закручиваясь как бы внутрь себя, поднималось к небу, расширялось, разрывая пространство. Воздух гудел на басовой ноте, по пустыне разбегались тени…
Неожиданно ядерный гриб замерцал и исчез, как галлюцинация. Гул прекратился.
Прапор вытер ладонью испарину со лба, искоса поглядел на Бориса.
— А ведь неплохое было представление, что скажешь? — его голос чуть дрожал. — Впечатляюще, — он лукаво улыбнулся, приставил к губам ладони рупором и выкрикнул: — Эй, ты, бледный урод! Мы хотим ещё!
Борис взглянул на него, как на душевнобольного, а потом захохотал. Смеялся и не мог остановиться. Из него рвалось скопившееся, как гной в чирье, нервное напряжение. Истеричный безумный хохот сейчас был точно лекарство. Засмеялся и Прапор, снова выкрикнув:
— Хотим ещё! Ну же, урод! Покажи нам ещё что-нибудь интересненькое!
Даже Валентина, временно позабыв про свою боль, не удержалась от смеха. Борис чувствовал, что если сейчас не прекратит хохотать, то попросту спятит — рассудок уже на грани балансировал. Пришлось задержать дыхание, напрячься, подумать о том, что в странном поезде уехало четыре человека. Это трагедия, это плохо!..
Он резко выдохнул и ощутил себя полностью опустошённым. Погрустнели и Прапор с Валентиной.
За периметром появились сумеречные люди. Они просто стояли как статуи и глядели своими тёмными глазами на дома.
Борис поднялся со скамейки. Ноги были словно ватные.
— Пойду, узнаю, как наши всё это пережили. Надеюсь, они в подвале прятались, — он повернулся к Валентине. — Я ещё вернусь.
Дойдя до двора зелёного дома, Борис внимательно прошёлся взглядом по рядам сумеречных людей. Заметил Маргариту, Фёдора, Степана, Тамару, Зинаиду. Они все стояли чуть впереди от остальных бесцветных, как будто для демонстрации: «Смотрите на нас! Мы живы! С нами ничего страшного не случилось!..»
Борис невольно задумался: а действительно ли они живы? И если да, то не хуже ли смерти такое существование? Ох, не хватало в головоломке деталей. Катастрофически не хватало. Только и оставалось, что восполнять общую картину вопросами без ответов и выводами продиктованными эмоциями, а не знанием.
Увидев среди сумеречных людей Зою, Борис поспешно развернулся и вошёл во двор. Не хотелось её видеть. Она вызывала в сознании смятение не меньшее, чем иллюзия ядерного взрыва.
Его надежды оправдались, обитатели зелёного дома, кроме бабы Шуры, действительно всё это время прятались в подвале.
— Что там было? — хмуро поинтересовался Виталий. — Там что, действительно ядерный взрыв был?
— Ага, — ответил Борис непринуждённо, словно речь шла о каком-то пустяке. Он не желал трагизмом нагнетать и без того тяжёлую обстановку. — Был взрыв. Мы с Прапором сидели на скамейке и на него смотрели. Ничего особенного, всего лишь очередная иллюзия, причём, довольно хилая.
Ложь — во благо. Ну не рассказывать же о том, что он был на грани сумасшествия? О том, что после того, как на экранах табло замелькали цифры, он словно бы постарел лет на сто? Кому станет лучше от такой правды?
Борис посмотрел на Капельку. Та стояла с птицей в руках, глядела на него снизу вверх, как будто ждала, что он ещё что-то расскажет. Борис ей улыбнулся и снова соврал:
— Ничего страшного не случилось.
И мысленно добавил: «Если не считать того, что пустыня забрала четверых».
* * *
Ещё четверо присоединились к Хессу, а скоро и Валентина уйдёт за периметр. Неплохо, очень даже неплохо. Кеша радовался, как ребёнок, мечты которого вот-вот сбудутся.
За ядерным взрывом он наблюдал, сидя в кресле во дворе — специально выволок кресло из дома, чтобы приятней было наслаждаться таким незабываемым зрелищем. Ел овсяное печенье, запивал его газировкой и глядел, как набухает ядерный гриб. Чудесно провёл время. А после того, как всё стихло, Хесс заговорил с ним:
— Всё идёт как надо, Иннокентий. Я доволен. Но тебе нельзя расслабляться, ещё много нужно сделать. И не забывай, никто не должен погибнуть!
— Я помню, Хесс, помню, — заверил Кеша.
— Обрати внимание на человека, которого зовут Кирилл. Нужно сделать так, чтобы он уснул.
— Зачем?
— Так надо! — с нажимом ответил голос в голове Кеши. — Он борется, но у него есть слабое место. Когда Кирилл уснёт, он сломается.
В голове Кеши уже начал зреть план — пока ещё невыразительный, туманный, но всё же план. И его радовало, что появилась чёткая цель, имя которой Кирилл. Нужно сделать так, чтобы он уснул? Что ж, так тому и быть.
— Он должен уснуть ночью, — добавил Хесс.
— Я постараюсь, — сказал Кеша, а потом спохватился и с пылом пообещал: — Я это сделаю!
— Не сомневаюсь, Иннокентий. Не сомневаюсь, друг мой.
Глава восемнадцатая
Такого ужаса Гена ещё не испытывал. Ядерный взрыв — это была его фобия. В детстве он увидел по телевизору документальные кадры взрыва Царь-бомбы на полигоне «Сухой Нос» на острове Новая Земля. Смотрел и внутри него всё леденело, а потом с ним случилась истерика. Отец с матерью долго не могли его успокоить. Образ растущего ядерного гриба потом преследовал маленького Гену во снах — он часто просыпался в холодном поту и плакал. Иногда глядел в окно, и воображение рисовало сметающую дома и деревья ударную волну, и снова на глаза наворачивались слёзы.
Повзрослел, а фобия никуда не делась. Если в каком-нибудь фильме была сцена с ядерным взрывом — «Терминатор — 2», к примеру, — Гена отворачивался, закрывал уши ладонями и какое-то время ждал, когда паническая атака схлынет.
И вот ему довелось увидеть этот кошмар воочию, не в кино. Он просто стоял у окна и глядел, как в чёрной пустыне разрастается ядерный гриб. Смотрел и не мог отвернуться, зажмуриться, да и вообще пошевелиться. Его словно бы парализовало. Леденящий ужас сковывал сознание, волосы стояли дыбом. Гена снова ощущал себя маленьким мальчиком, на которого обрушилась лавина страха.
Когда ядерный гриб замерцал и исчез, Гена упал на пол и потерял сознание. Очнулся спустя несколько минут. Сел, покрутил головой, глядя на обстановку комнаты взглядом безумца, промычал что-то невразумительное, пуская слюни.
А потом он увидел тёщу.
Анастасия Марковна словно бы выплыла из мрака и на губах её играла улыбка.
— Бедный, бедный мальчик, — прошептала она, и этот шёпот был подобен шуму ветра. — Не скучал по мне?
Открыв рот в безмолвном крике, Гена захлопал глазами. Где-то на задворках его мутного рассудка промелькнула мысль, что тёща мертва. Промелькнули и исчезла.
— Так и не поздороваешься со мной? — обиделась Анастасия Марковна. Она сложила на объёмной груди пухлые руки.
Сделав над собой усилие, Гена кивнул, затем снова замычал, что на его безумном языке означало приветствие. Он попытался подняться, но