Читать интересную книгу Антихрист - Эрнест Ренан

В городе распоряжался Симон, сын Гиоры; Иоанн Гискала со своими ассасинами владел храмом. Третья партия образовалась под предводительством Елеазара, сына Симона, из греческой расы; к ней пристала часть зилотов Иоанна Гискалы, и она утвердилась во внутренней ограде храма, питаясь жертвенными припасами, которые здесь хранились и которые по-прежнему поступали к жрецам. Эти три партии вели между собою непрерывную борьбу; приходилось ступать по трупам; мертвых более не хоронили. Сделаны были громадные запасы хлеба, которые позволили бы выдержать осаду в течение многих лет, Иоанн и Симон, стараясь отнять их друг у друга, сожгли их. Положение жителей становилось ужасным; мирные люди делали обеты за восстановление порядка римлянами; но террористы охраняли все выходы; бегство было невозможно. Между тем — странное дело! — люди со всех концов мира все еще стекались к храму. Иоанн и Елеазар принимали прозелитов и пользовались их приношениями. Нередко стрелы и камни из машин Иоанна убивали благочестивых паломников во время самих жертвоприношений вместе со священниками, совершавшими для них богослужение. По ту сторону Евфрата мятежники энергично работали с целью получить помощь от евреев ли, живших в тех местностях, от парфян ли. Они воображали, будто все евреи Востока возьмутся за оружие. Междоусобные войны римлян внушали им безумные надежды; подобно христианам, они также верили, что империя распадается. Тщетно Иоанн, сын Анны, бегал по улицам города, призывая все четыре ветра неба, чтобы его разрушить; накануне своей гибели фанатики провозглашали Иерусалим столицей мира, точно так же, как на наших глазах осажденный, голодающий Париж все еще утверждал, что в нем весь мир, что в нем выражается мировая работа, что мир страдает в его лице.

И страннее всего то, что они не совсем были неправы. Экзальтированные мятежники Иерусалима, которые утверждали, что Иерусалим — вечный город, в то самое время, когда он весь был в огне, были гораздо ближе к истине, чем те люди, которые видели в них только убийц. Они заблуждались в военных вопросах, но не относительно религиозного результата в отдаленном будущем. Действительно, этими смутными днями был отмечен момент, с которого Иерусалим стал духовной столицей мира. Апокалипсис, жгучее выражение той любви, которую внушал к себе Иерусалим, занял место среди религиозных сочинений человечества и запечатлел в себе образ «возлюбленного града». О, как не следует торопиться наперед определять, кто в будущем окажется святым или злодеем, безумцем или мудрым! Внезапное изменение курса корабля превращает движение вперед в шаг назад, противный ветер — в попутный. Поэтому ввиду подобных революций, сопровождающихся громами и потрясениями, станем на сторону блаженных, воспевающих: «Хвалите Господа!», или присоединимся к тем четырем животным, духам вселенной, которые в заключение каждого акта небесной трагедии произносят: Аминь!

Глава XIX

РАЗРУШЕНИЕ ИЕРУСАЛИМА

Наконец железный круг замкнул в своих тисках проклятый город и уже более не размыкался. Как только время года позволило, Тит выехал из Александрии, высадился в Кесарее и отсюда двинулся на Иерусалим во главе грозной армии. С ним были четыре легиона: 5-й Macedonica, 10-й Fretensis, 12-й Fulminata, 15-й Apollinaris, не считая многочисленных вспомогательных войск, доставленных его сирийскими союзниками, и множества арабов, явившихся ради грабежа. Его сопровождали все присоединившиеся к нему евреи, Агриппа, Тиверий Александр, назначенный префектом полиции, Иосиф, будущий историк; Вереника, без сомнения, осталась ждать Тита в Кесарее. Воинская доблесть полководца отвечала силе его армии. Тит был замечательным воином и, в особенности, превосходным военным инженером; при этом он был человеком высокого ума, глубоким политиком, а ввиду жестокости нравов той эпохи, и достаточно гуманным человеком. Веспасиан, раздраженный тем удовольствием, которое обнаруживали евреи по поводу междоусобных войн римлян, а также их усилиями навлечь на империю нашествие парфян, предписывал величайшую строгость к ним. Кротость, по его мнению, всегда истолковывалась как признак слабости горделивыми расами, убежденными, что они сражаются за Бога и что Бог на их стороне.

