Читать интересную книгу Смерть белой мыши - Сергей Костин

Ольга тихонько засмеялась.

— Хотя в качестве племенного жеребца он на две головы выше меня, — догадался я.

— Не обижайся. Только про голову говорить не приходится, там у него пусто. А это ведь тоже важно…

— Это ты не обижайся на «жеребца».

Кудинов, и не подумавший делать вид, что ничего не слышит, развел свободной от руля рукой и со смесью удивления и восхищения прищелкнул языком. Он иногда так делает — еще и с завистью. Он-то считает, что живет рутинной жизнью, в которой уже нет места никаким эмоциям. Иногда он еще прибавляет: «Когда ты все успеваешь!» Сейчас не прибавил.

— Ты думаешь, что появишься зимой? — спросила Ольга.

Зачем мне продолжать вранье?

— Не уверен.

— Ну, в общем, будет честнее, если ты будешь все знать. Захочешь — позвонишь, не захочешь — я, по крайней мере, тебя не обманула.

— Нет, — подтвердил я. Должен же я тоже что-то сказать.

— И еще, — сказала она. — Я почему-то думаю о том, о чем мы говорили. Ну, что ты точно не стал бы жить так, как прожил, и как, наверное, живешь. Это же страшно?

— Да нет, почему страшно? — возразил я. — Это так.

Это одно из моих излюбленных выражений. Я не доверяю ценностным суждениям и эпитетам, через которые люди выражают свою субъективность. Стараюсь смотреть со стороны: «То так, а это вот так».

— Мне было бы страшно.

Я рассмеялся:

— Я себя утешаю так: жизнь я прожил несуразную, но зато умру, как задумал.

— Это как?

— Не жалуясь, не жалея себя, без пафоса — просто отчалю. Если, конечно, мне будет дана высшая милость умереть в сознании.

Я совсем не собирался воспарять на такие высоты. Просто как важные вещи вдруг формулируются в мозгу при воздействии противоположного магнитного поля, так и эти слова вдруг возникли, и я не стал задерживать их в себе.

— Это ты со Спинозой говорил? — спросил Лешка, когда через пару минут я закончил разговор.

— Нет, встретиться со Спинозой, надеюсь, мне предстоит чуть позднее.

На этом с философией было покончено. С Кудиновым у нас, как правило, две исходные координаты — здесь и сейчас, hie et nunc. Сначала мы подумывали из Вызу ехать в Нарву, пересечь эстонско-российскую границу, и дальше я уже сам перебирался бы в Финляндию. Однако поразмыслив — ведь четверо молодых парней, которых разыскивала полиция, уже были в ее руках или вот-вот окажутся, — мы решили, что риск будет небольшим, даже если я поеду в Хельсинки просто на пароме. Последний пусть не фешенебельный, но уж точно комфортабельный белый лайнер отходил в 23:55. У нас с Лешкой было время по традиции — и давней нашей, и той, которой придерживались пассажиры, отъезжающие в страну озер и лесов, — хорошенько посидеть. Мне нравится этот типично русский эвфемизм. Стоя пьют только алкоголики, но раз уж приземлились, чего же сидеть без дела?

Нам посчастливилось найти свободный столик в ресторане морского порта. Я первым долгом пошел в туалет, снял в кабинке ветровку и выдавил из нее над унитазом хилую струйку. Не уверен, что это поможет в такой беде: майка тоже была насквозь мокрой. Из смежного помещения до меня доносился мерный гул рукосушителя, или как там его называют по-русски. Это Кудинов тряс под ним своей достаточно длинной и потому уязвимой перед лицом непогоды шевелюрой. Поскольку одежда у нас по-прежнему липла к спине, мы принялись активно сушить ее изнутри.

Где-то между второй и третьей текилой в скайпе для меня пришло первое, не лишенное юмора сообщение Августа: «Парней в Вызу получили в неповрежденной упаковке». Что, мы переборщили со скотчем? Тем не менее мы тут же за это выпили. Во время непродолжительной пивной интерлюдии пришло второе сообщение: подрывника Юри удалось взять живым на квартире. Пришлось снова заказать текилу.

А еще время от времени я думал об Ольге. Готов бы я был вот так, из чистого гуманизма, сделать ребенка незнакомой женщине, чтобы никогда больше не увидеть ни ее, ни своего сына или дочь? И понял, что нет, не готов. У меня тоже есть потребность любить и заботиться о ком-то, и я хочу реализовывать ее не на расстоянии, а каждый день. Даже когда я делаю это на расстоянии.

