пару секунд, покачиваясь и хрипя, затем сфокусировал на мне горящие оранжевым глаза, оскалился и рванул вперед.
Я не ожидал, что он будет двигаться настолько быстро. Среагировать успел лишь когда Воскресенский был уже рядом и тянул ко мне руки. Я поднырнул под них, ушел в сторону и тут же заработал сокрушительный удар по спине.
Он был настолько силен, что я грохнулся на пол, попутно уронив тележку с инструментами и едва не приложившись лбом об угол стола. А тварь позади меня угрожающе зарычала, явно готовая вновь атаковать.
Рядом со мной лежал уже знакомый длинный зазубренный нож. Схватив его, я перевернулся на спину и тут же ударил — прямиком по ноге, уже занесенной надо мной.
Остро заточенное лезвие пробило стопу Воскресенского насквозь. Однако тот, похоже, даже не почувствовал этого. Он навалился всем весом на раненую ногу, я не выдержал и отпустил нож, а сам откатился в сторону. И очень вовремя: не сделай я этого, и толстяк припечатал бы меня к полу своей лапищей.
Мне все же удалось встать — и почти тут же пришлось уворачиваться. Воскресенский, по-прежнему рыча и разбрызгивая изо рта черную дрянь, принялся гонять меня по всей комнате. Раз за разом он пытался достать меня руками, действуя невероятно быстро. И так могло продолжаться очень долго: проклятие превратило толстяка в машину из мяса, жира и костей, которая наверняка не знала усталости.
Нужно было срочно что-то придумывать, иначе ублюдок попросту загоняет меня. Уже сейчас я двигаюсь на пределе возможностей, а мое тело по-прежнему очень слабо. Долго в таком темпе я не продержусь.
Воскресенский взревел особенно яростно и грохнул ручищами по столу. Лишь сейчас я заметил лежащий там тесак.
Что ж, какое-никакое, но оружие…
Парой обманных движений мне удалось отвести толстяка подальше от стола. Затем я рванул назад и успел-таки схватить тесак до того, как ублюдок оказался рядом.
Взмахнув оружием, оставил длинный порез на обвисшем брюхе, из которого тут же хлынула черная дрянь. Воскресенский взревел — больше от ярости, чем от боли, — и взмахнул рукой. Я чудом смог увернуться и попутно рубанул тесаком жирный бок урода. Но на этом все, развить успех мне не дали: толстяк качнулся в сторону и едва не сбил меня с ног.
Следующие пять минут напоминали сражение тореадора с разъяренным быком. Только вместо бандерильи у меня был тесак, и наносить им урон оказалось ох как непросто. Однако время от времени я доставал ублюдка, так что на туше появилось еще несколько ран.
В какой-то момент мы с Воскресенским замерли друг напротив друга. Рядом со мной была та самая тележка из-под инструментов, и, как только толстяк рванул в очередную атаку, я толкнул ее ногой ему навстречу. Не ожидавший подобного урод не успел остановиться и, споткнувшись, грохнулся в каких-то двух шагах от меня.
Не теряя ни секунды, я принялся работать тесаком.
Раз за разом я обрушивал лезвие на затылок толстяка, превращая его в месиво и надеясь, что этого наконец окажется достаточно для победы.
Но нет: Воскресенский зарычал, а затем очередным взмахом руки попросту подсек меня. Я рухнул рядом с ним, больно приложившись о кафель локтем, но тут же вновь оказался на ногах.
Как и сам толстяк.
Бой продолжился, однако на сей раз противник двигался не так быстро. Вдобавок он время от времени замирал и дергал развороченной башкой, подставляясь под удары тесаком. Я продолжал рубить голову Воскресенского, и вскоре та попросту развалилась. Однако и после этого ублюдок продолжал стоять на ногах, хоть и стал практически беспомощным. Все, на что его хватало, — слепые взмахи руками, от которых я уворачивался без особого труда, и беспорядочные перемещения из стороны в сторону.
На то, чтобы зарубить его, потребовалось не меньше четверти часа. И когда изувеченная безрукая туша с вываливающимися внутренностями наконец рухнула и замерла, я едва стоял на ногах, тяжело дыша и обливаясь потом.
Убедившись, что больше этот кусок мяса не представляет угрозы, я дошаркал до стены, сел и прикрыл глаза. Руки и ноги тряслись, мозг едва не кипел, а из-за вони от трупа Воскресенского к горлу то и дело подкатывала тошнота. Но при всем при том мне хотелось есть. Очень сильно.
Кабо я вызвал минут через десять, когда более-менее пришел в себя. Красавица, по своему обыкновению, просто материализовалась — на сей раз сидящей на том самом столе, где Воскресенский убивал проституток. Новый наряд девушки представлял собой переплетение широких бирюзовых лент из шелка, плотно обхватывающих ее божественное тело. Я поневоле залюбовался, и Кабо, ответив довольной улыбкой, очень соблазнительно потянулась.
— Как дела у моего героя? — промурлыкала она, не торопясь опускать руки. — Ты выглядишь уставшим, Пайн.
— Пришлось потрудиться, — ответил я. — Уже побежденный противник захотел второй раунд.
Кабо понимающе покивала, затем перевела взгляд на то, что осталось от Воскресенского. Прищурилась, явно изучая труп, и спустя три-четыре секунды я впервые увидел на прекрасном лице ненависть. Глаза красавицы потемнели, ноздри гневно раздувались, а верхняя губа чуть заметно задрожала.
— Какая же тварь… — процедила Кабо, не отрывая яростного взгляда от груды мяса. — Просто… подонок…
— Да, — я попытался подняться, но желудок свело жесточайшим спазмом. А голод, и без того сильный, стал терзать меня еще яростнее.
— Что с тобой, Пайн? — встревожилась Кабо.
— Не знаю, — просипел я, борясь с желанием кинуться к мертвому Воскресенскому и начать его жрать. — Что-то…
Я оборвал себя на полуслове, когда осознание происходящего молнией сверкнуло в одурманенном голодом мозгу.
Проклятие, превратившее Воскресенского в ненасытную тушу, все же перебралось по «мосту» моей силы и теперь осваивалось в новом теле. Моем теле.
Ишт-илхо…
— Погоди-ка, — Кабо соскользнула со стола, приблизилась и присела напротив меня.
Красавица прикрыла глаза и обхватила мою голову теплыми ладонями. От ее прикосновения сразу стало легче.
— Ох, Пайн, — вздохнула девушка. — Как же ты так?..
— Да вот, видимо, заразился, — я заставил себя усмехнуться, хотя на самом деле мне было очень тревожно.
Голод не ослабевал, и я поневоле представил, как начинаю жрать круглыми сутками, постепенно превращаясь в заплывшее жиром нечто. А самое паршивое, что моя магия была совершенно бесполезна против проклятий.
— Да уж, заразился, — озабоченно произнесла Кабо.
— Все плохо, да?
— Сейчас выясним. Пойдем-ка.
Девушка взяла меня за руку и потянула. Я поднялся и вслед за ней подошел к столу.
— Ложись на спину, — велела Кабо и, как только я устроился на жесткой металлической поверхности, забралась на меня сверху.
— Неожиданно, — выдавил я, любуясь девушкой и чувствуя, что накатившее