Читать интересную книгу История семилетней войны - Johann Archenholz

Таким образом деятельность Фридриха, усердие его офицеров и всегда готовые деньги преодолели препятствия, которые считали непреодолимыми в Вене и Петербурге. Вначале пленные выкупались, подобно тому, как это производилось в апреле 1758 года между пруссаками и австрийцами в Егерндорфе и в октябре 1759 года между пруссаками и русскими; причем фельдмаршал оценивался в 3000 человек или 15 000 гульденов, полковник – в 130 человек или 650 гульденов, а рядовой – в 5 гульденов. Но вскоре принята была новая система. Полагая, что недостаток в солдатах положит предел подвигам Фридриха, стали за труднять ему такой обмен пленных при обоих императорских дворах и наконец совершенно прекратили его. Несмотря на это, все шло своим порядком и при открытии каждой кампании прусские полки имели почти всегда полный комплект. Войска, принадлежащие не занятым неприятелем военным кантонам, всегда являлись полностью. Никто, кроме больных и находившихся в командировках, не смел отсутствовать во время смотра, происходившего всегда весной, перед уходом с зимних квартир. Так как при Максене потеряны были целые полки, то они были вновь составлены из прикомандированных или выздоровевших солдат, из выкупивших себя за свой счет и из вновь набранных. Таким образом Фридрих восполнил все не достатки и уничтожил все следы потерь, понесенных его войском.

В августе этого года умер король испанский, Фердинанд VI. Король Неаполитанский, Карл, вступил тогда на испанский престол, а восьмилетний сын его, Фердинанд IV, – на неаполитанский. Австрийский дом имел большие притязания на королевства Неаполитанское и Сицилию, от которых пришлось отказаться лишь по необходимости; еще больше относились эти притязания к Парме и Пьяченце, и никогда еще не являлся более удобный случай для предъявления права на них: государем был ребенок, правление находилось в ненадежных руках, правители не руководились никакими принципами, финансы были в плохом состоянии, а войска малочисленны и без всякой дисциплины. Это была бы не кампания, а просто вступление во владение, и все обстоятельства обещали на сей раз спокойное обладание им. Испания еще не знала своего нового монарха и, кроме того, не была приготовлена к подобной войне. Франция же была совершенно истощена, ей самой приходилось бороться с могущественными врагами, и потому она не в состоянии была высылать войска в Италию. Поэтому вопрос этот действительно обсуждался в тайном совете императрицы. Но так как в то время при венском дворе политические соображения совершенно уступили место частным страстям, то и надежда весьма невероятного обратного завоевания Силезии уступила место несомненному овладению Неаполем и Сицилией, которые до этого, благодаря отдалению их от Австрии, являлись лишними, но теперь, в связи с ее прочими итальянскими владениями, упрочили бы владычество Марии-Терезии и ее потомства в Италии на многие столетия.

Король Сардинии[211] также предъявлял свои права на часть этого драгоценного наследства. Фридрих, горячо желавший войны в Италии, чтобы разделить могущество своих врагов, отправил флигель-адъютанта Коччеи в Турин, чтобы узнать мнение короля на этот счет; но этот некогда столь воинственный монарх[212] променял теперь меч на четки. Он был стар и предан ханжеству, единственным его стремлением было отличиться покаянными поступками. Таким образом, эта попытка Фридриха не удалась, как и большая часть его попыток действовать с помощью переговоров. Франция сильно желала мира с Англией, но не включая в него прусского короля. Монарх этот отправил депутата в Париж, в надежде открыть наконец глаза французскому министерству на его собственные выгоды, отвратить его от столь вредного союза и доказать, как пагубна была бы для Франции гибель Пруссии. Но все эти представления были тщетны, так как двор, находившийся в полной власти (помимо маркизы Помпадур) совершенно преданного Марии-Терезии герцога Шуазеля, не хотел ничего слышать. Придворный депутат, барон Эдельсгейм, был сперва принят вежливо, потом брошен в Бастилию, и все бумаги были у него отобраны. Фридрих отправил также одного вельможу в Петербург, он явился туда с сильной протекцией английского министерства, в изобилии снабженный золотом, но ненависть Елизаветы к прусскому королю была непримирима; к тому же она надеялась удержать за собой завоеванную Пруссию.

В таком положении издали явился Фридриху союзник. Датский король опасался соседства русских, готовившихся теперь к осаде Кольберга, после завоевания которого они грозили овладеть всем Балтийским морем. Опасения эти еще усилились благодаря предъявлению русским наследником прав на Шлезвиг и его ненависти к Дании[213]. Поэтому Копен гагенский двор предложил прусскому королю за няться обороной Померании. Но вникнув в отчаянное положение Фридриха, датчане раздумали и стали обна руживать неохоту к исполнению собственного жела ния. Вскоре найден был и предлог для прекра щения переговоров. Король датский поставил такие условия, на которые заранее можно было ожидать несогласия Фридриха. Вопрос был, таким образом, решен, и королю прусскому оставалась лишь надежда на свое мужество, меч и удачи.

