Читать интересную книгу Нанон - Жорж Санд

— Что же вы, в конце концов, сказали? — спросила я, так как нужно было окончить наш разговор. — Что ваш брат уронит свою честь, если забудет о титуле маркиза?

— Я не говорила о чести. Я считаю, что он добровольно поступится своим положением в обществе и что свет ему это не простит.

— Свет, который состоит из одних глупцов! — взорвался господин Костежу.

— Свет, к которому принадлежу и я, — отрезала Луиза.

— Так отвернитесь от него.

И тут господин Костежу стал выговаривать Луизе как отец, отчитывающий строптивую, но обожаемую дочь, и я поняла, что он не заблуждается, полагая, что Луизе это по душе: она готова была сносить самые суровые упреки, лишь бы в основе их лежала страстная любовь к ней. Ссора закончилась примирением, сдобренным несколькими колкостями, после чего Луиза как будто сдалась.

Когда господин Костежу удалился, Луиза продолжила этот разговор со мной, но спокойно и беззлобно, и в конце его сама поцеловала меня, сказав:

— Люби меня по-прежнему, Нанон, ты ведь всегда будешь моей Нанон, баловавшей меня сверх меры, и я вовсе не хочу ходить в неблагодарных. Если ты выйдешь замуж за моего брата, я стану осуждать вас обоих, но любить буду по-прежнему. Так я решила, так оно и будет.

На следующее утро я поднялась чуть свет, бесшумно оделась и вышла из комнаты на цыпочках, чтобы не разбудить милую госпожу Костежу. Мне хотелось осмотреть парк; я встретила там Бушеро, и он показал мне его во всех подробностях.

Вскоре ко мне присоединилась Луиза, и Бушеро скромно удалился.

— Нанон, — сказала Луиза, — со вчерашнего вечера я многое передумала. Раз уж ты теперь богатая и, по словам господина Костежу, скоро станешь еще богаче, ты должна купить Франквиль для моего брата. Тогда ты и впрямь будешь достойна зваться маркизой.

— Поговорим лучше о вас, а не обо мне, — ответила я, смеясь над этим неожиданным компромиссом. — Франквиль и без того ваш, стоит вам только захотеть. Не так ли?

— Нет! — живо промолвила Луиза. — Я вовсе не желаю называться госпожой Костежу. Уж лучше я останусь с тобой и братом, не выйду замуж, стану такой же крестьянкой, как ты, буду кормить ваших кур и пасти коров. Это все-таки менее предосудительно!

— Но если вы твердо решили отказать господину Костежу, мое дорогое дитя, тогда будьте честны с ним и прямо скажите об этом.

— Я ему это твержу всякий раз, как мы видимся.

— Нет, вы обманываетесь. Если вы ему повторяете это по многу раз, значит, не желаете лишать его надежды.

— Ты хочешь сказать, что я кокетка?

— В высшей степени.

— Как же прикажешь мне защищаться от него? Он мне нравится, а говоря начистоту, я даже уверена, что люблю его.

— За чем же дело стало?

— Как за чем? Я не хочу идти на поводу у собственной глупости. Могу ли я выйти замуж за якобинца, который отправил бы моих родителей на гильотину, если бы они попали ему в руки? Он спас Эмильена от смерти, а меня избавил от нищеты. Но он ненавидел моего отца и старшего брата.

— Нет, он ненавидел эмигрантов.

— А вот я оправдываю эмигрантов и упрекаю родителей только в том, что они не забрали меня с собой! Мое положение при них было бы менее блистательное, зато более достойное, и, наверное, они выдали бы меня там замуж за человека, равного мне по происхождению, а теперь я вынуждена довольствоваться милостыней.

— Не говорите так, Луиза, это очень дурно. Вы отлично знаете, что господин Костежу никогда не станет принуждать вас выйти за него замуж.

— Конечно, а я что говорю! Я не стану его женой, но буду вынуждена принимать его подачки или умереть с голоду. Выходи замуж за моего брата, Нанетта, так надо. Ты обеспечишь ему спокойную жизнь, а я клянусь, что буду работать вместе с вами, дабы не есть даром свой хлеб. Я опять надену деревянные сабо и чепчик — и нисколько от этого не подурнею. Пожертвую своими белоснежными руками — все же это лучше, чем жертвовать дворянской гордостью и убеждениями.

— Будьте уверены, дорогая Луиза, что если я выйду замуж за Эмильена, ваша воля будет исполнена и вам не придется зарабатывать себе на жизнь. Довольно и того, что вы согласитесь жить нашей простой, деревенской жизнью, — может быть, нам даже удастся немного облегчить ее для вас. Но от этого вы счастливей не станете.

— Нет, стану. Ты, вероятно, по-прежнему считаешь меня лентяйкой и «принцессой»?