Ольга! — усмехнулся я. Вот Лешка — мой самый близкий друг, который знает обо мне больше, чем кто-либо другой, включая Джессику. И я его знаю как облупленного уже много-много лет. Мы были вместе на операциях, где любой из нас и мы оба могли погибнуть. Но никогда в нашем общении мы не погружаемся в глубины, в которые одним махом может отправить вас случайно встреченная женщина. Дело не в сексе. Между нами нет того электричества, которое возникало даже у нас с Анной, хотя с самого начала было понятно, что никаких горизонтальных отношений у нас быть не может.

Просто все так устроено — я уже это говорил, да и мысль эта не новая, — что женщины для мужчины — это идеальный инструмент самопознания. Мне впервые дала это почувствовать Джессика — с Ритой я был слишком молод, чтобы это понять. Это может показаться примитивным, как это часто случается с вещами глубокими, но здесь все можно свести к психическому магнетизму: одинаковые полюсы отталкиваются, противоположные притягиваются. И притяжение это пробуждает такие силы, что они берутся из самого нутра, из глубин, о которых мы и не подозревали. И раз мы попадаем на этот скрытый от нас уровень, то и все остальное, что там находится, постепенно начинает открываться. И в этом весь смысл. Противоположный пол позволяет нам идти вглубь, в глубь себя.

И еще я подумал, что, в сущности, вся жизнь делает именно это. Мы ведь знаем о себе только то, что смогли выявить обстоятельства. Все мои операции — это ведь не только возможность прожить, хотя бы эпизодами, жизни, которые иначе для меня недоступны. Нет, каждая из них помогает мне открыть что-то в самом себе. В Югославии я узнал, что я не трус. В Париже — что я не убийца. В Афганистане — что я не вор, хотя все к этому вело. В Индии я еще раз и окончательно убедился, что даже если в отрыве от дома я иногда и проживал свою жизнь мужчины, люблю я Джессику.

А Таллин? Опять укус изнутри, особенно болезненный. Это было первое в моей карьере проваленное задание. Были неудачные операции, были незавершенные. Были такие, которые показывали мне бессмысленность усилий. Были такие, в которых я терял близких. Но ни разу еще никто не погибал, потому что я не успел разобраться в ситуации. А сейчас-то разобрался? Вот, например, ты почему остался в Эстонии? Из упрямства? Из-за задетого самолюбия? Из желания отомстить? В конце концов, от отчаяния? Нет? Тогда почему? Не знаю. Правда, не знаю. «Быть может, в будущем, брате прошлого, я увижу себя таким, каков я сейчас.» Это снова Джойс — он в очередной раз поселился у меня в голове, потому что я вспоминал профессора Фергюсона. Только тот считает, что я полюбил дублинского гения благодаря ему, а на самом деле это случилось гораздо раньше.

Снова полил дождь, и мы с Кудиновым поупражнялись в остроумии по поводу осенней погоды, оправдывающей человеческую слабость, которой мы как раз и предавались. Но мысли мои продолжали продвигаться в заданном направлении. И, когда мы замолчали, мне пришел на ум Бог. Я часто о нем думаю — не постоянно, как, считается, он обо мне, но все же думаю. Мысль эта тоже не новая, скорее всего, я ее где-то вычитал, просто потом забыл, где и когда, и теперь считаю своей. Мы Богу нужны для того же — для самопознания. Ему, чье совершенство превосходит всякое понимание, тоже нужно зеркало, чтобы увидеть себя — и для этого он создал человека.

Лешка собирался переночевать в Таллине и возвращаться в Москву утренним рейсом. Однако как-то незаметно, исподволь мы пришли к мысли, что светиться в гостинице с австралийским паспортом ему не стоит. Так что палубных билетов мы купили два. А одолженный Августом дамский пистолетик оставили ему в камере хранения.

И тут — вот неожиданность! — в очереди на посадку на паром я увидел коротышку, с которого — без сознательного участия с его стороны — началось мое всплытие со дна в этой истории. Ну, того, затянутого в кожу, который предложил мне в туалете «Гитар сафари» сексуальные услуги, что и подсказало мне, где можно было бы укрыться на ночь. Он и сейчас был одет точно так же — в черную косуху с никелированными нашлепками, кожаные штаны и сапоги на высоком каблуке. С ним были две симпатичные и смело державшиеся девицы, с одной из которых, как я смутно припоминал, он и танцевал в тот вечер. Чего его потянуло в город трезвенников? Вряд ли на просушку поехал? Скорее всего, сотрудниц своих повез на заработки — не случайно же он подошел ко мне тогда в туалете.

Проблем с паспортным контролем не было никаких. А ведь Марет могла описать нас полиции. «Были бы трезвые — прицепились бы!» — изрек по этому поводу Кудинов. На палубу мы, естественно, не пошли, поспешили занять места в баре — их же там не без счета.