но не глубоко, потому что, от соприкосновений наших тел и объятий, мы вновь возбуждались и погружались в пучину страсти и наслаждений. Пока совсем не выдохлись и не уснули в изнеможении. Мы словно не могли насытиться друг другом, будто это была последняя ночь в нашей жизни. Я снова потягиваюсь, а Даня теснее прижимается ко мне сзади, обхватив меня рукой и прислонившись губами к затылку. «Неужели у него ещё есть силы?» — усмехаюсь я, попытавшись посчитать сколько раз мы это повторяли ночью. Полноценных было вроде три, или четыре, не считая… «О Боже! Совсем голова кругом!». Голова до сих пор немного кружится и тело приятно ноет, как после усиленной тренировки. Со мной ещё никогда такого не было».
Я всё-таки соскальзываю с тёмно-серой простыни и обматываюсь простынею, которой укрывалась. Мои ноги немного дрожат от слабости, и я слегка от этого пошатываюсь. Оборачиваюсь и смотрю на Даню. Спит. «Бедненький, умаялся», — я наклоняюсь и целую его в висок. Крепко спит. Когда я встаю, он заваливается на живот и просовывает руку под вторую подушку, где лежала я. Простынь только слегка прикрывает нижнюю часть его стройного тела, и я любуюсь им. Только второй раз остаюсь с ним на всю ночь и убеждаюсь, что он оккупирует почти всё пространство на своей огромной кровати. Хотя, мне будет несложно привыкнуть, потому что я, наоборот, всегда сплю компактно, не занимая много места и не ворочаясь по всей кровати.
Да, солнце уже по-летнему припекает. Ночью было так жарко, особенно в объятьях друг друга, что мы скинули одеяло и укрывались одними простынями. «Да, у нас лето начинается уже в мае», — я смотрю на город с высоты двадцать первого этажа, придерживая на груди простынь, которая свободно спадает сзади, открывая спину.
— Ты такая красивая, — слышу я тихий голос Дани и поворачиваюсь к нему. — Можно картину писать.
— Скажешь тоже, — смеюсь я, поправляя растрёпанные волосы и закинув их на одно плечо.
Он потягивается и встаёт, совсем не беспокоясь о своей наготе. Обнимает меня сзади и целует в изгиб шеи.
— Доброе утро, Карамелька, — ласково говорит он.
— Доброе утро, любимый.
— М-м. Словно бальзам на израненное сердце, — шутливо отвечает и целует снова в шею, а я закрываю глаза от удовольствия. — Пойду умоюсь и приму душ.
Я киваю и остаюсь смотреть в окно на городскую суету. Вскоре Даня возвращается уже в спортивных штанах, без футболки, а я направляюсь в ванну.
— Твой халатик там на вешалке, — он перехватывает меня по дороге и прижимает к себе, снова поцеловав в шею и шумно вдохнув мой запах. — М-м. Твой запах меня пьянит. Беги скорее, а то я тебя снова затащу в койку.
— У тебя ещё есть силы? — улыбаюсь я.
— Хочешь проверить? — смеётся он.
Через десять минут я выхожу в шёлковом пеньюаре-кимоно, которое почти ничего не скрывает и при любом движении норовит распахнуться.
— Это трудно назвать одеждой, — смеюсь я.
Даня потирает подбородок и смотрит глазами нашкодившего ребёнка.
— Прости, но сорочка испорчена безвозвратно.
Я вздыхаю и иду в гостиную собирать разбросанную там вчера одежду. Надеваю его рубашку и подворачиваю длинные рукава. Захожу в спальню и кладу наши вещи в кресло.
— Давай бельё на постели помогу поменять? — обращаюсь к Дане.
Застилаем свежую простынь, накрываем тёмно-синим покрывалом и расправляем подушки. Я беру его костюм, но он меня останавливает:
— Оставь, я отдам в химчистку, которая у нас в доме, там почистят и разгладят.
— Я смотрю, у тебя всё продумано. Любишь порядок? Он кивает.
— Я тоже. А холодильник опять пустой? Я очень проголодалась.
Он опять кивает, а я вздыхаю.
— Знал, что я приду и на утро мы будем страшно голодные, — смеюсь я.
— Прости, я не подумал. Буду исправляться, — опять сводит бровки, как ребёнок и улыбается. — Я тоже голодный как волк. Кое-что есть, конечно. Но если хочешь, можем сходить куда-нибудь.
— Нет. Хочу побыть дома. Даня обнимает меня.
— Ты сказала "дома"?
— Не мечтай. Я имела ввиду у тебя дома, — улыбаюсь я, ткнув в него пальчиком. — Пойду посмотрю, что у тебя есть в холодильнике. А за остальным можно спуститься в магазин или заказать с доставкой. Он меня останавливает, притягивая к себе.
— М-м. Карамелька, ты такая сексуальная в моей рубашке, — он опускает глаза на расстёгнутые пуговки и проводит руками по моей талии, прижав к себе.
Мы снова целуемся.
— Ты мне шагу ступить не даёшь, — говорю я, улыбаясь.
Смотрю в его красивые серо-зелёные глаза с пушистыми ресницами, и меня охватывают нежные чувства. — У тебя очень красивые глаза. Цвета горного озера с чистой водой и серыми камешками на дне, в которой искрятся лучики солнца, когда ты смеёшься.
Он отрицательно машет головой, немного смущённо.
— Нет. Это у тебя красивые. Они как пасмурное небо перед дождём. А когда ты возбуждена или злишься, они темнеют, как грозовые тучи. И молнии, так же в них сверкают, как во время грозы. И мне они ужасно нравятся, — говорит своим бархатным баритоном и целует меня в нос.
----
* песня в исполнении британской альтернативной рок-группы "Nothing But Thieves"
Эпилог
Я стою в коридоре клиники перед белыми дверьми и не решаюсь никак войти. Даня берёт меня за руку, и я чувствую прилив сил и уверенность. Мы с ним обмениваемся молчаливыми взглядами и лёгкими улыбками. Он крепче сжимает мои пальцы и заводит в палату. Подведя ближе к отцу, Даня отпускает мою руку и сжимает мои плечи подбадривая.
Мама стоит с другой стороны и улыбается мне. Она навещает отца уже второй раз за приезд, а я вот только решилась.
Больничная кровать вокруг оснащена кучей современных аппаратов, контролирующих и поддерживающих жизнедеятельность человека с отсутствующим разумом. «Интересно, где он в это время находится? Разум?» — задумываюсь я на секунду. Я не увлекалась всякими мистическими и изотерическими штучками, но я понимаю, что, если не изучено наукой и не доказано, не значит, что это невозможно. У отца не было сильных травм после аварии, только закрытая черепно-мозговая травма, из-за которой он и находился в атонической коме. Ещё был не сложный перелом берцовой кости, который уже давно сросся. Даня сказал, что очень быстро после аварии была оказана профессиональная медицинская помощь, сделана нужная операция. Вдобавок правильный уход и лечение, позволили максимально снизить повреждение продолговатого мозга. Это означает, что при случае выхода из комы 3-й степени реабилитация возможна с минимальными последствиями. Такая кома по симптомам схожа с клинической смертью и