Выпив кофе, он тщательно вымыл кружку, долго протирал её полотенцем, после чего убрал вместе с банкой кофе и сахарницей в настенный шкаф. Вытер стол мокрой тряпкой, прошёл из кухни в коридор и неторопливо оделся. Опустившись на колено, зашнуровал ботинки с высокими берцами, правый, а затем левый. Толстая грубая кожа ботинок плотно обхватила голени. Он грузно поднялся, снял с вешалки куртку. Закрыл входную дверь, бросил связку ключей в боковой карман куртки. Вышел на крыльцо. Вездеход, предусмотрительно накрытый с ночи прозрачным защитным чехлом, стоял посреди двора, блестя свежевымытыми боками, разрисованными без особой на то надобности сложным камуфляжным рисунком. Он обошёл вездеход кругом, тщательным образом осматривая плёнку. Учебный центр, по не вполне понятным для него причинам не имел полноценного прикрытия силовыми полями с воздуха, из-за чего по утрам приходилось затрачивать некоторое время на осмотр и уничтожение разной мелкой дряни, угнездившейся за ночь на оставленной на улице технике. Вот и сейчас, прежде чем содрать и отправить в бак утилизатора предохранявший вездеход чехол, он сбил ультразвуковым лучом и прижёг нескольких устрашающей расцветки ос-пиратов, парочку плоских листообразных клещей-липучек, согнал и уничтожил личинку стеклянки обыкновенной. Остальные незваные нахлебники, усеявшие прозрачный пластик, были истреблены в недрах биологического утилизатора, размерами и формой напоминающего старый добрый контейнер для бытовых отходов. Открывая дверцы, он самым тщательным образом исследовал салон, держа наготове оружие. Убедившись в том, что никакая гадина не пробралась внутрь вездехода, он уселся в кресло водителя и запустил двигатель.
На выезде со двора он притормозил, пропуская оранжевый фургон коммунальной службы, чистящий дорожное покрытие при помощи злобно скребущих асфальт цилиндрических щёток и пузырящейся дезинсектирующей жидкости. Идущие за фургоном дворники, облачённые в оранжевые робы, обрабатывали кюветы, заливая их быстро испаряющейся дезинфицирующей пеной из объёмных баллонов, висящих на спинах. Он хотел было пропустить и дезинфекторов, однако старший (его выделяла надпись на робе «бригадир») не позволил ему задержаться. Сбив на затылок прозрачное забрало, закрывающее лицо, старшой прокричал неслышно что-то вроде: «какого на хрен ты тут застрял!» и зло махнул рукой, мол «проезжай, не задерживай!» Он выжал сцепление и торопливо выкрутил руль влево, выбираясь на дорогу. Бригадир проводил его вездеход презрительным взглядом, закрыл лицо забралом и вновь сосредоточился на очистке кюветов. Он взглянул в зеркало заднего вида. Дезинфекторы тщательно заливали пеной асфальт в том месте, где только что останавливалась его машина. Он усмехнулся и подумал, что если бы администрация учебного центра с должным вниманием относилась к вопросам безопасности на вверенной в её подчинение территории, то не приходилось бы тратить столько времени и сил на проведение санитарных мероприятий. И ещё он подумал, что до сих пор не встречался с таким откровенным и отчасти вызывающим отношением к соблюдению элементарных мер предосторожности. Не говоря уже о грубом нарушении норм Устава Дорожного Патруля. «Однако я отвлёкся, — одёрнул он себя. — Возможно в таком пренебрежении есть свой скрытый смысл, понять который я пока не в силах. Вследствие недостатка качественной и объективной информации. Центр-то считается лучшим среди подобных заведений. К тому же, — он снова усмехнулся и подмигнул своему отражению в зеркале, — в чужой монастырь со своим уставом не ходят». В том числе и с уставом патрульной службы. Которому он привык беспрекословно подчиняться, потому что устав не был для него сводом абстрактных установлений и мертворождённых правил, плодом отвлечённо-схоластических умствований, наподобие вычисления количества демонов, способных уместиться на острие швейной иглы. Каждое слово и каждая строчка устава имела практическую ценность, проверенную на прочность в боевых условиях, за каждым предложением и каждым абзацем скрывалась чья-то жизнь и чья-то кровь, отданная и пролитая за то, чтобы сохранить следующим за ними их жизни и их кровь. Жизнь за жизнь, кровь за кровь. Устав не сочинялся бюрократами в тиши конторских кабинетов, устав писался практиками и для практиков, уставу подчинялись сознательно и добровольно, а не вынужденно и в приказном порядке. Устав писали и переписывали, изменяли и дополняли. Устав помнили наизусть и цитировали по памяти. Устав был необсуждаемым авторитетным источником и священным писанием патрульных. Для всех без исключения… кроме тех, кто состоял в штате учебного центра «Биармия». Следовательно и для него тоже. Инструктора по специальной подготовке личного состава Дорожного Патруля. С некоторых пор.
