— Заклинание Ктугхи — ты разве не помнишь?
— Я его записал. Оно тут, со мной.
В первое мгновение я испугался было, что и его тоже у нас забрали, но нет — листок по-прежнему лежал у меня в кармане. Трясущимися руками Лэрд вырвал у меня ценный трофей.
— «Пх’нглуи мглв’нафх Ктуга Фомальгаут н’гха-гхаа наф’л тагн! Йа! Ктуга!» — воскликнул он уже на бегу к веранде. Я несся следом.
Из чащи донесся звериный голос Живущего-во-Тьме.
— Ии-йа-йа-хаа-хаахааа! Йигнаиих! Йигнаиих!
— «Пх’нглуи мглв’нафх Ктуга Фомальгаут н’гха-гхаа наф’л тагн! Йа! Ктуга!» — повторил Лэрд во второй раз.
Но жуткая фантасмагория звуков из лесу бушевала, не делаясь тише, взмывала до недосягаемых высот ярости пополам с ужасом, в то время как звериный голос твари с плиты вплетался в дикую, безумную музыку флейт и шум крыл.
И тогда Лэрд еще раз произнес слова древнего заклинания.
Едва последний гортанный звук сорвался с его губ, как начали происходить события, не предназначенные для человеческих глаз. Ибо внезапно тьма исчезла, сменилась жутким янтарным свечением; одновременно смолкла музыка флейт, а вместо нее послышались крики бешенства и страха. Затем разом вспыхнули тысячи крохотных световых точек — не только на деревьях и среди них, но и на самой земле, и на доме, и на припаркованной тут же машине. Еще на мгновение мы словно приросли к месту, а потом нас вдруг осенило, что мириады световых точек — это живые огненные сущности! Ибо все, чего они касались, вспыхивало пламенем. При виде этого Лэрд бросился в домик за тем, что сможет унести, прежде чем пожар помешает нам бежать с Рикова озера.
Он выскочил наружу — наши рюкзаки стояли внизу, — крикнул, что за диктофоном и всем прочим подниматься поздно, и вместе мы кинулись к машине, прикрывая глаза от слепящего света повсюду вокруг. Но хотя глаза мы и затеняли, невозможно было не заметить громадных аморфных фантомов, что струились и утекали в небеса с этого проклятого места, а также и созданий столь же гигантских, что дрожали облаком живого огня над верхушками деревьев. Вот что мы увидели, прежде чем в отчаянной попытке спастись из горящего леса позабыли все прочие подробности той ужасной, безумной ночи — и слава богу!
Сколь бы ужасные вещи ни происходили в темноте чащи на Риковом озере, было нечто еще более катастрофичное, нечто столь кощунственно неоспоримое, что даже сейчас при одной этой мысли я не в силах унять дрожь. Ибо пока мы бежали к машине, я увидел нечто, объясняющее сомнения Лэрда, я увидел то, что заставило его прислушаться к голосу на записи, а не к тому существу, что пришло к нам в обличье профессора Гарднера. Ключ был в наших руках и раньше, просто я не понимал этого, и даже Лэрд до конца не верил. Однако ж ключ был нам дан — мы просто не знали. «Властителям неугодно, чтобы жалкому человеку стало ведомо слишком многое», — говорил Партьер. А тот жуткий голос в записи намекал куда яснее: «Ступай в его обличье или в любом другом облике человеческом и уничтожь то, что может привести их к нам…» Уничтожь то, что может привести их к нам! Диктофонную запись, заметки, фотокопии из Мискатоникского университета, да, и даже нас с Лэрдом! И тварь явилась — ибо то был Ньярлатхотеп, Могучий Посланник, Живущий-во-Тьме; он явился из леса и возвратился обратно в лес, чтобы выслать к нам своих приспешников. Это он некогда пришел из межзвездных пространств, точно так же, как Ктугха, стихия огня, явился с Фомальгаута благодаря властному заклинанию, что пробудило его от многовекового сна под янтарной звездой. Заветную формулу Гарднер — не живой и не мертвый пленник страшного Ньярлатхотепа — отыскал в ходе фантастических путешествий через пространство и время. Теперь монстр возвратился, откуда пришел, а его земная обитель навеки стала для него бесполезной — ведь ее уничтожили приспешники Ктугхи!
