Мои ранние годы это ощущение счастья, радости общения с родными людьми. С бабушкой и дедушкой я проводила выходные, а летом мы всегда ездили куда-нибудь вместе с мамой и папой.
Когда подросла, папа «доставал» мне путевки в лагерь, в то время это было не просто. То есть он делал для меня многое, чем я безумно гордилась. Как я любила, когда он приезжал ко мне не в родительский день, шумный и суетный, а в обычные будни, в «тихий час». Меня торжественно выводили, и мы гуляли, разговаривали обо всем.
– Его, конечно, узнавали?
– Да. И мне это было приятно. Я уже начала понимать…
– … что папа незаурядный человек.
– Я была достаточно умной девочкой и понимала, что мой папа не такой, как все… А папа говорил при мне маме, что ему с Аришей интересно общаться. Первый раз свои стихи он стал читать, когда мне исполнилось двенадцать лет. Выходит, он чувствовал, что я пойму их. Наверное со стихов и началось настоящее с ним общение, понимание. Моя «взрослость», возможно, началась с узнавания его стихов.
Один раз папа мне позвонил и прокричал в трубку: «Приезжай быстрее в ЦДЛ, я заказал тебе необыкновенный деликатес». Я приехала.
– Одна?
– Да, ведь мне было уже четырнадцать. Не помню, на такси, или он прислал водителя. Папа встречает меня у входа и торжественно произносит: «Сейчас мы будем с тобой есть нечто необыкновенное. Фуа-гру!». Фуа-гра? Что это такое? Сейчас, когда мне уже двадцать семь и я какое-то время проработала в ресторане, я оценила это необычное блюдо французской кухни из гусиной или утиной печени, специально приготовленной. Кстати, мы с мужем очень его любим.
А тогда я давилась… На тарелке лежала груша, которую я нарезала, чтобы заесть экзотический «деликатес». Но, не подавая вида, я повторяла и повторяла: «Папа, какая необыкновенная еда!»
Вспоминаю еще один эпизод на кулинарную тему. Кстати, может быть, мало кто знает, что Андрей Андреевич очень любил готовить и считал себя непревзойденным шеф-поваром: например, делал необычные супы. Как-то сказал: «Люди могут ругать мои стихи, пожалуйста, но никак не мои супы». Когда я однажды приехала к нему в Переделкино, он приготовил суп типа свекольника, но с… цветами. Мне сразу это блюдо показалось несъедобным, но я съела все до последней ложечки. Я должна была съесть. Для этого вывалила в тарелку много сметаны… И сметана меня спасла. Видя, как я «уплетаю» его угощение, папа сказал: «Ну, как? Это же гениально!» – «Да-да, гениально», – подтвердила я. Конечно же, мне хотелось доставить ему радость. Когда моя тарелка опустела, папа спросил: «Еще хочешь?» – «Нет-нет, я наелась досыта, спасибо».
Так и запомнился мне на всю жизнь тот обед в саду: свекольно-малиновый холодный суп – а в нем цветы, цветы, цветы… Вообще цветы он обожал.
– Когда же вы, Ариша, поняли, что ваш папа – поэт, которого любят, у которого миллионы поклонников?
– Он не просто поэт, он еще очень необычный человек…
Когда он читал стихи, мне одной или на людях, на своих творческих вечерах, я понимала, что его поэзия – это не то, что мы «проходим» на уроках. Его стихи отличались от всего того, что я раньше читала и слышала в школе. Я чувствовала это и по реакции людей на его вечерах. Конечно же, мне было очень приятно, что я его дочь, что моя фамилия Вознесенская.
– Вы сразу стали носить эту фамилию?
– Да, сразу. Но в школе, тем более в младших классах, дети на нее не реагировали. Конечно, если бы в тринадцать лет я не уехала с мамой в Америку и училась бы здесь в институте, было бы все, наверное, иначе…
– Расставание с отцом далось не легко?
– Да, очень. И мне, и маме. Потому что у мамы с папой всегда были теплые, хорошие отношения. Я не помню их ссор, резкой интонации в разговорах. Даже по их телефонным фразам я чувствовала, что их соединяет какая-то добрейшая связь… Своим уже повзрослевшим умом я поняла, что любовь папы и мамы, их сумасшедший роман, мое появление на свет соединили их навсегда. Что бы потом ни случилось в их жизни. Мне кажется, и папа это чувствовал.
– То есть где бы ни была мама, в России или в Америке, вы ощущали ее близость с отцом?
– Да, это так. Он ревновал маму и в те времена, когда между ними давно уже ничего не было. Когда мама вышла замуж, когда мы уезжали в Америку… Всякий раз по телефону он начинал разговор с вопроса: «Как мамочка?» И особенно переживал, узнав, что мама серьезно заболела.
Хочу сказать, что и у меня с отцом была теплая-претеплая связь, мне казалось, что, когда я подросла, он начал мной гордиться и наши отношения вышли на какой-то более духовный уровень.
Однажды, мне было тогда лет шестнадцать, мы с папой сидели в ЦДЛ, к нему подошел какой-то мужчина и игриво спросил: «Андрей, это твоя новая девушка?» «Это моя дочь», – гордо ответил папа.
– Ну, конечно, я понимаю Андрея, он гордился своей юной красавицей-дочерью. Но вам не было обидно, ведь мало кто знал, что у знаменитого поэта есть дочь?
– Да, вы правы, немногие знали о моем существовании. Только самые близкие папины друзья, с которыми он познакомил меня. На даче мы общались с Наташей Пастернак, с ней мы дружим до сих пор. Встречались с Андреем Дементьевым, Алексеем Рыбниковым, Раймондом Паулсом, Зурабом Церетели…
– То есть его окружение вы знали…
– Не в полной, конечно, мере, он ведь общался со многими. С поэтами, музыкантами, актерами. Когда мне было семь лет, вместе с Николаем Караченцовым, его женой и их сыном ездили в Лондон. Там произошел забавный случай – в Гайд-парке меня пытались «похитить» королевские лебеди. Мы стали их кормить, и один лебедь, схватив меня за рукав, стал бить крыльями. Я не поняла, почему он так разбушевался. Наверное, испугался за своих лебедят. А у жены Николая Петровича была кожаная куртка, и ею она стала лупить высокородную птицу… Позже мы узнали, что лебеди принадлежали английской королеве и их, оказывается, ни в коем случае нельзя трогать. Нас всех могли арестовать…
Часто с папой ходили в музеи, театр, посещали знаменитое кафе «Пушкинъ». Папа любил посидеть в кафе, попить чаю.
– Я замечал, что он любил сладкое.
– Да, он сластена. Все время говорил: «Больше не могу, скоро моя морда не поместится в телевизор». Регулярно заказывал наше любимое блюдо – десерт «Пушкин», который поджигался. Мы веселились, хохотали, на нас смотрели посетители. И еще папа любил горячий шоколад, именно горячий.
Еще помню, он с удовольствием ел пельмени со сметаной, супы.
– Чувствую, что любовь отца к сладкому передалась и вам.
– Да. Наверное, вы заметили, что я налегаю на десерты из вашего больничного буфета…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});