до отлучения и анафемы — получившего распространение в VIII в. торжественного обряда, в ходе которого душа отлученного от Церкви формально передавалась Сатане. Изначально уже заключенные браки с подпавшими под запрет родственниками считались по-прежнему действительными. Позже, однако, эти браки начали аннулировать в соответствии с новыми нормами. Люди, которые отказывались расходиться, когда их браки становились недействительными, сталкивались с отлучением и анафемой[278].
В Средние века отлучение являлось очень серьезным наказанием, особенно после того, как влияние Церкви выросло. Отлученные считались пораженными своего рода духовной хворью, так что христианам было запрещено вести дела или даже просто взаимодействовать с ними. С точки зрения права отлученным от Церкви людям было запрещено заключать контракты с другими христианами, а существующие контракты аннулировались или по крайней мере приостанавливались до тех пор, пока отлучение не будет снято. Отлученному кредитору можно было не возвращать долг. Собор, проходивший в 895 г. в Требуре (совр. Германия), даже постановил, что отлученных от Церкви людей, если они активно не добивались отпущения грехов, можно было безнаказанно убивать. Те, кто не избегал общения с отлученными от Церкви, рисковали подхватить духовную хворь и быть сами подвергнуты серьезным наказаниям, включая остракизм. Нарушители, которые отказывались добиваться отпущения грехов путем расторжения своих кровосмесительных браков, отправлялись в ад на веки вечные[279].
Если отлученный человек неоднократно отказывался раскаяться в кровосмесительном браке, Церковь могла объявить ему анафему. Помимо очевидной проблемы адских мук, отлученный от Церкви, чья душа отныне становилась собственностью Сатаны, мог столкнуться со всевозможными страданиями, несчастными случаями и болезнями в течение оставшейся жизни. Это выглядело так, будто, совершив обряд, Церковь более не оберегала этих «грешников» от зла, оставив их беззащитными в мире, наводненном демонами. Ясно, что Церковь использовала все имевшиеся у нее средства, чтобы навязать свои расширявшиеся запреты на инцест.
Хотя намерения Церкви были ясны, нам не очень хорошо известно, насколько эффективно реализовывалась БСП. У нас, например, нет статистических данных о снижении числа кузенных браков в разных регионах в период 500–1200 гг. Тем не менее исторические сведения делают очевидными некоторые вещи: (1) эта новая политика была не просто законодательным закреплением уже существующих обычаев и (2) Церковь прилагала большие, хотя и неравномерно распределенные во времени и пространстве усилия, чтобы заставить людей соблюдать принципы БСП. Эти выводы находят подтверждение в долгой череде откатов, повторных решений и многолетних споров, связанных с такими церковными запретами. Например, на раннем этапе БСП мы видим, как целые племена активно стремились к смягчению ограничений на брак. В VIII в. лангобарды уговаривали папу, чтобы он разрешил им жениться на более дальних родственницах (начиная с троюродных братьев или сестер)[280]. Папа ответил отказом (также см. таблицу 5.2 — сведения о королевстве Далмация за 1059 г.). Схожим образом, когда появилась такая возможность, христиане охотно платили за разрешения на брак со своими родственниками. Например, единственная оплачиваемая политическая должность в недавно обращенной в христианство Исландии — должность законоговорителя — финансировалась за счет этих выплат. Более поздние данные свидетельствуют, что в тех частях Европы, где господствовала Католическая церковь, даже в XX в. продолжали платить за папские разрешения на кузенные браки. И хотя папы и епископы старались избегать особенно острых конфликтов, они все же иногда навязывали эти запреты королям, крупным феодалам и другим аристократам. Например, когда в XI в. герцог Нормандский женился на своей дальней кузине из Фландрии, папа сразу же отлучил их обоих от Церкви. Чтобы отменить отлучение и не рисковать попасть под анафему, каждый из супругов построил для Церкви великолепное аббатство. Власть папы в этой ситуации особенно впечатляет, поскольку отлученный герцог отнюдь не был беззащитной овечкой; позже он прославится как Вильгельм Завоеватель, король Англии[281].
Хотя у меня нет никакой статистики кузенных браков в Средние века, существует довольно элегантный метод обнаружения влияния БСП в древней терминологии, относящейся к родственным связям. Изучая европейские языки по их самым ранним письменным источникам, мы видим терминологические системы, соответствующие тем, которые используются по всему миру в обществах с интенсивным родством. Эти системы, например, содержат специальные термины для обозначения «брата матери» или «сына брата отца». Однако в какой-то момент в течение последних 1500 лет большинство языков Западной Европы усвоили ту терминологическую систему, которая используется для обозначения родства в, среди прочих, современных английском, немецком, французском и испанском языках. Эта трансформация родственной терминологии сначала произошла в романских языках (испанском, итальянском и французском) — примерно в 700 г. н. э. В немецком и английском аналогичный процесс полным ходом шел к 1100 г. При этом в отдаленных районах Шотландии люди продолжали использовать терминологию интенсивного родства даже в конце XVII в. Учитывая, что изменения в терминологии родства, как принято считать, отстают от перемен в повседневной жизни людей на несколько столетий, эти сведения, кажется, примерно соответствуют хронологии волнообразного внедрения БСП[282].
Следы влияния Церкви еще более отчетливо видны на примере современных европейских языков, таких как английский. Как по-английски называют жену брата? Sister-in-law, если перевести буквально — «сестра по закону». Что значит «по закону»? Почему она сестра и о каком законе идет речь?
Элемент in-law, «по закону», означает «в соответствии с каноническим правом»; с точки зрения Церкви она вам как сестра — никакого секса или брака, но при этом любите ее всей душой. Примерно в то же время, когда в английском языке появился элемент in-law, в немецком изменились термины, которые обозначают родственников вашего супруга. Они стали включать префикс со значением «свойственник», который добавляется к словам, обозначающим эквивалентного кровного родственника. Таким образом, немецкое слово для обозначения матери мужа или жены из древневерхненемецкого Swigar (не связанного с понятием «мать») превратилось в Schwiegermutter, что можно перевести как «мать-свойственница».
В английском языке с его элементом in-law церковное влияние очевидно, но откуда мы знаем, что Церковь повлияла и на немецкий язык? Возможно, существует некоторая часть немецкоязычного населения, которая не поддалась влиянию Церкви и, таким образом, сохранила древнюю терминологию родства в своем диалекте?
Идиш, еврейский диалект немецкого языка, в Средние века отделившийся от верхненемецкого, до сих пор использует для обозначения родственников супруга термины, заимствованные из древневерхненемецкого до трансформации родственной терминологии, которая фактически пристегнула свойственников к кровным родственникам и тем самым распространила на них табу на инцест. Отсюда можно предположить, что движущей силой изменений в языке была именно Церковь[283].
Если рассматривать эти свидетельства в совокупности, практически не остается сомнений: усилия Церкви постепенно изменили родственные структуры европейских популяций таким образом, что это в конечном итоге нашло свое отражение в языке. Но