— Запись сфальсифицирована?
— А что же ты думал! Даже не одна, а две записи — и о том, как она прилетела в парк часом раньше, и как улетела обратно. Однако фальшивка была сделана настолько профессионально, что оказалась не по зубам экспертам из отдела убийств. Тут нужна была помощь специалистов моего профиля...
— Погоди! — взволнованно перебил я. — Почему же этих записей нет в деле?
— Вот к этому я и веду. Потерпи немного. Как я уже говорил, подделка была безупречна, видеоизображение не содержало никаких «швов» и «накладок» — скорее всего, для монтажа подозреваемая использовала реальные записи своего полёта по тому же маршруту, сделанные несколькими днями раньше, а впоследствии уничтоженные. Доказать фальсификацию такого высокого уровня можно лишь путём тщательного анализа ближайшего сетевого окружения в поисках следов несанкционированных операций с файлами. Однако заместитель прокурора Богданович решил, что это слишком сложно и ненадёжно, и попросту распорядился изъять неудобные для него записи из базы данных.
— Боже правый! — потрясённо воскликнул я. — Следствие занималось сокрытием улик?!
— Совершенно верно. И не просто сокрытием, а подтасовкой. Их извиняет только то, что они не сомневались в виновности барышни Габровой. Именно поэтому эксперт Сверчевский согласился молчать, хотя и был категорически против таких методов ведения следствия. К тому же он испытывал нечто вроде чувства вины — считал себя в ответе за то, что не смог установить факт подделки и тем самым толкнул Богдановича на служебное преступление. А тот, я думаю, никогда бы не пошёл на это, если бы не одно обстоятельство — скорая отставка нынешнего городского прокурора в связи с уходом на пенсию. Богдановича считают главным претендентом на эту должность, однако конкуренты дышат ему в затылок, и он опасался, что в случае провала такого простого и очевидного дела ему не видать этого назначения, как собственных ушей.
— Невероятно! — произнёс я, залпом выпив всё вино из бокала. — Просто не могу представить, что... А Сверчевский готов дать показания?
— Да. Насколько я понял, он честный и порядочный человек, попавший в крайне неприятную ситуацию. Он не решался заявить о манипуляциях с уликами, так как тем самым погубил бы своего начальника, а вдобавок посодействовал бы оправданию преступницы, чья вина не вызывала у него сомнений. С другой стороны, молчание было ему в тягость, действия Богдановича противоречили всем его представлениям о правосудии. В конце концов Сверчевский больше не смог работать в полиции и уволился. А когда появился я с повесткой, он уже был готов во всём сознаться. У него, кстати, сохранились копии тех злополучных записей.
— Где они?
— У меня.
— А Сверчевский?
— Тоже. Я отвёз его к себе домой и поручил заботам жены. Он хотел сразу пойти к судье и во всём покаяться, но я всё же убедил его подождать до завтра. Боюсь, тебе не удастся придержать этого свидетеля в рукаве, чтобы предъявить его в психологически подходящий момент. Придётся действовать в лоб.
Я налил себе ещё вина и задумчиво посмотрел сквозь полный бокал на свет.
— Теперь это не имеет значения, Рич. Дело уже выиграно.
— Ты так думаешь?
— Я не просто думаю, я это знаю. Фальсификация со стороны обвинения одной из улик автоматически ставит под вопрос и все остальные улики, а по закону любое сомнение должно трактоваться судом в пользу обвиняемого. Наше процессуальное право очень строго в этом отношении. Даже если моя подзащитная будет осуждена, апелляционный суд отменит приговор и освободит её с формулировкой «в виду противоправных действий обвинения». Ведь это почище всяких там процедурных нарушений — а сколько заведомо виновных людей было оправдано из-за несоблюдения мелких формальностей. Что же касается повторного расследования... — Я покачал головой. — Не припомню в нашей уголовной практике такого случая, когда после прекращения дела или отмены приговора суда человека вторично привлекали бы к ответственности за то же самое преступление. В принципе это возможно, но на деле невыполнимо. И совершенно не важно, сумеет ли следствие установить факт подделки тех записей. Это уже вопрос не доказательств, а чистой процедуры.
— Если тебя интересует моё мнение, то нет, не сумеет, — сказал Ричард. — Теперь уже никто не сумеет, даже я. К самим записям не придерёшься — тут я целиком доверяю выводам специалиста, каким является Сверчевский; ну а вторжение в базу данных, если оно произведено умелым хакером, можно обнаружить лишь по горячим следам. К тому же там после твоей клиентки уже поработали ребята из отдела убийств — а в сети они ведут себя как медведи на пасеке. Так что теперь это гиблое дело.
Я рассеянно отпил глоток вина.
— Послушай, Рич. А может... — Я замялся и, кажется, покраснел. — А может ли быть так, что эти записи — настоящие?
Он удивлённо посмотрел на меня.
— А тогда пистолет с пальчиками твоей клиентки, получается, ненастоящий? И окурок с её слюной. И комлог, по которому она звонила секретарше. Да, конечно, я понимаю: после того, как обнаружилось, что следствие сокрыло часть улик, мало того — прибегло к подтасовке, ты можешь утверждать перед присяжными, что и остальные материальные доказательства сфальсифицированы. При таких обстоятельствах я бы, пожалуй, голосовал за невиновность барышни Габровой — но не потому, что считаю её невиновной, а из-за наличия тех самых сомнений, которые должны трактоваться в пользу обвиняемого. А ещё — чтобы государство не зарывалось. Если сейчас оно осудит действительно виновного человека, прибегнув к незаконным методам, и это сойдёт ему с рук, то дальше оно станет подтасовывать улики против тех, кто только кажется ему виновным. — Ричард умолк и быстро слопал последние куски шашлыка, запив их большущим глотком вина. Затем удовлетворённо откинулся на спинку кресла и закурил. — Такова моя позиция как гражданина. Но если меня спросят как полицейского, могли ли быть сфальсифицированы улики, указывающие на виновность твоей клиентки, то я без колебаний отвечу «нет». Не могли и не были. Она в самом деле укокошила доктора — и теперь выйдет сухой из воды, благодаря дремучей глупости и карьеризму Богдановича. Гм... Хотя я совсем не удивлюсь, если окажется, что факт подделки тех записей изначально был недоказуем. Сверчевский говорит, что она гениально подготовила себе алиби. Настолько гениально, что потом расслабилась и сваляла дурака с остальными уликами. Ей чуть не удалось совершить идеальное преступление... А впрочем, почему «чуть»? Ведь удалось же!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});