Читать интересную книгу Ревизор Империи - Олег Измеров

— Не слишком ли много подробностей о вашей внутренней кухне? — прервал его откровения Виктор. — Не хотелось бы мучиться бессонницей от лишних знаний.

— В вашем‑то положении, Виктор Сергеевич? Вы не того боитесь. Как вы будете спать, и где, зависит теперь только от успешной поимки убийц Прунса. Я вам это все рассказываю лишь для того, чтобы вы не суетились и не делали глупостей.

— Ну, тогда уж, чтобы я не суетился… А как господин капитан относится к тому, что мы с вами здесь сидим и разговариваем? И что мне ему отвечать, если он начнет расспрашивать?

— Как вы полагаете, как он отнесется к собственной идее?

— Так это его идея?

— Вы отвечаете вопросом на вопрос? Конечно же, это моя идея, которая стала его идеей.

— Детский вопрос, но зачем ему эта идея.

— Действительно, детский. Компроментировать меня такими встречами. Возможно, нас тут даже снимают откуда‑нибудь из‑за портьеры.

— А ему не кажется подозрительным, что вы согласились?

— Вы удивитесь, но господин Брусникин даже придумал хитроумную комбинацию, как заставить меня встречаться с вами. Он действовал через уездное начальство и губком. Слабость военного воспитания — подспудное желание всех строить по струнке. Надо просто уметь этим пользоваться.

— Не сомневался в ваших талантах. А те третьи лица, которые должны на меня выйти, их это не испугает, наше знакомство?

— Тех, кто за ними стоит, это заинтересует.

— Но тогда кто и как должен на меня выйти? Хотя бы примерно. Почему‑то вы ничего об этом не сказали, хотя, раз уверены, что наше знакомство их интересует, что‑то о них знаете.

— Они тоже не дураки. Найдут посредников, для нас неожиданных.

Виктор замолчал. Ситуация виделась ему какой‑то мутной. Слов много, а ничего толком не понять. Кто убил‑то? Шпионы? Революционеры отомстили? Просто шпана какая‑нибудь? И Прунс мутный был. Что у него были за дела с тайной полицией? Спросить? Вряд ли Веристов будет столь откровенен.

Со станции донесся длинный, протяжный гудок паровоза.

— Скорый, — пояснил Веристов, увидев, что Виктор прислушивается к шуму поезда. — Он здесь не останавливается.

— Оружие дадите? — неожиданно для себя спросил Виктор. — Бахрушев после пожара советует завести браунинг.

— Это очень хорошо. Это выход. Дело в том, что у меня связаны руки, и я не могу помочь вам официально. А вот купить браунинг частным образом можно. Дешевенький какой‑нибудь; на ассигнования из фонда оперативной работы вы тоже пока рассчитывать не можете.

— Добруйский может помочь с разрешением?

— Считайте, что оно у вас в кармане. Сегодня вечером я переговорю с Брусникиным, и склоню его к тому, что право на ношение вам надо оформить. Кто знает, может быть пистолет вам нужен для самообороны, а может… Пусть у господина капитана поиграет воображение.

2. Гусляр его величества

…На западе, где‑то над куполами церкви Троицы Живоначальной, в небе золотились перистые облака. Вечерняя прохлада, покидая старицы и болота, вновь наползала на низину левобережья: земля еще не была глубоко прогрета весенним теплом. Базар закрывался, и телеги, под нуканье возниц, разъезжались по улицам — кроме тех, кто приехал из дальних сел, и остановился либо в заводском Доме Приезжих, либо, кто победнее — у Гоныхова, в потемневшей деревянной казарме, видневшейся у Кордона. Виктор уже успел узнать, что вокруг этой гостиницы ошивается всякая шпана в надежде опоить какого‑нибудь доверчивого мужика и спереть выручку. Осматривать окрестности не было никакого желания. Прямо с крыльца трактира Виктор свернул на Карачевскую, где вдали, за низенькими еще деревцами, виднелась несокрушимая твердыня будущего Старого Корпуса.

Законы жанра требуют, чтобы после таких событий главный герой напряг мозги и начал разгадывать хитрые комбинации спецслужб. Конечно, автор мог бы написать, что Виктор Сергеевич, придя домой, нарисовал на листках бумаги Брусникина, Веристова и кого‑нибудь еще, и предавался информации к размышлению. Профессиональный разведчик именно так и поступил бы. А потом нашел выход и сжег рисунки в пепельнице. И чтобы это было на стыке седьмой и восьмой серий, и чтобы зритель тоже всю ночь не спал и ждал, что же придумает главный герой.

Но мысли Виктора Сергеевича пошли совсем в другом направлении.

