Читать интересную книгу Русские на Ривьере - Эдуард Тополь

Зек, к которому нас привели, получил 15 лет за убийство. Он был профессиональным водителем, но в пьяном виде убил человека, и не простого, а партийную шишку. То есть наш зек был шофером этого руководителя, и на каком-то семейном торжестве босс приказал ему пить за его здоровье, за его жену и детей. А потом отвезти его куда-то. Шофер в пьяном состоянии сел за руль и по дороге разбил машину и угробил этого партийного деятеля, за что и получил 15 лет.

Проведя какое-то время в этом аду за распиловкой туфа и починив там все механизмы, которые постоянно выходили из строя из-за дикой пыли, он за хорошее поведение и за свои золотые руки был освобожден Бабой Новрузовичем от этой каторги, жил в бараке вне зоны и был необыкновенно счастлив. А когда ему сказали, какая у нас беда, он даже обрадовался, потому что ковыряться в моторах было его хобби, а «бьюик» он вообще видел первый раз в жизни.

Осмотрев этот «бьюик» в ремонтной яме, он сказал, что починит его. Но добавил:

– Учтите, что ходить он будет ровно одну неделю. На неделю я даю гарантию, но потом этот картер расколется. И тогда его уже не починит никто. Вас это устроит?

Мы сказали, что недели нам достаточно, мы вообще снимем эту сцену за три-четыре дня. И пока он чинил машину, я периодически приезжал в этот лагерь, смотрел, как идут дела. Тогда Баба Новрузович приглашал меня в свой кабинет и рассказывал истории из своей жизни. Истории его были своеобразные. Они начинались с какого-нибудь философского обобщения. Например, он говорил так:

– Я своих заключенных люблю, как детей. Я только одного из них убил рукояткой пистолета.

Дальше следовал рассказ о том, как он прославился добрым отношением к заключенным. На самом деле, как рассказывали мне сами заключенные, система этих отношений была построена следующим образом. У него был «шестерка» – тот самый украинец Петренко, который с ним вмеcте вылез тогда из машины. Это был типичный надзиратель из тех, что любили работать в лагерях – от немецких до советских. И этот Петренко был просто зверем. Он бил заключенных, унижал, держал в черном теле. Чего он только не вытворял, добиваясь раболепного подчинения и строжайшей дисциплины. И на фоне этого фашиста Баба Новрузович был этаким добрым отцом, которому заключенным изредка удавалось пожаловаться. Подойти они к нему не могли, вокруг была охрана, но когда кто-то случайно доходил до высочайшего уровня Бабы Новрузовича, то Баба Новрузович положительно относился к просьбе заключенного. То есть это была хитро продуманная политика, он работал на контрасте со своим жестоким украинским помощником.

Там же, но от других заключенных, я узнал захватывающие подробности лагерной жизни. Несмотря на то, что это был лагерь строгого режима, где Баба Новрузович был бог, царь и советская власть, там тем не менее должны были соблюдаться какие-то права заключенных. А одно из этих прав состояло в том, что раз в полгода, при условии хорошего поведения, заключенному разрешали свидание с женой. Но разрешение на свидание целиком зависело от Бабы Новрузовича. Женщина могла приехать в Азербайджан из Сибири или с Дальнего Востока, но если Бабе Новрузовичу что-то не нравилось в поведении заключенного, он запрещал эту встречу, и несчастная женщина, рыдая, возвращалась к себе на Сахалин или на Камчатку и ждала еще полгода, чтобы встретиться с мужем.

Но таких казусов практически не было. Потому что у Бабы Новрузовича свидания зеков с женами были построены на коммерческой основе. А именно: свидание, которое разрешалось законом, но происходило по благословению Бабы Новрузовича, стоило два барана. И оплата происходила следующим образом. На склонах Гобустанских гор паслись овечьи стада – тощее колхозное стадо и тучное стадо Бабы Новрузовича. Когда приезжая женщина просила о свидании с мужем, ей давали понять, что к чему, и она выходила на улицу, договаривалась с определенным человеком и оплачивала стоимость двух баранов – сто рублей. Человек этот, охранник лагеря, поднимал руки к лицу и что-то кричал по-азербайджански в направлении гор. Там сторож колхозного стада брал двух овец или двух баранов и перегонял их из колхозного стада в стадо Бабы Новрузовича. После чего пастух стада Бабы Новрузовича что-то кричал охраннику лагеря, и женщина получала свидание. Если же по какой-то причине женщина просила о досрочном свидании – предположим, она должна лечь в больницу или не смогла бы приехать в установленный срок по другим семейным обстоятельствам, – то досрочное свидание стоило пять баранов.

