Отголоски таких представлений хорошо известны в мировом фольклоре. Кроме того, по представлениям древних, никто не рождается «впервые» и не умирает «насовсем». И дело здесь не столько в идее «загробной жизни» — во всех основных чертах подобной жизни «земной» — сколько в коренных особенностях архаического мировосприятия: вечное возвращение к «Временам Сновидений», неразрывное единство прошлого, настоящего и будущего (см. гл. 10).
О палеолитических погребальных обрядах мы знаем не так уж мало, хотя и значительно меньше, чем хотелось бы. И это позволяет нам ныне высказывать какие-то предположения о том, как мыслились этим людям такие вещи, как смерть и посмертная жизнь. Характерно, что, если в последующие периоды человеческой истории археологами обнаруживаются целые «города мертвых» — кладбища, вынесенные за пределы места обитания живых, то палеолитические погребения единичны. Их находят как редчайшее исключение при раскопках самих поселений — порою в полу жилищ или по соседству с жилищами. А вот были ли в ту эпоху отдельные кладбища, вынесенные за пределы стоянок? Или, может быть, каждого общинника хоронили по-своему? Трудно сказать. Возможно, нечто похожее на могильник имелось на Сунгирской стоянке под Владимиром. Однако большинство погребений, по-видимому, оказалось уничтожено там бульдозером в ходе разработки карьера.
Так или иначе, судя по тому, что уже известно археологам, в эпоху верхнего палеолита погребальный обряд был куда более «индивидуализирован», чем в последующие эпохи. Видимо, многое зависело тут от того, как человек прожил свою жизнь и как он умер. В большинстве случаев, хотя и не всегда, погребенные — даже дети — отправлялись в мир иной в богатых парадных одеждах, снабженные орудиями труда, оружием, украшениями.
Достаточно хорошо известны археологам детские палеолитические погребения. По обряду они весьма различны, но в могилах неизменно присутствуют богатые дары — украшения, амулеты, орудия труда, оружие — причем такие, которыми умерший явно не мог пользоваться при жизни. Например, пятилетнему ребенку, погребенному в полу жилища на стоянке Костенки 15, был положен костяной кинжал длиной в половину его собственного роста. Подобные погребения, по сути, ничем не отличались от погребений взрослых — во всяком случае, в них нет тех отличий, которые могли бы заметить мы, археологи. По-видимому, предполагалось, что такие дети пройдут обряд Посвящения и станут взрослыми уже там, у Предков. Дело же сородичей — снабдить их всем необходимым для будущей взрослой жизни.
Но вот в 1983 году автор этой книги, раскапывая окраину верхнего культурного слоя стоянки Костенки 12 (возраст по радиоуглероду — 25—27 тысяч лет назад), наткнулся на странные мелкие косточки. Поначалу мы думали даже: это кости сурка. Но затем в расчистке вдруг обозначилась тазовая кость человека — только совсем крошечная. Впоследствии антрополог М. М. Герасимова установила, что косточки принадлежат новорожденному младенцу — не старше 10 дней. Этого младенца вынесли на самую окраину, а возможно, и за пределы поселения и даже не потрудились вырыть для него могильной ямки. Впрочем, кое-какая забота все же была проявлена: его положили на левый бок в позе спящего (ноги согнуты в коленях, руки в локтях) и присыпали сверху землей с легкой примесью охры — возможно, случайной. Но ни малейших признаков погребального инвентаря здесь не было. Младенец, умерший вскоре после рождения, по-видимому, не заслуживал настоящего погребения. Хотя, как видим, землей его все же присыпали — может быть, тут сыграли роль материнские чувства?
О палеолитических погребениях можно писать и писать — тема благодатная, тем более, что каждое из них своеобразно, каждое поднимает новые и новые вопросы. Это тема, вполне заслуживающая особого разговора, отдельной книги. Здесь же остановимся на находках, непосредственно связанных с восточно-европейскими охотниками на мамонтов.
Погребения в восточно-европейских памятниках виллендорфско-костенковской археологической культуры
Вспомним, что на территорию Восточной Европы эта культура была принесена из Центральной Европы, от берегов Дуная и Моравской возвышенности. Там на ряде стоянок (Дольни Вестоницы, Павлов, Пшедмость и др.) найдено довольно много человеческих останков, включая преднамеренные погребения. А вот нашим археологам, раскапывающим стоянки этой культуры, расположенные на Русской равнине, пока не везет: антропологических находок почти нет.
