Он восхищен тем, что женщина, столь близкая ему по духу, разделяющая его вкусы, теперь близка и физически. Такое совпадение чистой любви и любви физической кажется ему каким-то чудом. Несомненно, они созданы друг для друга, а потому несправедливо, невозможно, что между ними стоит муж. Конечно, Венцеслав Ганский – лучший человек на свете, но на этом свете он теперь – лишний. Если бы ему исчезнуть, тогда их счастье станет, наконец, полным. Любовники предаются кощунственным расчетам: даже если господин Ганский проживет еще лет двенадцать, ей будет уже сорок; Еве кажется, что это слишком; Оноре возражает, что полюбил Дилекту, когда ей было сорок пять, а ему – двадцать два. «Что такое сорок лет! – восклицает он. – Неужели ты думаешь, что в шестьдесят четыре мужчина забудет о долгих годах привязанности? А для меня эти тридцать лет кажутся ничем по сравнению с моей любовью к тебе. Ты всегда будешь для меня красавицей». Обнимая друг друга, они уже видят себя мужем и женой. Главное теперь правильно использовать время, омраченное присутствием Венцеслава, который хотя и не слишком мешает, но все же определенное препятствие. Перед отъездом в Париж восьмого февраля 1834 года Бальзак обещает Ганским чуть позже присоединиться к ним в Италии или в Вене. Быть может, потом Ева устроит так, что его пригласят провести несколько месяцев в украинском поместье. Это вполне заслуженно увенчало бы их долгое терпение.
Обратное путешествие оказалось мучительным: полярная стужа, снег, из-за которого порой приходилось идти, спотыкаясь, пешком. По прибытии в столицу Бальзак подвел итог своего пребывания в Женеве: переделана «Герцогиня де Ланже», значительно продвинулась «Серафита», доведен до конца кусок «Музея древностей», на скорую руку доделаны «Озорные рассказы», благодаря Пираму де Кандолю получены необходимые сведения о Норвегии, но, самое главное, остались воспоминания о восхитительной любовнице. Он не устает перебирать мгновения обладания ею, видит ее платья, выражение лица в момент близости, слышит ее голос, шепчущий слова нежности. Ганская вновь вне себя от ревности, думая о парижанках, которые его окружают, он успокаивает: «Ева, дорогая, кошечка моя, жена, сестра, семья, день, все. Я с удовольствием живу в одиночестве. Я вполне искренне сказал „прощай“ свету, всему. Боже, прости мне то, что ты называешь моим кокетством, я обнимаю твои милые колени, полные, любимые, которые я целовал и ласкал, прижимаюсь к тебе головой. Я буду одинок, буду работать. Гулять буду только с госпожой де Берни… Дорогая, я обожаю тебя, поверь, у меня нет другой жизни, другого будущего». Похожие на это пылкие письма чередуются с «явными», адресованными чете Ганских, – необходимо поддерживать безупречную репутацию друга семьи. Он заботливо интересуется, как поживают господин Ганский, маленькая Анна, мадемуазель Анриетта Борель. Все они ему дороги, потому что рядом с избранницей его сердца, которой он советует, здоровья ради, соблюдать режим: отказаться от кофе и чая, есть только «черное» мясо и только жареным, умываться холодной водой, ходить по несколько километров в день…
Парижскую жизнь спокойной не назовешь, те, к кому он привязан, доставляют ему немало хлопот. У госпожи де Берни проблемы с сердцем, она сразу постарела лет на двадцать. Зюльма Карро огорчена смертью отца. В наследство ей достался Фрапель, куда она приглашает Бальзака, – здесь он мог бы отдохнуть. Но она ждет второго ребенка и плохо переносит беременность. В семье самого Оноре царит уныние, вызванное некоторыми событиями. «У всех этих бедных людей что-то не ладится, – пишет он Ганской. – Мне необходима решительность, идеи, энергия, экономия, чтобы справиться с этими проблемами». И впрямь, госпожа Бальзак разорилась вследствие неосторожных финансовых спекуляций, Лора без конца ссорится со своим невероятно ревнивым мужем, который нахватал чересчур много важных заказов и теперь буквально сходит с ума, если не сумеет справиться, потребуется материальная помощь Оноре. А у того тоже нет денег, и взять неоткуда, нет готовых произведений. Положение почти безвыходное.
Несмотря на эти неприятности и нехватку денег, появляясь в обществе, надо выглядеть прекрасно. Графиня Потоцкая посоветовала ему засвидетельствовать свое почтение графине Аппоньи, жене австрийского посла. Это могло бы оказаться полезным, если он хочет увидеться с Ганскими в Вене. Аппоньи принимают у себя весь Париж, поддерживают отношения со всеми европейскими дворами. Восемнадцатого февраля Бальзак отправляется в посольство, но его не принимают: графиня занята своим туалетом. Ему назначают другую дату – двадцать третьего февраля. Он подчиняется, приходит во всем блеске своего обаяния и скоро становится постоянным гостем посла и его супруги. Но знакомства его весьма эклектичны, он не довольствуется обществом только европейской элиты. Обедает с бывшим преступником Видоком, который не раз бежал с каторги, став в конце концов полицейским, а также с палачами, отцом и сыном Сансонами. Подробности их мрачной жизни интересны ему ничуть не меньше, чем светские сплетни.
Он взял себе абонемент в Оперу, ходит туда три раза в неделю – музыка успокаивает нервы. Для приемов в посольстве и посещений Оперы заказывает у Бюиссона голубое платье с золотыми пуговицами, брюки из черного кашемира, черный атласный жилет. Хотя денег нет, в августе 1834 года решает обзавестись тростью с ручкой, украшенной бирюзой и выгравированным гербом Бальзаков д’Антраг. Трость вызвала град насмешек со стороны журналистов. Бальзак рассвирепел, кровь у него была горячая. После спора с Эмилем Жирарденом даже попытался вызвать того на дуэль, но присутствующие сумели замять дело. Польские подруги госпожи Ганской не преминули сообщить ей об эксцентричных выходках Бальзака. Графиня обеспокоена, что опять взыграло его «французское сердце». Неужели нельзя отрываться от рукописей только ради писем к ней? Зачем встречается с этой сплетницей Потоцкой? Следует объяснение: «Не ревнуй из-за письма госпожи Потоцкой, эта женщина нам нужна. Я обхаживал ее и хочу, чтобы она считала, будто отношусь к тебе с предубеждением». И поскольку возлюбленная продолжает упорствовать, что Оноре оставит ее, когда возраст будет брать свое, добавляет, думая об их будущем союзе: «Глупышка, через десять лет тебе будет тридцать семь, а мне – сорок пять, в этом возрасте можно любить, жениться и обожать друг друга всю оставшуюся жизнь. Итак, моя дорогая Ева, моя благородная спутница, прочь сомнения, вы мне это обещали. Любя, доверяйте, помните, „Серафита“ – это мы оба. Расправим наши крылья, как будто мы одно, и будем одинаково сильно любить друг друга». И хотя в ее письмах много упреков, что он слишком разбрасывается, никогда еще Бальзак не работал так много между двумя выходами из дома.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});