Книга восьмая

Операционный план могущественных союзников клонился к тому, чтобы вынудить прусского короля пожертвовать либо Саксонией, либо Силезией. Проект этот утвердили лишь после продолжительных совещаний в Петербурге и Вене, так как кабинеты эти имели в виду преимущественно собственные выходы. Французы желали, чтобы русские осадили Штеттин; Салтыков же хотел вести войну в Померании вдоль морских берегов и настаивал на том, чтобы взять сперва Данциг; Август просил возможно скорее освободить Саксонию. Австрийцы же думали только о завоевании Силезии, предложения их одержали верх, и Салтыков получил приказание проникнуть в эту провинцию во главе русской армии и осадить Бреславль. В Петербурге считали этот план превосходным, несмотря на то, что недостаток военных принадлежностей делал это предприятие немыслимым. Для компетентных людей, конечно, была загадкой осада большого города на Одере, когда орудия приходилось везти из Богемии, в то время как армия шла от Вислы.

Фридрих сам защищал Саксонию: брата своего Генриха он выслал с большим корпусом для наблюдений за русскими, а принц Вюртембергский с меньшим корпусом пошел на шведов. Принц этот незадолго до этого был взят казаками в плен, но его выкупили, чем в Петербурге остались весьма недовольны. Чтобы усилить саксонскую армию, были отозваны оба прусских драгунских полка из союзных войск. Король оповестил всех генералов, что в этом году ему придется чаще, чем когда-либо, совершать усиленные марши, чтобы принудить неприятеля к сражению. При этом он повелел им ободрять войска, чтобы побудить их терпеливо и стойко переносить ожидаемые труды, и напоминать им, что во всех битвах они должны показать себя достойными имени пруссаков.

В начале этого года Силезия была лишь слабо защищена. Король ограничился усилением тамошних крепостных гарнизонов войсками, причем померанский пехотный полк Мантейфеля обнаружил необыкновенный пример храбрости. Он покинул зимние квартиры недалеко от Нейсе, где был расположен вдали от прочих войск. Лаудон только выжидал этого момента, чтобы подойти к нему с четырьмя кавалерийскими полками. Он выслал офицера, предлагавшего пруссакам сдаться, причем всем обещано было пощадить багаж; но в случае сопротивления их угрожали перебить. Полковой командир в ответ на это просил офицера лично обратиться с этим предложением к солдатам. Он вывел его перед фронтом и на нижнегерманском наречии передал своим воинам предложение и угрозу Лаудона. Дельные пруссаки дали на померанском наречии весьма невежливый, но сильный ответ, разнесшийся с быстротою молнии по всему строю и прозвучавший изо всех уст одновременно. Тогда Лаудон приказал идти к атаке, и вся кавалерия сомкнутым строем бросилась на этот полк, одиноко стоявший в чистом поле, но была отброшена градом пуль, после чего пруссаки выступили вперед. Несмотря на атаки, постоянно возобновляемые с удвоенной силой, австрийцы ничего не могли добиться на протяжении двух миль; утомленный бессильными попытками, кавалерийский корпус отступил наконец с большим уроном.

Лаудон добился теперь того, чего не удавалось австрийцам в течение четырех лет: он открыл кампанию этого года на неприятельской земле. Прусский генерал Фуке прикрывал Силезию с 13 000 человек. Он стоял у Ландсгута в укрепленном лагере на нескольких высотах. Из-за постоянно увеличивавшихся сил неприятеля положение пруссаков в этом лагере становилось весьма опасным; Фуке хотел поменять позицию и сделал по этому поводу серьезные представления королю; но Фридрих ничего не хотел знать, так как он, по совету силезского министра Шлаберндорфа, не хотел оставить без защиты доходные города, расположенные в горах. Поэтому король неоднократно высылал Фуке положительные приказы не покидать этот пост. Лаудон дождался, пока корпус этот уменьшился до 8000 человек, по причине выделения отрядов, и тогда атаковал его с 31 000 человек пятью отдельными корпусами, из пяти пунктов одновременно. Овладевши несколькими шанцами, он, как при осаде крепости, послал требование о сдаче. Фуке отвечал градом пуль и, постоянно сражаясь, отступал с одной высоты на другую до самой долины. Здесь он старался воодушевить солдат речью и, построив их четырехугольником, продолжал двигаться, защищаясь с необыкновенной храбростью, пока наконец войска его, окруженные со всех сторон, перестреляв весь порох в течение восьмичасовой битвы, не в состоянии были защищаться надлежащим образом и принуждены были уступить численности. Сам Фуке был опасно ранен в голову и полетел на землю вместе с убитой лошадью. Многие из самых храбрых его солдат пытались спасти своего полководца и сражались до тех пор, пока не пали возле него. Он получил еще два удара саблей в руку и в спину, и один австрийский всадник собирался уже покончить с ним, но редкая самоотверженность простого конюха, по имени Траучке, спасла жизнь героя. Он прикрыл своим телом Фуке и принял удар, предназначаемый тому. Но раны оказались не смертельными, он выздоровел, и подвиг его был награжден.