Эва сопротивлялась, сколько могла, стараясь не поддаваться чарам Куинси и не попасть в его объятия и в его постель. Но, в конечном итоге, он все-таки своего добился. Добрых три месяца, прежде чем, наконец, убедил ее отдаться, он не водил других девиц в свою комнату – по крайней мере, насколько она знала. Правда, потом она поняла, что Куинси просто не способен был так долго соблюдать обет целомудрия.
– Это будет чудесно, Эва, – шептал он ей на ушко одной лунной ночью, уже перед самым закрытием салуна. Они стояли одни в темном зале, заставленном пустыми карточными столами и стульями, казавшимися в полумраке какими-то призрачными и нереальными. Воздух был пропитан вонью застарелых папиросных окурков и тяжелого перегара. – Позволь мне стать тем, кто научит тебя искусству любви, – соловьем заливался Куинси. – Я заставлю твое тело петь от страсти.
В течение последующих недель он старательно убеждал ее в том, что она значит для него больше, чем все остальные женщины, вместе взятые, разве он не оставил их всех ради нее? Разве она не видит, что им самой судьбой предначертано быть вместе?
Эва восприняла эти слова как предложение руки и сердца.
Но он имел в виду совсем другое.
Она стояла рядом с ним в огромном зале и вслушивалась в звуки ночи – гуканье филина на крыше дома напротив, все нарастающий скрип пружин кровати, доносящийся из одной из маленьких комнаток на втором этаже, шорох ее шелкового лифа, по которому скользили его пальцы. Его доблестная военная кампания закончилась успешно – ее сопротивление было сломлено. Он нанес решительный удар, когда она чувствовала себя особенно одинокой и ранимой. Она была убеждена в том, что ее судьба – вести одинокую кочевую жизнь, развлекать компании пьяных старателей и никчемных жителей мелких городишек – ее единственных зрителей.
Наконец, польстившись на его цветистые комплименты и пылкие признания, она уступила.
В какой-то степени Куинси Поуэлл сдержал слово. В течение трех недель она жила в мире страсти и чувственных наслаждений. На какое-то время ей даже стало не так противно находиться в обществе завсегдатаев «Дворца Венеры», слышать свист и улюлюканье, зная при этом, что все это она выносит ради близости с любимым человеком.
Когда она танцевала, она делала это для Куинси. Он обычно сидел на своем излюбленном месте, у самой сцены, и расточал ей ослепительные улыбки. Свое обещание он выполнил и научил ее всем премудростям плотской любви. Он действительно заставил ее тело петь от страсти.
Но после трех недель связи с Куинси Поуэллом Эва утратила его расположение. Ей предпочли новенькую, маленькую блондиночку с бюстом, который местные старожилы окрестили «Большими Тетонами». Ее закрутил целый водоворот чувств – поначалу недоверие, потом унижение, потом жгучая обида и, наконец, необузданная ярость.
Расправа с Куинси была короткой и блестящей. В присутствии нескольких выпивох, славившихся своей способностью разносить сплетни по городу быстрее ветра, она так надавала ему по физиономии, что чуть не повыбивала зубы. После этого Джон заставил ее признаться ему, что случилось.
И, не вмешайся она, ее кузен сломал бы стул о голову сластолюбца. Немного утихомирившись, они с Джоном отправились собирать вещи, но тут к ним ввалился Куинси и начал рассыпаться в извинениях.
Эве он предложил увеличить жалованье вдвое против прежнего – каких-то жалких грошей, и долго убеждал их в том, что им очень трудно будет найти работу, где применение нашли бы они оба, и где бы так же хорошо платили. Он уверял Джона, что тот самый сильный из всех, кто здесь когда-либо работал, и что неизвестно, сколько времени пройдет, прежде чем Эве, как ведущей танцовщице, найдут замену.
В течение нескольких часов, что она рвалась вернуться к Великолепным Эберхартам, Джон уговаривал ее плюнуть на приключение с Куинси и остаться хоть до весны. Она объявила Куинси, что уедет, как только стает снег, и в недвусмысленных выражениях добавила, что больше никогда не ляжет с ним в постель, поэтому ему нет смысла тратить время и силы на уговоры.
Это была самая долгая в ее жизни зима.
И вот теперь ей приходится решать еще одну проблему. Она поднялась и откинула одеяла. Босиком она подошла к окну и слегка отодвинула занавеску, вглядываясь в ночь. По загону, как раз под ее окном, бродили несколько лошадей, которых не выпускали на пастбище. Тут и там в полосках лунного света появлялись белые и серые животные, а самые темные почти растворялись во мраке.
Она подняла раму так тихо, как это только было возможно, впустив в комнату свежий ветерок, который начал колыхать тонкие занавески. Наклонившись, она подставила под струю воздуха разгоряченное лицо. Услышав, как хлопнула дверь отдаленной пристройки, она отпрянула от окна.
Снова присев на краешек постели, Эва вздохнула. Куинси отнял у нее невинность, но не сердце. Теперь оно принадлежит Чейзу Кэссиди. Интересно, куда это он направился? Она прислушалась, силясь различить звук его шагов в пустом доме.
А что ты станешь делать, если вот в эту самую минуту он войдет к тебе?
Я буду сильной, лгала она сама себе. Я попрошу его уйти, я скажу, что то, чем мы занимались несколько минут назад, было неправильно, нехорошо.
Конечно, Эва. Да ты упадешь в его объятия точно так же, как и всякий раз, когда он оказывается рядом с тобой.
Я могу сдержаться. Я должна. Он считает меня леди. По крайней мере, считал до сегодняшнего дня.
Наверное, горбатого только могила исправит. Никогда тебе не стать порядочной женщиной.
Куинси вел упорную борьбу, и только после этого затащил-таки ее в свою постель. Чейз Кэссиди для этого даже пальцем не пошевелил. Все, что он сделал – это показал свою ранимость, раскрыл свою душу и рассказал правду о себе, о своем тюремном заключении и о том, как он отомстил за смерть своей сестры.
До встречи с Чейзом она думала, что хочет спокойной обеспеченной жизни с мужем и детьми, в домике с садиком за белым дощатым забором. Чейз Кэссиди не мог ей предложить этого, но ее тянуло к нему с момента их первой встречи. Его странный, необъяснимый характер привлекал ее, как неизведанный мир, и сегодня она углубилась в его исследование дальше, чем это было допустимо.
Эва нырнула в постель, свернулась калачиком, находясь в полном смятении чувств и мыслей. Ее тело жаждало освобождения.
Лейн спешился вслед за Рамоном и едва скрыл свое удивление, когда помощник протянул ему зажженную сигарету. Он сделал длинную затяжку и еле-еле сдержался, чтобы не закашляться, хотя на глаза выступили обильные слезы. Он вернул сигарету обратно. Все было тихо кругом. Только изредка тишина нарушалась мычанием скота. Они разбились на пары – Нед с Джетро, Лейн с Рамоном – и медленно объезжали территорию ранчо по периметру. Через несколько часов, когда они спустятся пониже, ехать будет проще. До сих пор они не слышали и не видели ничего необычного.