупреждение, что не надо врать и издеваться. Далее жалеть тебя не будем и на куски порежем. Хорошо, если ты не врёшь, где само золото?
— Так в артиллерийском обозе я его привёз. Сейчас уже в казне полковника, где ему быть, — решаю пока придерживаться этой версии.
Тут со стороны кустов раздался топот, а затем чей-то голос прокричал.
— Татары, Кузьма. Много, более сотни.
Рыбоглазый десятник чертыхнулся. Понятно, своя жизнь это не чужие отнимать. Щербатый Юрка опять начал суетиться, пытаясь вытащить пистолет из-за пояса. Тем временем Кузьма принял какое решение.
— Гриша, этот прохвост на тебе. Сховайтесь здесь получше, а мы постараемся уйти в сторону лагеря.
Спрятаться нам не удалось. Не знаю, смогли ли похитители спастись сами, но нас нашли быстро. Радовало одно, что сейчас по степи, сбивая ноги, со мной шёл и Гришка. Увидев численное преимущество степняков, он в бутылку не полез и сдался. Гнали нас как скот, просто накинув верёвки на шею. Вонь от засаленных халатов конвоиров перебивала даже конский пот. Понятно, что почётную обязанность следить за пленниками поручили самым бесполезным воинам. Если это убожество можно так называть. Наверняка какие-то пастухи, выступающие в роли шестёрок на побегушках.
Я думал, что не дойду. На головную боль и жажду, накладывались сбитые ноги. Сапоги с меня снял ещё крысёныш Юрка. Вы когда-нибудь ходили босиком? Наверняка на пляже или у себя на даче. А как насчёт того, чтобы пройти несколько километров по летней степи? Поверьте, удовольствие не самое приятное. Ноги болели, начали кровоточить и вообще я боялся на них смотреть.
Наконец, когда солнце стало палить невыносимо вонючки организовали привал в небольшой роще. Двое распаковали котёл и начали варить какую-то пищу. Несколько копчёных завалились спать чуть ли не на землю. Но караул выставили и даже нам попить принесли. Сижу в тенёчке массирую ступни, занозы я уже вытащил и, кое-как намочив штаны, протёр раны. Жить, честно говоря, хочется и нет никакого желания загнуться от сепсиса. Руки связаны, но так хитро, что не мешают кровотоку. Примерно так же связали ноги, чтобы можно было дохромать до отхожего места. Даже такие бомжи, как наши погонщики свои дела справляют подальше от стана. Так как делать особо нечего, решил разговорить своего врага.
— А чего они хоть какие-то обмотки не дали для ног? Ведь пленник — это добыча, хотели бы убить, то сразу порешили.
Казак некоторое время молчал и пялился в сторону. Наконец чего-то решил и выдавил.
— Не ждали они полон. Это не набег, а две сотни разведки. И, скорее всего, недалеко здесь какой-то лиман. Там нас быстро в лодку кинут и в Гезлев отвезут.
— Как в лодку? Татары же по морю не ходят и вообще воды боятся. Воняют так, что я здесь с ног валюсь от ихнего смрада, — решаю прикинуться дурачком.
Небольшая провокация удалась. Гришка закаркал как ворона, больная ангиной. Наш сторож было дёрнулся, но просто злобно глянул на смеющегося. Лень убогому вылазить на солнце, так хорошо устроился под кустом. Казак успокоился и уже нормальным голосом произнёс.
— Ты, паря, вроде не дурак и сам с Дона. А греки им на что? Почитай все мелкие суда им принадлежат, да и посёлков их здесь множество раскидано. Есть где на постоянку живут, а иногда лагеря разбивают летом под пригон полона.
— Но греки же христиане, — я изобразил откровенное недоумение.
Гришка аж на спину свалился и начал трястись в конвульсии. Наверное, так смех сдерживал, дабы не злить надзирателя. Мы старались разговаривать полушёпотом, после того как вонючка скорчил очередную рожу. Отсмеявшись, мой собеседник сел нормально и начал меня внимательно разглядывать.
— А ты ведь не с Дона. Как я сразу не почуял ряженого? Говор у тебя не наш, хоть похож. В седле сидишь будто на корове и вообще многого не знаешь. Думаю, ты и дубину себе в оружие взял, потому что саблей владеть не обучен. Но и не босота крестьянская, вон как с господами офицерами за одним столом сидел и речи вёл, — прохрипел свои догадки Гришка.
— Что касаемо христиан и прочего, — продолжил он через некоторое время. — Будешь в Кафе, удивишься, сколько там армянских церквей, да и греческие есть. Ты что думаешь, они нас братьями во Христе считают или помочь в беде готовы? Вражины это похлеще любого османа и татарина. Те враги, а тамошние христиане с жидами, кои называют себя караимы, истинные иуды. Магометане хоть воины, купцы да скотоводы. Ну так они живут по своим обычаям. Они на нас в набеги ходят, мы к ним на огонёк захаживаем. А иуды эти живут с торговли полоном. Мзду немалую хану, да османским санджак-беям с этого платят. Но почти вся торговля в их руках. И ни разу не встречал я с их стороны христианского милосердия или братства.
Молчу, мотаю на ус и внимательно слушаю бывалого товарища. Я