— Мне всё равно необходимо его видеть!
Княжна вдруг выпрямилась и гордо взглянула в растерянное лицо Ломтева. Интуиция подсказывала ей, что с ним нужно говорить именно так: дерзко, напористо, и она решилась на крайность:
— Если он узнает, что вы не пустили меня к нему, не сносить вам головы!
— Почему?
— Потому, что я — его фаворитка!
Ломтев в изумлении раскрыл рот, не в силах выговорить ни слова. На них стали поглядывать незнакомые офицеры, и, чтобы не привлекать внимания посторонних, он схватил Полину за руку и ринулся с ней в подъезд Эрмитажа.
На лестнице их остановил офицерский патруль, но у Ломтева было специальное разрешение императора. Ротмистр долго вел свою спутницу темными коридорами, а потом остановился в маленькой комнате возле портьеры. За ней находился зал фламандской живописи с ломберным столом посредине, где шли допросы.
— Оставайтесь здесь, княжна! Когда его величество освободится, вы встретитесь с ним.
Он поклонился и исчез. Полина невольно стала прислушиваться к разговору в зале.
— Взгляните на эту бумагу! — послышался резкий голос Николая. — Это ваша рука?
— Моя, — тихо ответил кто-то.
— Что было в вашей голове, когда вы это писали? Князь Трубецкой! Какая фамилия! Какая милая жена! Вы погубили свою жену…
Что ответил допрашиваемый, Полина не расслышала. Потом снова заговорил Николай.
— Ваша участь будет ужасная. Ужасная…
Он несколько раз повторил это слово.
— Уведите! — крикнул он кому-то.
Послышались шаги. Полина едва успела отойти от портьеры, как в комнату стремительно вошел император. Не замечая ее, он на ходу расстегнул крючки мундира и буквально упал в кресло, закрыв лицо руками. Так он сидел с минуту, потом поднял голову и огляделся, видимо почувствовав, что в комнате он не один. В нескольких шагах от него стояла Полина. Он взглянул на нее, не веря своим глазам. В смятении вскочив, он трепетно взял ее за руки и привлек к себе, целуя глаза, волосы…
— Ангел мой! Ты здесь… Прости меня, прости! Я не мог сказать тебе правду. Я умру у твоих ног!
Усилием воли он овладел собой, усадил ее в кресло и сам сел рядом.
— Если бы ты знала, любимая, что мне пришлось пережить. Меня предали те, кого я считал опорой трона. Мятежники взбунтовали войска и пытались убить всю мою семью!
Княжна вздрогнула.
— Спасибо Всевышнему, что этого не произошло.
— Да, я победил. Но какой ценой! Ценой крови моих подданных.
— Мне довелось видеть, как солдаты убирали трупы на Сенатской… Ваше величество, если вы действительно испытываете ко мне хоть каплю расположения, помогите мне найти отца. Скажите… Он жив?
По лицу Николая словно пробежала тень.
— Князь Репнин цел, невредим и находится в 4-м гусарском полку. Но ему грозит арест, поскольку он принимал участие в мятеже.
Смертельно побледнев, она прижала руки к груди. Минуту они сидели молча, глядя друг другу в глаза. Усилием воли Полина заставила себя произнести ровным голосом:
— Отец не мог поступить иначе. С полком он прошел всю войну, и его место — в строю товарищей. Если вы его арестуете…
Николай прервал ее:
— Успокойся, душа моя! Никто и никогда его не тронет.
— Спасибо, ваше величество! Но дело в том, что… Если будут арестованы его боевые друзья, он пойдет с ними куда угодно — в Сибирь, на каторгу, на плаху…
Он взял ее маленькую руку и прижал к своей щеке.
— Обещаю сделать все, что в моих силах. К сожалению, не всем друзьям князя можно помочь.
— Почему? — широко раскрыла глаза Полина.
Николай вздохнул и тихо промолвил:
— Во время мятежа Владимир Печерский покушался на мою жизнь и был убит моим адъютантом.
Болезненный стон вырвался из груди Полины. Невидящими глазами она скользнула по лицу Николая и уронила голову на руки, сотрясаясь от рыданий. Ее худенькие плечи вздрагивали. Долго плакала она… Потом встала и, не прощаясь, медленно пошла к двери.
Император вскочил, рванулся было следом, но вдруг остановился и замер, не в силах сделать ни шагу. Ноги стали словно ватными. Он молча провожал глазами Полину, чувствуя, что они расстаются навсегда. Теперь он понял, о каком выстреле говорил умирающий князь. Смерть Печерского окончательно разлучила его с любимой. Подавленный и опустошенный, Николай стоял посреди комнаты, чувствуя нестерпимую боль в груди. Он даже и не подозревал, что способен любить так сильно и бескорыстно. В эту минуту всё казалось ему ничтожным по сравнению с потерей любимой девушки. Всесильный самодержец, вершитель человеческих судеб, оказался не в силах удержать собственного счастья.
«Чего угодно можно добиться силой и властью, — думал молодой император. — Кроме одного: заставить себя любить».
Кто-то вошел в комнату. Он обернулся и увидел ротмистра Ломтева, появившегося невесть откуда, как только Полина ушла.
— Ваше императорское величество! По вашему приказу я начертил схему расположения войск на Сенатской площади. Извольте взглянуть: вот мятежники, вот императорские полки.
Слова Ломтева доносились невнятно, словно сквозь густой туман. Николай тряхнул головой, чтобы вернуться в реальность, небрежно взял бумагу и стал рассматривать план. Обрывки мыслей роем проносились в голове… «Нет, я должен что-то сделать для нее. Иначе я не смогу жить!»
Он обернулся к Ломтеву, нахмурив брови.
— Здесь ошибка, ротмистр! Что это за квадрат между Московским полком и Гвардейским морским экипажем?
— Каре 4-го гусарского полка, государь, — робко пояснил Ломтев.
Государь подошел к столу, пером вымарал квадрат на плане и отдал бумагу растерянному ротмистру.
— Перебелите! — приказал он. — На Сенатской площади не было 4-го гусарского полка! И пусть кто-нибудь посмеет усомниться в этом!
* * *
По лабиринтам грязных темных коридоров Секретного дома Алексеевского равелина, едва освещенных коптившими масляными лампами, осторожно шагал плац-майор Подушкин. Следом за ним два солдата вели под руки арестанта с завязанными глазами. Молодой плац-адъютант замыкал шествие. Подушкин останавливался у каждой двери с часовыми и спрашивал:
— Занято?
— Так точно, занято, ваше благородие! — рапортовали часовые.
Наконец нашлось пустое помещение. Заскрипели двери на ржавых петлях. Темно… Кто-то зажег огарок свечи, узника ввели в каземат и сняли с глаз платок.
— Ну вот, господин Бестужев, пожалуйте в вашу новую квартиру, — сказал Подушкин без тени иронии.
Сырой холодный смрад дохнул в лицо. Бестужев невольно отшатнулся и обернулся к Подушкину.