Питер. 19 часов после Дня У
#исаакиевская
-Мне страшно. Мне страшно-страшно-страшно. Страшно мне… - Юля вприпрыжку
пересекла Большую морскую улицу, напевая себе под нос и постоянно оглядываясь по
сторонам. Тим шел рядом с ней. – Страшно, страшно. Страшновато, говорю!
-ОМОНа нет, - отметил парень, застегнув молнию на куртке до подбородка. - Я думал, они прямо от Невского проспекта все перекроют, или хотя бы автозаки поставят.
-Думаешь, на площади никого нет? – засомневалась Юленька.
-Это будет, в таком случае, полный провал оппозиционной деятельности, - нахмурился
Тим.
Еще несколько дней назад эти двое решили, что 5-го марта они пойдут на Исаакиевскую
площадь, где, в самом сердце Санкт-Петербурга и напротив здания Законодательного
61
- оригинал обращения был опубликован, в том числе, здесь
http://putinbog.wordpress.com/2012/03/01/митинг-5-марта-за-честные-выборы/
176
176
собрания, люди собирались для того, чтобы выразить свой протест по результатам
президентских выборов.
Все глаза российской оппозиции в тот день были обращены к Москве, а, между тем, в
Питере протестная активность не затихала с самого утра. В отличие от столичных
координаторов, никто из петербуржцев не собирался ставить на Исаакиевской площади
палатки и мирно пить чай. Люди шли на площадь с «фаерами» и петардами.
Юля узнала об этом гораздо позже, когда, почти под окнами ее рабочего офиса, по
проезжей части, тормозя автомобильное движение, маршем прошлись футбольные
фанаты, закидав прилегающие к Невскому проспекту улицы дымовыми шашками.
Девушка не сомневалась, что инцидент может повториться, ведь не всех фанатов удалось
задержать.
Ни то чтобы ей было действительно страшно, скорее уж девушка ловила себя на мысли,
что «дымовухи» привлекают к митингам больше внимания прессы, чем мирный протест.
Просто в ее голове плохо укладывалась картина, как ОМОН сажает ее в автозак, увозит в
отделение полиции, составляет протокол…
-А вот и автозак, как заказывал! – Юля толкнула Тимофея локтем в бок.
Машины на больших, шипованных колесах, выкрашенные в грязно-белый цвет, мрачно
возвышались в дальних углах Исаакиевской площади. Со стороны собора автозаки заняли
всю парковку, вытеснив оттуда обычные автомобили. Площадь не была перекрыта, никто
не хватал людей «на подходе», однако Юля и Тим отметили, что улицы, ведущие в сторону
набережной и парка с памятником «Медный всадник» перекрыты сплошными синими
заборами. Не полиция возвела эти ограждения, но количество путей к отходу с площади
резко сократилось.
На территории возле собора не было никого, кроме дежуривших там стражей
правопорядка. Редкие туристы, которым захотелось посетить в это время дня храм,
спешили покинуть площадь под их колкими взглядами. Куда-то пропали вечные торговцы
сувенирами и безделушками, стоявшие всегда в ряд напротив Исаакиевского собора.
Место из туристической Мекки вмиг превратилось почти в закрытое, очень петербургское
пространство, куда только местные жители явились для того, чтобы «провести диалог» с
действующей властью.
В другой стороне площади кипела жизнь. Здание ЗАКСа было плотно огорожено
железными прутьями на устойчивых металлических «ножках», через каждые несколько
метров по их периметру расположились полицейские. Мужчины, заложив руки за спины,
напряженно смотрели вперед, через всю площадь, где стояло, напротив них, несколько
сотен человек.
-Смотри, смотри! – почти радостно указала в их сторону Юля. – Они пришли! Так много!
-Надо больше, - заметил Тимофей. Он был прав, митингующие не занимали и половины
Исаакиевской площади, их ряды разрывала территория проезжей части, по которой
изредка проносились одинокие машины. Часть граждан собралась на проходе у гостиницы
177
177
«Астория», полностью заполнив собой тротуар. Между ними юрко передвигались
журналисты с камерами, в ярких жилетах и со штативами в руках. Полицейские,
вооруженные громкоговорителями, расхаживали туда и сюда возле гостиницы,
периодически призывая собравшихся петербуржцев разойтись.