Сорок пять лет — максимальный возраст патрульного. По достижении сорока пяти патрульному предоставляется на выбор: служба во вспомогательных частях, перевод на административную, тире, хозяйственную работу, увольнение со службы с зачислением в действующий резерв, почётная отставка. Большинство выбирало отставку. Списываясь подчистую, обязательно проставлялись, устраивали шумную и бесшабашную отходную, надирались в хлам, пьяно целовались на прощание, обнявшись, орали хриплыми голосами непристойные песенки, рвали на груди парадные мундиры, рассыпая по полу надраенные до зеркального блеска форменные пуговицы, припоминали самое смешное и самое страшное, приключившееся с ними и с их друзьями, поминали погибших, пили за них обязательно стоя и не чокаясь, хохотали и гулко лупили друг друга по спинам, и напоследок, выпивали, по традиции, за каждую вынесенную благодарность, за каждое вручённое командованием благодарственное письмо, за каждую полученную награду, за каждую нашивку о ранении, за каждый шеврон по выслуге лет, за каждое попадание в госпиталь. На следующее утро они опохмелялись, получали на руки положенное выходное пособие, необходимые на гражданке документы и исчезали за воротами укреплённых баз. Они уходили не оглядываясь, оставляли без сожаления в прошлом друзей и сослуживцев, оседали в защищённых городах, обустраивались и продолжали жить, ничем не напоминая о себе. Городские обыватели, каких тысячи, пенсионеры-отставники, с которыми можно переброситься парой необязательных фраз, посидеть в скверике на скамейке, забить «козла» в крохотном дворике, уговорить душевно под невзыскательную закуску бутылочку беленькой или портвешка, ностальгически отметив при этом что «портвешок нынче не тот, одно название только и осталось, что «три топора», и по вкусу разбавленное мыло, и градуса совсем нет, а вот раньше был портвейн, так портвейн, и вкус, и градус, и названий столько, что глаза разбегались. Тут тебе и 777, и 100, и 92, и 72, и 36, и 32, а был ещё и «Кавказ», и «Анапа» тоже была. И знаменитый «Солнцедар». То ещё бухло, недаром после него стали нарождаться на свет дети с различными физическими и психическими отклонениями, метко прозванные в народе «детьми Солнцедара»., хотя поначалу вполне себе неплохое было вино». И только опытный наблюдатель мог приметить и выделить крепость мускулов, перекатывающихся под гражданской одеждой, твёрдую поступь и крепкую стать, разворот плеч, привычку разглядывать окружающий пейзаж сквозь чуть прикрытые веки, внимательно, недоверчиво и настороженно, и оценить скрытую в таком горожанине, отставнике-ветеране душевную и телесную мощь, сродни энергии и мощи туго скрученной пружины, готовой распрямиться в любую секунду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});