— Нет. Но, выглядит это страшно, — предупредила она его, — страшно невозможным.
— Если собираешься колдовать — начинай. Я не испугаюсь, — игнорируя ее предупреждение, приказал он.
— Хорошо. Смотри.
Она повернулась к толпе рыцарей. И они начали строиться в боевом порядке Содружества. Они начали становиться сплошным единым организмом, каждая клетка которого вооружена и способна убивать. Этот организм направился к яблоневому саду, по пути вбирая в себя новые, втекающие в него вооруженные человеко-клетки. Через несколько минут сад был стерт с лица земли практически до основания. Эрта немедленно отпустила людей. Она очень рисковала. Еще одно оранжевое предупреждение — и следущее будет красным. И больше не будет. После этого, она превратится в хлам без предупреждения. Все нервные клетки будут уничтожены. Но, никто из манипулируемых ею людей, не оказал сильного сопротивления. Несколько уколов протеста были слишком вялыми. Или не успели, или их подсознание было слабовато, для того, чтобы пробиться через предконтрольное погружение сознания в бессознательное состояние к детекторам модбезопасности. Или Ульрих повредил модбезопасность, которая при прошлой активации не смогла однозначно оценить, против его воли или нет Эрта замещает его сознание своим. Когда она покидала его, ее странный подсознательный союзник еще не был окончательно подавлен его разбуженным сознанием. В ее мире повредить модбезопасность было невозможно, несмотря на постоянные попытки криминальных объединений и ученых тестеров это сделать. Но, она не помнила случаев, чтобы сознание ведомого и принимало, и отторгало контроллера одновременно, пытаясь при этом бороться само с собой. Приходящие в себя люди поначалу оставались стоять там, где она их отпустила, объятые ужасом, а затем начались паника и крики.
Ульрих, оцепенело и ошеломленно, молчал. Потом, почти беззвучно, сказал:
— Это был мой сад. Это были мои люди. Они были… не люди.
Потом он спросил:
— Как ты это сделала?
— Просто я так умею. Замещать сознание, — и Эрта попыталась объяснить, тщательно подбирая слова, чтобы они были доступны для понимания на уровне развития этого мира, — Встроенная в мое тело технология… механизм… улавливает… перехватывает… чужие импульсы… волны… чувств. И заменяет их моими. Живые… то есть… люди, не могут ориентироваться в тумане. Убийцы могут. И могут управлять телами с помощью некоторых областей сознания управляемых людей. Скорее даже не управлять, а направлять. Но, ядро чужого сознания чаще всего погружается в сон, если ведомый не отказывается специально.
— Если ты так умеешь, то почему спасла только меня! Почему не всех?
— Я не могла всех. Я могла только тебя.
— Почему!
— Потому что так далеко я могла дотянуться только до тебя. Мой эмпатический лот действует только в радиусе нескольких миль. Для тебя он — два дня пути. Только для тебя.
— Почему?
— Я не знаю.
— И так было всегда?
— Нет. Не всегда.
— И когда ты этому научилась?
— Не спрашивай меня, пожалуйста. Я не хочу говорить об этом. И лгать тебе не хочу.
— Лгать ты мне не можешь. Ты дала слово. Но, я должен знать все, что касается твоих возможностей, для спасения моих людей.
— Когда и как это произошло, не касается никого, кроме меня.
— Понятно. Если ты сделаешь это со всеми войсками, мы можем победить?
— Я не могу сказать наверняка. Но шансы у нас есть. И довольно хорошие. Гораздо б'ольшие, чем у нас по-отдельности. Думаю, нам нужен симбиоз наших возможностей.
— Что нам нужно?
— Слияние.
Через пару минут он произнес:
— Я должен подумать об этом, и о том, как сказать своим людям, что с ними случилось и о том, что устроила это ты и что это было сделано, возможно, для их же блага.
— Это не благо, — тихо и твердо сказала ему она, — в моем мире это было просто последнее средство. В черном тумане люди не могут ни видеть, ни слышать, они не могут даже почувствовать врага. Могут только убийцы и направляемые убийцами.
— Значит, и в моем оно последнее, — констатировал Ульрих, вспоминая черный туман.
— Я могу не отключать их чувства, — сообщила она, — но тогда они могут умереть от боли намного раньше, чем потеряют боеспособность.
— Думаю, что боли и так будет достаточно.
— Да.
— Думаю, я соглашусь. Пока только я, — сказал он, — если ты больше никем не пожертвуешь ради меня. И если я буду в этом уверен.
— Я боюсь, что мне придется пожертвовать и тобой, если этого нельзя будет избежать, ради уничтожения Существ, их нельзя оставить в живых, ни одно. Другого шанса не будет. А как они размножаются в моем мире было никому неизвестно, — снова сочла своим долгом предупредить его она.
— Почему ты тогда не убила меня в тот раз?
— Потому что это было бессмысленно.
И ответила на его немой вопрос:
— Я не была уверена, что твои люди поймут меня. А тебя они поймут. Но, я бы попыталась спасти всех, до кого смогла достать в тот момент, если бы могла. Если бы достать я могла кого-то другого, а не тебя, мне пришлось бы тебя бросить и спасать его. И я бы это сделала. Мне было бы очень больно это делать. Но, я бы не колебалась.
— Значит, ты спасала не только меня?
— Не только.
— Значит, я — не то, ради чего ты пожертвуешь абсолютно всем? Или всеми?
— Нет. Ради тебя я могу пожертвовать только собой.
— И то, если моя жертва не поставит под угрозу хороших людей или жизненно-важную цель, — добавила она.
Он молчал и не двигался, и по его лицу нельзя было понять, что он чувствует или в каком направлении приблизительно движутся его мысли. Сканировать его ей не хотелось.
— Эрта, ты меня любишь? — вдруг, решился он.
— Выходит, что нет, — огорченно сказала она.
— Ты меня ненавидишь? — решилась и она.
— Выходит, что нет, — облегченно ответил он.
— И что мы теперь будем делать? — спросила Эрта, ощущая, как размораживаются ее чувства.
— Выполнять свой долг, — усмехнулся Ульрих.
— Вместе? — недоверчиво спросила она.
— Конечно, вместе. По-другому никак. Он же у нас один, — подтвердил он.
— Я не буду делать это без согласия каждого человека, который примет участие в этом. — сказала она.
— Одно согласие у тебя уже есть.
Эпизод 21. Последние мгновения смерти
— Мгновения Эрты -
Ночью Эрта не спала, и думала, почему же она не любит Ульриха. Она не смогла бы спасти его любой ценой. Не смогла бы никогда. Во-первых, тогда она перестала бы быть Убийцей. Тогда, она стала бы убийцей не по профессии, а по определению, и стала бы слабее любого Убийцы, с даже не полностью сформировавшейся эгосилой. И тогда ей самой не захотелось бы жить. Во-вторых, если бы она спасла его вопреки его принципам, он не только никогда не простил бы ее, но и не смог бы жить полноценно дальше. Он прав, тогда она не спасла бы его, она бы его убила. И на земле все равно бы уже не было Ульриха. Был бы его призрак. А призракам место — в раю.