-Товарищи, освободите тротуар! Вы мешаете проходу посетителей гостиницы и гостей
нашего города! – донеслось до Юли. Она кинула взгляд на туристов из «Астории»,
которые сидели в принадлежащем отелю дорогом ресторане, пробуя икру. Лица у них
были напряженные. Нехорошая молва о митингах в России ходила уже давно, еще с 90-х
годов. Теперь эти немцы и американцы, наверное, думали, что сейчас их будут бить,
параллельно разгромив те большие, «аквариумные» окна, за которыми они поедали свои
туристические обеды.
Юля сомневалась, что хоть какая-то западная держава ДЕЙСТВИТЕЛЬНО понимает, что
происходит в Российской Федерации уже много месяцев. Европейский Союз может
издавать длинные директивы и делать заявления, Хилари Клинтон способна изойти пеной
от возмущения и сочувствия, но они все равно никогда не смогли бы осознать
происходящее. У русских людей просыпалась гражданская сознательность: не та, которую
воспитывают на уроках патриотизма в штате Канзас, и после которой каждый христианин
считает своим долгом пнуть со своей лужайки случайно забредшего на нее гея.
Российский человек начинал испытывать ГОЛОДНУЮ сознательность, которая веками
вкладывалась в человеческий мозг эволюцией, когда невозможно терпеть, и так чертовски
досадно, что хочется растерзать любого, кто причастен к несправедливости, против
которой эта сознательность протестует.
«Обиженный, вставай! Обманутый, вооружайся!»62
-Давай, поближе, - поражаясь своей храбрости, Юля потянула Тимофея в толпу. Они
попали в объектив какой-то телекамеры.
Среди граждан царило напряжение и раздражение. Некоторые пришли на площадь еще
час назад (общий сбор был объявлен на 18 часов вечера), но с того момента ничего
важного или интересного не произошло. Людей становилось все больше, но координаторы
у митинга отсутствовали. Кричать никто не решался.
62
- фраза из песни «Лиза Овчинникова» группы «КАЧ»
178
178
-«Винтят»? – коротко поинтересовался Тимофей у одного из парней, вальяжно
прислонившегося к стене гостиницы «Астория». На его лице отражалось полное
спокойствие, казалось, он чувствовал себя, словно дома.
-Иногда, - кивнул он. – Но не здесь. Забрали парочку особо голосистых из тех, кто ближе к
ЗАКСу стоит, - с этими словами, молодой человек указал рукой вперед, через дорогу.
В указанном направлении толпилось много людей, большинство из них даже не обращало
внимания на то, что они занимают проезжую часть. Медленно подбираясь все ближе к
зданию Законодательного собрания, правда, скорее по инерции, чем по волевому
намерению, толпа периодически разрывалась криками и лозунгами.
-Это наш город! Это наш город! – повторяли они.
-Пошли туда! – аж подскочила Юля. Ей почему-то казалось, что у гостиницы
митингующие вызывали у полиции куда больше раздражения, чем те, что протестовали на
20 метров дальше от нее.
-Ты уверена? – Тим последовал за ней, взяв девушку за руку. В такой ситуации он
предпочитал не отпускать Юлю от себя далеко. – Там фотографов меньше, чем
протестующих, значит, там опаснее.
-Не скажите! – раздалось за их спинами. Незнакомый молодой человек с фотоаппаратом
наперевес, покачал головой. – Сейчас ради фотографий в самое пекло лезут, надо
обязательно фиксировать происходящее, иначе, кто же правду-то расскажет?
С этими словами он направился через дорогу, прямо к скандирующей толпе. Юля и Тим
рванули за ним, сопровождаемые напряженными взглядами полицейских, которым не
нравилось, что к активной части митинга присоединяется все больше и больше людей.
Оказавшись зажатой между низкорослыми, крепкими парнями в темной одежде, Юля
поняла, что это националисты и футбольные фанаты, вернувшиеся на митинг после
разгона полицией. Все они были очень сосредоточены и чрезвычайно слажены, все
смотрели на двух «заводил» в дальнем конце площади и отвечали на лозунги, словно 300
спартанцев.
-Мы его не выбирали! – разнеслось над местом сбора. Юля с готовностью поддержала
лозунг. Вот уж точно, не выбирали.
Внезапно, со стороны Большой морской улицы донесся звук работающего мотора и
шуршание колес. Из-за угла появился автозак, медленно объехал площадь по кругу и
остановился прямо напротив митингующих. Как вкопанная, Юля замерла на месте, глядя, как из салона вываливаются одетые в зимнюю форму ОМОНовцы в черных шлемах,
закрывающих лица. Их было очень много, гораздо больше, чем тех, кого она видела когда-
то у Гостиного Двора. Казалось, что с того момента прошла целая вечность.