Читать интересную книгу Татьянин день - Татьяна Окуневская

Отбой. Допрос.

- Кем до революции был ваш отец?

- Офицером.

- Каким? Где служил?

- Не знаю, я тогда только родилась.

- Вы прекрасно знаете, что ваш отец служил в полиции и был ни больше ни меньше приставом и ни больше ни меньше Мясницкого участка, где мы с вами сейчас и находимся, и самолично расстреливал демонстрацию рабочих у Яузского моста.

- Что такое пристав, это как у нас начальник милиции?!

- Ишь ты! Догадалась.

...если Папа действительно служил в полиции и были такие офицеры, как Папа, поэтому и произошла эта дурацкая революция...

- Мой Папа - прекрасный, добрый, честный и стрелять в людей не мог.

Соколов что-то читает и читает, моя тетрадь небольшая, письма он все прочел, неужели столько доносов...

- А кем был ваш дед по линии отца?

- Я не знаю.

- А мы знаем, учителем, и все тетки тоже учительницы, а вот отец в полицию подался! А какое отношение вы имели к фамилии Победоносцевых?

...это Бабины знакомые или дальние родственники по Петербургу...

- Я не знаю, кто это.

- А самые махровые реакционеры государства Российского! И какое же отношение вы имеете к этой реакции?

- Никакого.

- А как же они жили у вас, когда приезжали из Петрограда хлопотать к товарищу Ленину о спасении своего последнего отпрыска от расстрела?

- Я этого знать не могу, я при жизни Ленина была совсем маленькой.

...Ядя! Только она могла сказать об этом, нам было лет по десять, когда Победоносцевы приезжали. Зачем, зачем она все это говорит, здесь же все могут превратить в вину, значит, она арестована, значит, голос в подвале был ее, как я о ней забыла, ведь с ее трусостью она все что угодно может наговорить...

- А что эта ваша Ядя, сестра, или подруга, или приживалка?

- Школьная подруга, как родная.

- Ох и дура же вы! Как же вы могли терпеть в доме приживалку, вы вроде трудились, а она в это время блаженствовала, ничего не делала?

- Ядя помогала в доме.

- Ну не смешите, это при вашей-то маме, да еще при экономке, да еще при домработнице? Ха! Она не потела от работы.

Тот, который часто усаживается в углу и иногда подолгу сидит, - сегодня с начала допроса:

- А из ваших родственников в органах никто не работает?

- Может быть, родственников Горбатова?

- Нет, именно ваших родственников.

И вырвалось:

- Это невозможно!

- Да что ты говоришь! Ишь ты! Брезгуешь нами! А хочешь, мы тебя ...? Вот и открыла свою антисоветскую душонку! Ну, давай, говори! Высказывайся! Вот и свидетель есть! Вот мы тебя сейчас в стоячий карцер и замурыжим, чтобы не оскорбляла представителей при исполнении служебных обязанностей!

Они засмеялись.

- Так значит, здесь ваши родственники не работают и работать не могут?

Они переглянулись.

- А ведь вам в Ташкенте предлагали у нас работать! Что, тоже "невероятно"?! Брезгуете! Презираете нас! А я бы вас припер к стенке! Я бы вас заставил работать на нас, эдакую честную птичку, недотрогу! Интересно, какая бы из тебя вышла стукачка, какие доносы ты бы писала...

...сколько будет длиться это глумление, не могу больше!..

Тот, в углу, встал и вышел. Меня увели, тащусь по коридорам.

...кто первый выдумал тюрьму, зачем, почему?.. Странное лицо у этого подполковника в углу, что-то есть в его взгляде другое, не как у Соколова... Ожог - дядя... мой родной дядя... брат Мамы... Тогда давно его перевели по работе из Саратова в Москву, и Мама только в тридцать седьмом году обронила, что ее брат работает в органах, поэтому он тогда и не разрешил повидаться Дедушке даже со мной, с ребенком, и тогда же еще обронила, что когда она одна приехала к ним знакомиться, то они поносили нашу семью и, конечно, погубили и Баби, и Папу...

Подъем, села на кровати и, наверное, опять упала, и, наверное, надзирательница стучала ключом по бляхе, а сейчас трясет, сажает, а я опять валюсь, сознание уплывает...

Отбой. Допрос.

- Чего это вы шатаетесь? Почему ничего не едите, это глупо, сломаетесь. Рассказывайте, как это вы публично ругали коммунистов! Оба мужа коммунисты! И чем это они вам не угодили? Чем это вам коммунисты напоминают фашистов?

...если это написано в моей тетради - конец!..

У него в руках два листа, скрепленных в углу.

...донос... твердо знаю, что публично я этого сказать не могла...

- Этого не может быть. Я такого сказать не могла.

...жду, когда заговорит, чтобы понять, говорила ли я это действительно где, когда, кто донес...

- Это надо так поливать грязью советские песни - и кипучая, и могучая, и что - опять "не помню". - Соколов передразнил меня. - Что это у нас так твою память отшибло!