"Допустим, переиграть их мне все равно не удастся", думал он. "Какой у меня выход? Как спасались во времена репрессий? Бегством? Куда? Ты здесь, как белая ворона. Уйти к большевикам — подпольщикам? За провокатора примут, сто пудов. Чем спасались еще? Сталину письма писали родственники. Тут ни родственников, ни хрена. Как спасались, думай… Еще бежали в глухие места. Ладно, за неимением лучшего. Так. Кому больше повезло? Инженеры в шараги попадали со смертными приговорами. Уже лучше. Хорошо жить в стране с большим историческим опытом, после того, как этот опыт уже прошли."

Виктор Сергеевич так увлекся, что чуть не отдавил лапу попавшейся под ноге дворняге, что бесцельно носилась взад и вперед по глубокой, как море, пыли, покрывавшей проезжую часть Карачевской. Напуганное животное с визгом бросилось прочь, разгоняя мирно квохтавших на обочине пестрых курей.

"Танк надо делать. Могут отложить исполнение приговора, потом и заменить пожизненным. А дальше — работать, кинуть идею тюремного КБ, а там, глядишь, и пересмотр. Государство не может быть глухим к положению человека, за которым стоят интересы крупного капитала."

В лицо ему уже дышала вечерняя свежесть; в начале мае земля еще не так нагрета солнечными лучами, еще чувствуется в ней остаток зимних холодов. "Как медленно здесь тянется время", подумал Виктор. "Ни телевизора, ни Интернет. Слушать гармошку, сидеть на завалинке… Впрочем, в парке вроде есть какие‑то развлечения, надо будет на выходные сходить."

Ночь он спал на удивление спокойно, хотя идиллической деревенской тишины за окном не наблюдалось. То лаяли собаки, то неподалеку весело, с девичьим привизгом, давили песнюка под двухрядку, причем гармонист явно филармониев не кончал, и, в довершение всего, где‑то в соседском доме после десяти доносился истошный детский крик — жестокое обращение в воспитательных целях, похоже, не было здесь чем‑то необычным.

Как ни странно, в квартире дома Безносюк не чувствовалось духа коммуналки; скорее, что‑то от очень дешевой гостиницы или пансиона. Жильцы, сметенные в кучу обстоятельствами, словно осенняя листва метлой дворника, немного чурались друг друга, мало разговаривали и не заводили совместных дел, и даже возня на кухне у плиты не вызывала оживления и споров. Дом был похож на купейный вагон в экспрессе "Десна", где усталые пассажиры лишь спешили скоротать ночь, чтобы утром, зевая и потягиваясь, стать в очередь к умывальнику, наблюдая в окно за тем, как в синем предутреннем тумане мелькают блекнущие огни пригородов столицы. Даже если люди застревали здесь надолго, они вели себя так, словно завтра поутру готовились съехать на другую, более подобающую им квартиру. Дом Безносюк жил ожиданием лучших обстоятельств.

На работе тоже как‑то все показалось обыденно и привычно, и даже счетная линейка перестала смущать его сувенирным блеском полированного металла. Виктор усиленно вспоминал учебник Козлова и Талу "Конструкция и расчет танков", с которым он увидел свет в одном и том же пятьдесят восьмом (незаменимая книга для попадания в довоенный Союз).

Чтобы создать танк, как и любую машину, надо начинать от печки, то — есть от основных параметров. Первым делом Виктор выяснил, что двухсотсильная восьмицилиндровая "Испано — сюиза" обеспечит его детищу целых двенадцать с половиной лошадиных сил на тонну, то — есть почти как у "Шермана" второй мировой.

Дальше надо было определяться с компоновкой. Несмотря на всю заманчивость, от идеи разместить двигатель спереди пришлось отказаться сразу: при уровне грамотности восемнадцатого года легкий доступ к бензиновому сердцу танка стал едва ли не главным условием. Первые же прорисовки классической схемы показали полный облом с желанной трехдюймовкой Лендера: корпус разъезжался по ширине на три метра из‑за широкого погона башни (для тех, кто не в танке — это такая большая круглая дырка с опорой, на которую ставится башня), и вес безобразно вылезал за все мыслимые ограничения. Ужать габариты позволяли только 57–миллиметровки, но подходящую зенитку Розенберга военные полностью забирали на автомобильные установки.

"Может, не выделываться, и норденфельдовскую забодяжить? Ту же, что у немцев — их в России производят пушки, в смысле… Не — а, не пойдет. Мы не можем, как Сталин, задавить массой выпуска Т-34, масштаб у нас пока не тот. Нужно что‑то такое, что немцев ошарашит, заставит перестраивать производство на ходу… ударит в гигантоманию. Да, ударит в гигантоманию, в попытку создать то, что они технически не вытянут. Нужно орудие, чтоб расстреливать их жестянки на любой дистанции, и чтобы потом брало противоснарядную. Пусть гонятся за непоражаемым танком и надорвутся".