— Нет, я о другом. Я думаю, это правда, вы действительно любите господина Костежу, и вам жаль, что из-за собственной гордыни вы обрекаете на несчастье и его и самое себя…

Я осеклась, так как, к моему удивлению, Луиза расплакалась, но тут же свое горе она прикрыла досадой.

— Я люблю его против воли, — сказала она, — и в браке мы оба будем несчастнее, чем сейчас, когда поминутно ссоримся. К тому же откуда мне знать, что это действительно любовь? Девушки моего возраста вряд ли способны на подобные чувства. Я еще ребенок и, конечно, люблю тех, кто меня холит и балует. К тому же господин Костежу так остроумен, красноречив и образован, что слушаешь его и узнаешь пропасть разных вещей, даже книжек читать не надо. Конечно, под его влиянием я очень переменилась, и временами мне даже кажется, что он прав, а я заблуждаюсь. И мне так стыдно отжатого, и я краснею при мысли, что привязалась к нему. Жизнь у меня тут скучная. Мать господина Костежу — замечательная женщина, но так погружена в хозяйственные заботы, и такая она скучная и как овца кроткая, что я прямо из себя выхожу. Положение у нас сложное, мы никого не принимаем, меня все еще скрывают, как гостью, которая может скомпрометировать. Якобинцы не считают себя побежденными и, вероятно, какое-то время еще будут брыкаться. В этом одиночестве я немного свихнулась. Меня неимоверно балуют, не позволяют прикоснуться к кастрюле на кухне, к граблям в саду, и мне эта праздность становится нестерпимой. К тому же меня с детства ничему не учили: я не знаю, чем себя занять, даже думать — и то не умею. В монастыре я тоже бегала от занятий с тобой. В душе у меня пусто, и я живу одними мечтами и глупыми фантазиями. Да, Нанон, от этой смертельной скуки я действительно не знаю, куда деваться, и только когда нас навещает господин Костежу, словно просыпаюсь от сна, спорю с ним, думаю, живу. Очевидно, свой интерес к нему я и принимаю за привязанность. Но кто знает, возможно, в моем унынии любой человек внушил бы мне такие же чувства!

— Мой совет вам, Луиза, послушайтесь вашего сердца и поступитесь гордыней — так будет лучше. Господин Костежу достоин вашей любви — он необыкновенный человек.

— Ты-то откуда это знаешь? О свете и о мужчинах тебе известно еще меньше, чем мне.

— Но я проницательнее вас. Я чувствую, что у господина Костежу редкостное сердце и глубокий ум. И с кем бы я ни говорила о нем, все со мной согласны.

— Я знаю, что он слывет человеком незаурядным. Ах, если б я была уверена в этом!.. Но нет, меня это не извинило бы; я не должна выходить замуж за врага моего сословия. Обещай приютить меня, и как только ты выйдешь замуж за моего брата, я уеду отсюда и поселюсь с вами..

— Не требуйте от меня обещаний. Если Эмильен женится на мне, он станет хозяином моей жизни, и я буду с радостью во всем повиноваться ему. Вы отлично знаете, что большего счастья, чем жить вместе с вами, для него нет. Так что не беспокойтесь об этом, а сейчас, когда вы уверены, что свободны выбирать свое будущее, подумайте без предубеждения о настоящем. Вас любят, балуют, и, понимай вы, в чем ваше счастье, вы были бы очень счастливы.

— Ты, вероятно, права, — ответила она. — Я еще подумаю, Нанон, но обещай не проговориться господину Костежу, что я его люблю.

— Обещаю, но и вы пообещайте мне кое-что. Позвольте мне подарить ему то счастье, какого он заслуживает и которое прибавит ему красноречия, чтобы убедить вас.

— Нет, не хочу. Он и без того держался достаточно самоуверенно со мной. Скажи ему, что я оставила тебя в неведении, потому что, в сущности, так оно и есть.

Мне пришлось удовольствоваться этим решением.

XXVI

За завтраком она выказала мне такую чистосердечную дружбу, какой прежде я никогда не видела с ее стороны, и несколько раз повторила, что пусть я и ниже ее по рождению, но умом и знаниями, безусловно, ее превосхожу. Господину Костежу, однако, так и не удалось убедить Луизу и вырвать у нее признание, что качества, приобретенные упорным трудом и волей, стоят несоизмеримо больше, чем то, что человеку даровано случаем.

Они так настойчиво уговаривали меня погостить у них, что я осталась во Франквиле еще на день. Все были со мной милы, а Луиза обходилась с необычайной любезностью, и в их обществе я чувствовала себя легко и приятно; однако я не привыкла так долго бездельничать и проводить время в разговорах, поэтому, тепло распрощавшись с хозяевами, я с радостью села в карету и предвкушала возвращение в наш монастырь.