- Вы спрашиваете о таких эпизодах, которые забываются.

- А я вам сейчас напомню, что у вас дома в гостиной у рояля двое талантливых авторов вместе с композитором принесли вам для исполнения только что написанные ими песни, а вы и начали эти песни взахлеб разругивать!

...днем в гостиной слушали песни, стандартные, бездушные, плохие, их принесли те самые Миша Вершинин и Жорж Рублев, с которыми я познакомилась в Праге и потом была вместе в Вене, они и попросили прослушать песни, кроме меня, Яди и их троих, никого больше не было. Кто написал донос?.. Можно сойти с ума... Жорж... Миша... Они оба присутствовали в Бадене, и оттуда тоже донос...

- А ведь ваша Ядя весь ваш антисоветский текст вспомнила и подробнейшим образом изложила.

- Ядя этого сделать не могла.

...они, наверное, своих стукачей не выдают, Яди в Бадене не было, они спровоцировали ее...

- Ай, ай, ай, Ядя не могла, а вот Ядя утверждает, что при встрече с вами Трилоки передавал вам какие-то бумаги.

...бедная Ядя, она со страху уже не понимает, что говорит, она же сама читала, перечитывала журналы, которые Трилоки мне приносил, это голливудские и европейские журналы о "звездах", об искусстве, в Москве их достать ни за какие деньги невозможно, и даже Трилоки их доставал с трудом, и в тот раз, когда он вымолил познакомить его с Мамой, с Зайцем, с Ядей, принес эти журналы.

- Трилоки приносил мне журналы по искусству.

- А чего же ваша Ядя не уехала в Афганистан со своим афганцем, тогда уже разрешили браки с иностранцами, он же на ней женился?

- Вы же знаете, что в этот период я с Ядей совсем не общалась.

Соколов вскочил и стукнул по столу, на столе все подпрыгнуло.

- ...ничего она не знает, ничего не помнит... долго я буду с тобой...

Матерно выругался. У меня слез от обиды нет. Высохли.

- Все у нее честные. Все хорошие! А Охлопков пьяный орал про советское искусство, что его нет и быть не может, значит, Ядя слышала, а вы опять нет?

- Я действительно не слышала. Наверное, я была в другой комнате, и Охлопков вообще никогда не "орет", он просто громко разговаривает.

Увели.

Отбой. Допрос.

За столом вместо Соколова военный с маленькими звездочками, он и раньше заходил в комнату. Он с серо-могильным цветом лица, как и все они здесь, худой, сутулый, глаза тоже стеклянные, запавшие, длинное лицо, похож на иезуита, моложе Соколова.

- Я помощник подполковника Соколова. Моя фамилия Самарин. Подпишите протокол.

Первый протокол. Все написано не моими словами, странным языком, о том, как я ругала песни, которые принесли мне Вершинин и Рублев, что все эти "кипучие, могучие, никем не победимые" слушать невозможно, и еще много слов на тему моих антисоветских высказываний.

...на самом деле все было не так, мне стало жалко поэтов и композитора и я тактично уговаривала их отойти от стандарта, написать что-нибудь душевное, потому что песни типа "кипучая-могучая" зрители не слушают и можно уйти со сцены без единого хлопка. С чьих слов составлен протокол...

Самарин наблюдает за мной, сделала спокойное лицо, ни растерянность, ни сумятицу показать нельзя...

...что мне делать, неужели и другие протоколы будут составлены по доносам? Этот протокол безобидный, ну ругала и ругала, он не может быть обвинением. За это нельзя осудить...

Подписала.

Самарин положил протокол на стол, сидит, что-то читает... где же Соколов... "М" погасло... может быть, он у высшего начальства... могильная тишина, мучительно тянется время, ноги затекшие, сидение вызывает дурноту, засыпаю, падаю со стула.

- Бросьте вы тут устраивать театр!

- Можно встать?

- Нет.

Когда же зажжется "М", две последние ночи Соколов стал меня отпускать в это время, и я могу поспать два часа до подъема, только это не милость, как я теперь все начинаю здесь понимать, - это продуманная система, чтобы не довести человека до смерти без сна, не довести до безумия, и это еще хуже, чем совсем не спать, потому что проснуться невозможно, поднимают насильно, и я совсем невменяемая, тупая.

Вспыхнуло "М". Увели.

Отбой. Допрос.

Ведут в другую сторону, ковер, зажмурилась от яркого света, к Абакумову! Вся эта игра наконец кончилась, домой, домой, вводят в оклеенную дверь... встал... такой же холеный.

- Садитесь.

...мистика, дьявольщина: он начинает светский разговор об искусстве, кто талантливее из братьев Тур, как я отношусь к министру культуры... он что-то ждет от меня... чтобы я упала к нему в ноги, умоляла, просила; я этого не сделаю... что-то темное, страшное... на полуфразе увели.