– А я-то что? – Дивина пожала плечами. – Меня-то не тронут! Тебя вот… Что же ты наделал! За каким лешим тебя в поле понесло? Ведь сказала же я тебе: сиди дома! Сидел бы, ничего бы не было!
– Я слышал твой голос, – устало повторил Зимобор, понимая, что объяснения ничем уже не помогут. – Ты звала как будто… Сейчас-то понимаю, что это не ты была. А тогда не понял. Уж больно чудно это все: то весенние заклички, то колядки, то жнивные… Заморочили совсем…
– Не тебя, а волхид морочили. Им годовой круг поломали, дорогу закрыли.
– Но ты же звала… Ну, мне послышалось…
– Все понятно! – Дивина отмахнулась и обняла белую березку, в тоске прислонилась к ней. – Что теперь говорить! Сделано дело! Не воротишь. Ох, Кривуша, змея подколодная! Как сказала, так и сделала, чтоб ей ни чести ни места! Обещала погубить меня – и погубила! Я у нее жениха увела, а она увести не сумела, так другого мне на шею навязала – хочешь не хочешь, а ступай теперь замуж! Теперь женись, податься некуда! – Она криво усмехнулась. – Рад не рад, уж ничего не поделаешь.
– Неужели никак… – начал Зимобор и сам сообразил, держа в руке обрывки венка, что теперь – никак. – Да я же сам не знаю, как жить буду! Мне в Полотеск надо ехать! Что же ты… со мной поедешь?
– Да ты сам меня звал! – Дивина с горькой насмешкой покосилась на него. – Или уже передумал?
– Я не передумал! – с досадой ответил Зимобор. – Просто я сам не знаю, где и как буду жить. Я из дома ушел, потому что… Отец мой умер. А наследство без меня поделили. И возвращаться мне было – только зря позориться. Теперь приходится в другом месте счастья искать. Она мне помочь обещала…
– Все ясно. Если сейчас женишься, то она тебя без помощи оставит. Короче, что в лоб, что по лбу. – Дивина вздохнула. – А мне предсказано, что я погибну, если обручусь. Я обручилась уже когда-то… Очень давно…
Зимобор в удивлении поднял голову. Дивина стояла, прислонившись к березе и поглаживая белую кору в черных трещинах, а на лице у нее было такое напряженное и задумчивое выражение, будто она пытается вспомнить давний, смутный сон. Так было, когда они говорили о бляшках воинских поясов.
– Обручилась? Давно? – Для Зимобора это была новость, и не сказать чтобы приятная.
– Да. Очень давно. Я тогда совсем девчонка была. Жениха в лицо не помню. И кто он был, тоже не помню. И кто родители мои – не помню.
– Как – родители? А Елага?
– Я ей не родная дочь. Я до двенадцати лет у других жила. Меня при рождении прокляли, обещали, что погибну, когда обручусь. А потом я должна была в лесу пропасть. Но меня увели… Мать меня увела, Вещая Вила, средняя. К Лесу Праведному. А потом он мне сказал, что жениха у меня больше нет, что я опять свободна и могу в белом свете жить. Умер, что ли… Не знаю. И вывел меня Лес Праведный обратно к людям, когда всему обучил. Два года назад. С тех пор я у Елаги живу. А больше ничего не знаю. Но только проклятие никуда не делось. И раз уж я опять обручилась, то опять… – Она вздохнула. – Не знаю, что со мной будет.
Зимобор похолодел: из всего услышанного наибольшее впечатление произвело то, что своей глупостью, этим вынужденным обручением, он подверг Дивину смертельной опасности. Раньше-то он думал, что ей грозит только утрата ведовской премудрости – потеря обидная, но не смертельная. А все оказалось гораздо хуже.
– Что я должен сделать?
– Пока не знаю. – Дивина вздохнула. – Матушка вернется, может, подскажет что. Или я пойду у Деда спрошу. Уж Дед все знает!
Зимобор помолчал. Дела обстояли хуже некуда – и у него, и у нее. Но почему-то при взгляде на ее фигуру в белой рубахе, прильнувшую к березе, у него светлело и теплело внутри.
– Все равно я рад, что встретил тебя, – сказал он.
– И я тоже рада, – ответила Дивина, не глядя на него. – Это, видно, судьба, а суженого и пешком не обойдешь, и конем не объедешь.
Зимобор встал и подошел к ней, но она отпрянула:
– Нет. Не трогай меня. А то мы оба с этой горы живыми не сойдем. Я пойду, а ты оставайся. Смотри как следует. Сейчас Купала, а тут – священная гора. Может, дадут тебе совет.
– Кто?
– Те, кто знает. Я утром за тобой приду.
Она пошла вниз по склону, по примятой траве, а Зимобор шагнул вперед и остался на том месте, где она только что стояла. Внизу уже заблестели огни священных костров, зазвучали голоса – начался настоящий праздник. В густеющих сумерках белая рубаха Дивины была хорошо видна, и он следил за ней глазами, пока она не пропала в кустах у подножия. Все было хуже некуда, но он был рад, что все сложилось именно так. И казалось, что это было неизбежно, что все решилось уже тогда, когда он только вышел из леса и увидел впереди себя девушку с русой косой, идущую по улице от колодца.
* * *
Близилась полночь, а в купальскую полночь на горе, где когда-то было святилище, сожженное злой ворожбой, не может быть тихо и спокойно. Сидя на траве под той же березой, Зимобор старался гнать от себя воображаемых чудищ, теребил увядшие цветочные головки в венке и жгуче жалел, что Дивина ушла. Снизу доносились шум гулянки, веселые выкрики, визг, обрывки песен и звуки рожков.
Березы шелестели листвой, покачивали ветками, будто танцевали в лад с отзвуками песен снизу. Казалось, вот-вот они сойдут с места и закружатся, как девушки в хороводе…
И одна из берез действительно приближалась к нему. Зимобор похолодел, но тут же понял, что это не береза, а женщина. На миг показалось, что это его мать, – смутный силуэт точь-в-точь напоминал княгиню Светломиру, как он ее запомнил. Зимобор вскочил на ноги, сделал несколько поспешных шагов вперед…
Нет, это была не его мать, хотя сходство было очень большое. Не столько лицом, сколько чем-то неуловимым, может быть, тем внутренним чувством, которое всегда просыпается в ребенке при виде матери. Женщина была рослой, сильной, средних лет, в белой рубахе, в нарядной красной поневе, со множеством разноцветных бус на мощной груди, с оберегами у пояса. Голову ее венчал старинный убор в виде коровьих рогов, по-праздничному украшенный бронзовыми и серебряными подвесками.
– Здравствуй, матушка! – первым поздоровался Зимобор, теряясь от недоумения, кто она и что ей здесь нужно.
Может быть, в Радегоще принято проводить по большим праздникам какие-то обряды на священной горе? Да нет, уж очень этого места боятся, да и сама гора выглядела совершенно заброшенной.
– Здравствуй, сокол ясный! – приветливо ответила женщина, и от ее голоса – уверенного, доброжелательного – становилось легче на душе, словно одним своим появлением она разрешала любые сложности. – Ну, что же ты натворил?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});