Я знаю, знает и Лэрд. Но мы об этом не говорим.
Если бы у нас оставались хоть какие-то сомнения, невзирая на все происшедшее раньше, мы не смогли бы позабыть то последнее, душераздирающее открытие, то, что мы увидели, прикрыв глаза от бушующей стены пламени и отвернувшись от грозных созданий в небесах. А увидели мы цепочку следов, что уводила от домика в направлении адской плиты глубоко во тьму леса — в мягкой земле у веранды начинались человеческие следы, но с каждым шагом они постепенно преображались, пока наконец не превратились в отвратительный и зловещий отпечаток, оставленный существом неправдоподобной формы и роста, существом, очертания которого непрестанно менялись, а размеры были столь гротескны, что никто бы в такое не поверил, если бы не видел твари на плите. А рядом с этим отпечатком, изодранные в клочья и словно взорванные изнутри, валялись предметы одежды, некогда принадлежащей профессору Гарднеру: вещь за вещью лежали вдоль тропы, уводящей в лес. Этой тропой прошла адская тварь, порождение ночи; это Живущий-во-Тьме навестил нас в обличье и маске профессора Гарднера!
Август Дерлет[46]
За порогом
I
На самом деле это история моего деда.
Но в определенном смысле она — семейное достояние, а за пределами семьи принадлежит миру, и более нет причин скрывать кошмарные подробности того, что произошло в одиноком доме в глубине лесов северного Висконсина.
История уходит корнями во мглу давних времен задолго до того, как возник род Алвинов, но я ровным счетом ничего о том не знал на момент своей поездки в Висконсин — в ответ на письмо двоюродного брата о том, что здоровье нашего деда странным образом ухудшилось. Джозия Алвин всегда казался мне едва ли не бессмертным, даже когда я был ребенком, а за минувшие годы он с виду и не изменился: могучий старик, грудь колесом, тяжелое, одутловатое лицо с коротко подстриженными усиками и бородкой, чтобы смягчить жесткую линию квадратной челюсти. Глаза его были темными и не слишком большими, брови — кустистые, волосы — длинные, так что голова изрядно смахивала на львиную. Хотя в детстве я его видел нечасто, тем не менее он произвел на меня неизгладимое впечатление за несколько коротких приездов, когда останавливался в родовом поместье под Аркхемом в Массачусетсе — во время своих недолгих остановок по пути в дальние концы света: в Тибет, в Монголию, в арктические области, на малоизвестные острова Тихого океана — и обратно.
Я не видел его вот уже много лет, и тут пришло письмо от моего двоюродного брата Фролина: тот жил вместе с ним в дедовом старинном особняке в самом сердце лесного и озерного края северного Висконсина. «Не мог бы ты на какое-то время распроститься с Массачусетсом и приехать сюда? С тех пор как ты был здесь в последний раз, под разнообразными мостами немало воды утекло, и ветер принес с собой немало перемен. Честно говоря, ты здесь позарез нужен. В нынешних обстоятельствах я понятия не имею, к кому обратиться: дед в последнее время сам на себя не похож, а мне необходим кто-то, кому я мог бы доверять». В письме не было ровным счетом ничего из ряда вон выходящего, и однако ж ощущалась странная напряженность, нечто незримое, неосязаемое прочитывалось между строк — что-то во фразе насчет ветра, что-то в обороте «дед сам на себя не похож», потребность в ком-то, «кому можно доверять», — так что ответ на письмо Фролина возможен был только один.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});