В первых числах апреля римская армия прибыла в Гавааф-Саул, в полутора лье от Иерусалима. Наступал уже канун праздника Пасхи; в городе сосредоточилось громадное количество евреев. Иосиф определяет число погибших во время осады в миллион сто тысяч; словно вся нация собралась сюда для полного ее истребления. Около 10 апреля Тит стал лагерем близ угла, образуемого башней Псефиной (ныне Казр-Джалуд). Некоторые частичные успехи, достигнутые евреями при нечаянных вылазках, равно как и тяжелая рана, полученная Титом, сперва внушили евреям неумеренную уверенность в своей силе и показали римлянам, с какой осторожностью они должны действовать в войне с этими неистовыми фанатиками.

Город мог с полным правом считаться одним из самых укрепленных в мире. Стены его представляли совершеннейший тип сооружений из громадных глыб, к которым Сирия всегда питала такую страсть; внутри города ограда храма, ограда верхнего города, ограда Акрополя составляли как бы простенки, и каждая из них была своего рода укреплением. Число защитников было очень велико; припасов, несмотря на то, что много их было уничтожено пожарами, все же находилось в городе в изобилии. Партии внутри города продолжали биться между собой; но для обороны города они соединялись. Начиная с праздника Пасхи, партия Елеазара почти исчезла и слилась с партией Иоанна. Тит повел осаду с полным знанием дела; никогда еще римляне не высказали столь основательной полиоркетики. В последних числах апреля легионы вошли в первую ограду с северной ее стороны и овладели всей северной частью города. Спустя пять дней была взята приступом и вторая стена, ограда Акрополя. Таким образом, половина города была во власти римлян. 12 мая они атаковали крепость Антонию. Окруженные евреями, которые все, за исключением, быть может, одного Тиверия Александра, желали бы сохранить и город, и храм, находясь во власти своей любви к Веренике, которая, по-видимому, была благочестивой еврейкой, глубоко преданной своей нации, и подчиняясь этому чувству в большей степени, нежели он сам в том признавался, Тит, как говорят, искал способов достигнуть примирения, делал вполне приемлемые предложения, но все было тщетно. Осажденные отвечали на все предложения победителя одними сарказмами.

Тогда осада приняла ужасно жестокий характер. Римляне пустили в ход весь свой запас самых отвратительных казней; отвага евреев только возрастала от этого. 27 и 29 мая они сожгли осадные машины римлян и напали на них в самом их лагере. Осаждающими стало овладевать уныние; многие приходили к убеждению, что евреи были правы, говоря, будто Иерусалим недоступен; началось дезертирство. Тит, отказавшись от надежды взять город открытой силой, обложил его со всех сторон. Наскоро (в начале июня) воздвигнутая контрваллационная стена, подкрепленная со стороны Переи второй линией castella, увенчивавшей вершины Масличной горы, окончательно отрезала город от внешнего мира. До сих пор город добывал овощи из окрестностей; теперь голод сделался ужасным. Фанатики, имевшие все самое необходимое, мало беспокоились об этом; строгие обыски, сопровождавшиеся пытками, были предприняты с целью обнаружить припрятанные запасы хлеба. Каждый, у кого, судя по лицу, предполагался запас физических сил, заподозревался в том, что у него спрятаны съестные припасы. Вырывали куски хлеба друг у друга изо рта. Среди скученной массы населения, истощенного, лихорадочно возбужденного, развивались самые страшные болезни. Ходили ужасные рассказы, которые удваивали террор.

Начиная с этого момента Иерусалимом всецело овладели голод, бешенство, отчаяние, безумие. Он словно превратился в клетку с бешеными сумасшедшими, в город дикого рева и каннибалов, в сущий ад. Со своей стороны Тит был жесток до крайности; ежедневно по пятисот несчастных подвергались в виду города распятию с возмутительной утонченностью; для крестов не хватало дерева; не хватало даже места, чтобы их ставить.

Во время этих невероятных бедствий вера и фанатизм евреев выказались более пламенными, чем когда-либо. Вера в то, что храм не может быть разрушен, была непоколебима. Большинство было уверено, что так как город находится под особым покровительством Иеговы, то его невозможно взять. Пророки распространяли среди народа вести о скором избавлении. Уверенность в этом отношении была так велика, что многие, которые могли бы спастись, оставались, чтобы увидать чудо Иеговы. Всем городом владели обезумевшие люди. Убивали каждого, кто навлекал на себя подозрение в том, что он советует сдачу города. Таким образом по приказанию Симона, сына Гиоры, был убит первосвященник Матфий, по настоянию которого этот разбойник был впущен в город. Его три сына были казнены на его глазах. Точно так же были преданы смерти многие выдающиеся лица. Запрещены были всякие сборища; преступлением считалось плакать вместе, собираться в самом небольшом числе. Иосиф, находясь в римском лагере, тщетно пытался отсюда завязать сношения с городом; его подозревали обе стороны. Положение дошло до того пункта, когда нет никаких шансов, чтобы люди послушались голоса рассудка и умеренности.