Впрочем, кое-что все же обнаружено. Один из самых знаменитых восточно-европейских памятников этой культуры — Костенки 1/1, расположенный на левом приустьевом мысу Покровского лога. Но материалы, относящиеся к этой культуре, прослеживаются от Костенок 1 на протяжении полукилометра, вдоль всего левого борта этого лога, вплоть до самого его устья. Археологи выделили здесь еще две стоянки: Костенки 13 и Костенки 18. Однако такое разделение условно: в сущности, речь идет об одной большой стоянке, существовавшей здесь на протяжении столетий, может быть — даже тысячелетий. Спорить можно лишь о том, обживалось ли это полукилометровое пространство единовременно или люди постепенно смещались в том или ином направлении.
Но как бы то ни было, пункт, вошедший в археологическую литературу под названием «Костенки 18», расположенный почти на самом краю долины Дона, весьма существенно отличается от других — Костенки 13 и Костенки 1 — находящихся в глубине лога. Четыре ямы, открытые здесь в 1953 году, существенно отличались по своему характеру от обычных ям-кладовых и землянок костенковско-авдеевского типа (см. гл. 4). Самый интересный из этих объектов — погребение ребенка, к сожалению, сильно поврежденное позднейшими строительными работами. По сохранившимся остаткам можно говорить следующее. Труп был положен на дно могильной ямы глубиной не менее 40 сантиметров на левый бок в скорченном положении («поза спящего») и перекрыт сверху тремя ярусами крупных костей мамонта. Охра и какой-либо погребальный инвентарь отсутствовали. По сохранившимся костям можно с уверенностью сказать лишь одно: погребенный, бесспорно, принадлежал человеку современного физического типа (Homo sapiens sapiens).
Положение костяка и перекрытие его крупными костями мамонта, в общем, соответствует тому, что мы знаем о некоторых однокультурных погребениях Центральной Европы.
В 150 метров к востоку от погребения была обнаружена восьмеркообразная в плане яма, вытянутая с запада на восток. Ее длина около двух метров, ширина камер около восьмидесяти сантиметров, глубина около метра. По конфигурации и размерам эта яма похожа на некоторые землянки костенковско-авдеевского типа, но во всех остальных отношениях она резко отличается от них. Во-первых, у нее нет типичного для землянок пологого входа; все стены отвесны. Во-вторых, дно и стены ямы были окрашены охрой — признак, свойственный большинству палеолитических погребений, но отнюдь не землянкам. В-третьих, на дне этой ямы не было никаких культурных остатков, характерных для жилищ, — вообще ничего не было, кроме линз специально принесенного песка. Яма была заполнена крупными костями мамонта, преимущественно расколотыми пополам — вероятно, остатки перекрытия. По мнению исследователя памятника А. Н. Рогачева, эта яма являлась кенотафом, то есть условным погребением. Такого рода символические культовые сооружения известны в более поздних культурах.
В связи с этим не могу не упомянуть еще об одной весьма любопытной находке, сделанной в конце восьмидесятых годов при раскопках центральной части жилого объекта I культурного слоя Костенок 1. Там была обнаружена подквадратная неглубокая ямка с плоским дном, явно искусственного происхождения, заполненная охрой в сочетании с интенсивной углистой прослойкой и перекрытая сверху плоскими костями мамонта. Именно так перекрывались центрально-европейские погребения! Но в Костенках на дне этой ямы лежал не скелет, а женская статуэтка, вырезанная из бивня мамонта! Я думаю, что и здесь мы имеем дело с самым настоящим погребением — только по какой-то причине тело женщины было заменено ее изображением.
Погребальный обряд на втором этапе существования Днепро-Донской историко-культурной области охотников на мамонтов
Говоря правду, все сведения на этот счет исчерпываются одной-единственной находкой, сделанной опять-таки в Костенках, неподалеку от павильона-музея, хранящего остатки округлого жилища из костей мамонта, так называемого «аносовско-мезинского типа» (см. главу 4). Здесь в середине пятидесятых годов ленинградский археолог П. И. Борисковский раскопал еще одно подобное жилище. К его наружной стенке примыкала овальная выкладка из костей мамонта, размерами 4x1,5 метра по наружному краю. Выкладка эта являлась не чем иным, как погребальной камерой: внутрь ее был посажен труп взрослого мужчины. Труп был засыпан по плечи, причем голова и руки оставлены снаружи. Потом, в процессе разложения, верхняя часть тела упала рядом с камерой, где и была обнаружена археологами. Нижняя часть, находившаяся в камере, в целом почти сохранила первоначальное положение.