И существовала еще особая категория заключенных – блатные, у которых были деньги в воровском общаке и которым друзья-товарищи по воровскому бизнесу хотели сделать подарок, а именно – подарить женщину. Такое свидание стоило уже десять баранов. Правда, при этом Баба Новрузович брал на себя доставку женщины. То есть, после оплаты стоимости десяти баранов, машина Бабы Новрузовича чесала 80 километров в Баку и привозила оттуда проститутку, которую блатные с воли посылали своему заключенному другу в подарок.

Такова правдивая история о появлении баранов в результате секса между мужчиной и женщиной. Но было бы неправильно на том ее и закончить, потому что здесь сложился какой-то не очень симпатичный образ Бабы Новрузовича, который на самом деле был человеком приятным и, к сожалению, глубоко несчастным. А узнал я об этом совершенно случайно. Когда мы договаривались с Бабой Новрузовичем о том, что он нам поможет, он сказал, что выручит нас с одним условием: мы должны дать концерт для заключенных, которых он любит, как родных детей. А поскольку в этот момент у нас находились два популярнейших актера – Стржельчик и Вицин, то после того, как машина была починена, мы честно выполнили свое обещание и приехали в этот лагерь. Я рассказал о фильме, а актеры дали концерт. Как ты понимаешь, на ура прошел Георгий Вицин. Я помню одного человека в первом ряду, который просто от одного появления Вицина заходился от смеха, хлопал себя по коленкам и кричал:

– Ой, не могу! Ой, братва! Да я ж десять лет не зря тут откуковал – я ж тут живого Вицина увидел! Нет, сука буду, за это стоило сидеть десять лет!…

Короче, концерт прошел триумфально. Потом ко мне подошли два человека, которые представились – один на свободе был фотокорреспондентом журнала «Огонек», а второй – чуть ли не членом Союза писателей. Очень интеллигентные и милые люди, они стали спрашивать, как дела в Москве, как живет творческая интеллигенция, какие новости, какое меню в ресторане Дома журналистов. Я поинтересовался, за что они тут сидят и сколько получили. Один получил десять, другой двенадцать лет, оба сидели по одному делу за изготовление фальшивых денег.

А после этого концерта Баба Новрузович сказал, что он теперь приглашает нас к себе на дачу. Мы сели в машины и поехали в Зегульбу, самое фешенебельное дачное место под Баку, где находятся виллы всех местных шишек. И там же была дача Бабы Новрузовича. Он привез нас туда и стал показывать нам свою коллекцию оружия, украшенного золотом и драгоценными камнями. Это были древние клинки дамасской стали, которые стоили немыслимых денег. И сами клинки, и рукояти, усыпанные драгоценными камнями, производили оглушительное впечатление. А потом он попросил нас дать еще один маленький концерт для его девочки. Оказалось, что у Бабы Новрузовича есть дочка, ей было 15, у нее порок сердца, она прикована к постели и не может ходить. И для этой больной девочки – она была очень бледненькая, явно больная, но ради этого встала, – для нее народные артисты дали концерт. Только для нее, лично! Это было так трогательно. Девочка была счастлива, но самым счастливым человеком на земле был в этот день Баба Новрузович.

История сорок вторая

Антисемитка

– На Ленинградском телевидении у меня была замечательная помощница. Ее должность называлась по-разному. На одном фильме она была помощником режиссера, на другом – ассистентом, на третьем – администратором, на четвертом – директором фильма. Но вне зависимости от того, какую должность она занимала, это был настоящий боевой товарищ. Звали ее Катька, она была женой какого-то трижды Героя Социалистического Труда, десять раз лауреата всех мыслимых и немыслимых премий, академика, ведущего космического конструктора и человека, который был значительно старше ее по возрасту. Но с мужем она демонстративно не жила, поскольку у них произошла какая-то трагедия, связанная с гибелью ребенка. И для того, чтобы забыть об этой истории, она пошла работать на телевидение и вся отдалась работе. Работник она была просто исключительный. Любое поручение, которое я как режиссер давал ей даже на лету или по телефону, она выполняла досконально и точно в срок. Невыполненных поручений не было никогда, я даже останавливал ее, когда она начинала отчитываться. То есть работник она была идеальный, и все в ней было хорошо, за исключением одного – была она антисемитка.