– Благодарю за подарок и предупреждение, учитель. Я оценил.
– Останешься отобедать?
– Я бы сделал это с огромным удовольствием, но трое суток непрерывной скачки и медитация совершенно вымотали меня. Предпочитаю отдельную комнату, бадейку теплой воды, кувшин вина, полкаравая и ломоть сыра. Если изволишь распорядиться? Чуть отдохну, и в путь. От чужестранца нужно избавиться как можно скорее, пока о нем не проведали в Оплоте. Под присмотром Мастера убрать его будет гораздо… дороже. А только после устранения Игоря можно быть спокойными и за венец Зелен-Лога, и за наследство Вепрей. Проведя время с тобой за одним столом, я получил бы и удовольствие, и много мудрых советов… – Вышемир притворно вздохнул. – Зато так я смогу быстрее отправиться в обратный путь. А за трапезой посидим, когда вернусь. Заодно, справим тризну по чужестранцу…
– Хорошо. Действуй, как знаешь. И помни: даже, если убьешь чужака открыто и собственноручно, я смогу помочь, изложив Беляне подходящее пророчество. А теперь – иди. Если, действительно, ничего больше не хочешь?
Видно в глазах Ищущего истину, невзирая на все притворное безразличие, что-то мелькнуло. А Ксандор не был бы мудрецом и прорицателем, если бы в совершенстве не владел физиогномикой.
Вышемир сначала хотел было отрицать, но то новое, что поселилось на дне его подсознания, опять шелохнулось, и он подумал: 'А почему бы и нет? Разве я не заслужил развлечение?'.
– От твоей наблюдательности напрасно и пытаться что-то скрыть, мудрец. Есть у меня одно пожелание. Вернее – два. Первое, для дела. Прикажи разыскать гонцов, которые прибыли от Владивоя, я хочу, чтоб завтра они были готовы отправиться в путь вместе со мной. Пригодятся, если придется кого-то подставить под подозрение. Знаю я, что за люд в Дуброве служит. Второе, сущая безделица.
Догадываясь, о чем речь, Ксандор снисходительно улыбнулся.
– Понимаю. Сам еще плотских утех не чураюсь. Не беспокойся, пришлю к тебе с бадейкой свою Малинку. Пригожая, молодая, умелая… и, что важнее всего – немая с рождения.
– Благодарю, обязательно воспользуюсь, но в другой раз, – мотнул головой юноша. – Я тут одну служанку заприметил. Забавой кличут. Если бы ты прислал мне в апартаменты еду, вино и воду, именно с ней, был бы весьма благодарен…
– Прислать не проблема. Но, что если девица не захочет разделить твое ложе? Зачем тебе лишняя морока? А с Малинкой не прогадаешь, уверяю… Удовольствие то же, а возни – меньше.
– Не будь занудой. Не удастся уговорить девчонку, пыльцу испытаю.
– Что, так хороша? – искренне удивился Ксандор. – Ну, добро, как знаешь. Вот тебе ключи от моей синей комнаты для гостей, помнишь еще, где она расположена?
– Безусловно.
Вышемир лукавил даже перед собой. Он запомнил девушку лишь потому, что она влюблено смотрела на другого. А бездна в его душе шептала, что нет пущего наслаждения, чем возможность отбирать чужое? Ищущий истину поклонился и вышел из комнаты. И только идя по пустой галереи, позволил себе засмеяться.
'Глупая, старая жаба! Как же, стану я таскать для тебя жар из огня. Да, чтоб тебя бешеные псы разорвали! Владеть такой возможностью и до сих пор ничего не предпринять? Да я в течение месяца стал бы регентом, если б не кровное родство! Ксандор, Ксандор… Благодарю за науку. Но, вдвоем нам не ужиться. И я нанесу удар первыми. Клянусь!'.
Глава тринадцатая
Чем дальше уходили в лес, тем дремучее становились дебри. Могучие вековые дубы и буки, взметнув гигантские кроны на недостижимую высоту, полностью заслоняли густыми кронами небо, и казалось, что движешься под зеленого куполом какого-то громадного шапито. Приходилось спешить. Даже в полдень здесь, в лесу, господствовали сумерки, и если не успеть на место до наступления вечера, пришлось бы заночевать. В такой темени не то, что пути, кончиков пальцев на собственной вытянутой руке не различить. А это – равнозначно упустить разбойников.
Редко когда крестьяне успевали прислать кого-то в замок за помощью. Но уж если им это удавалось, то каждый рыцарь делал все, чтоб отбить захваченных пленников. И дело не в чрезмерном человеколюбии господ. Попросту, после Моровицы, земли Зелен-Лога так обезлюдели, что если разбойные деяния харцызов оставлять безнаказанными, то можно остаться и без крестьян. В отличие от лесных братьев, промышлявших обычным разбоем, степняки слишком часто не только грабили хутора и деревеньки, но и убивали всех, кроме молодых невольниц. Которых, вместе с награбленным добром и захваченным скотом, угоняли в степь, оставляя за собой одно пожарище. Поэтому каждый сеньор считал своим долгом скрестить клинок с харцызами, если те были замечены в его землях. А за голову разбойника была назначено существенное вознаграждение. Но выследить и поймать харцызов удавалось очень редко. Степные ватаги нападали внезапно и, как правило, ночью. Быстро преодолевали вялое сопротивление практически беззащитных, сонных крестьян и столь же быстро убирались за Проход.
Как я и ожидал, на месте лесной деревеньки мы застали лишь дотлевающие срубы. Собственно, иначе и быть не могло. Пока парнишка бежал к замку, пока собрались, пока доскакали, минули почти сутки. Глупо было рассчитывать, что разбойники будут нас дожидаться. Они уж наверняка на полпути к Проходу. Оставалась одна надежда: что перегруженные добычей, кони харцызов не смогут двигаться так же быстро, как выступивший налегке отряд стражников. И очень надеяться, что ночью они тоже вынуждены останавливаться…
Остатки домов стояли вкруг небольшой полянки, расширенной вырубкой, с хорошо утоптанной в центре площадкой и двумя обложенными диким камнем кострищами. А на ней, в разных местах лежали более полусотни мертвых тел. Мужиков, баб да детишек разного возраста. Кто уперев застывший взгляд в небо, а большинство – лицом в залитую их же кровью землю.
Парнишка рванулся к погибшим, но я успел ухватить его за плечо, придержав на месте.
– Приглядите кто-нибудь за мальцом…
– Господин сотник, слышите? – прошептал тихо Гладила, который все время держался рядом со мной.
Я старательно прислушался, но ночной лес ничего мне не сказал.
– Что именно?
– Кажись, девка визжала…
– Показалось, наверно. Харцызов уже давно здесь нет. Придется утра ждать. Не видно ни зги. Вели расседлывать.
– Нет, господин сотник, – уверенно возразил десятник. – Я не мог ошибиться, – он даже как бы обиделся немного, а в следующее мгновение резко поднял руку. – Вот, опять. Неужели не слышите?
Я приказал всем замереть и зажать лошадям морды. Стало слышно даже как бренчат комары, шелестят листья и кряхтят деревья. Минуты потянулись как патока, и когда я уже почти собрался дать отбой, издалека донесся странный звук. Чем-то и в самом деле напоминающий жалобный вскрик. Но такой далекий, что даже не было уверенности: человеческий ли это голос. Но не использовать этот шанс, пусть невероятный, почти призрачный, я не мог. Глядя на трупы беззащитных крестьян, я чувствовал, как боевая ярость вновь захлестывает меня, как там – в горах… Нет зверя страшнее человека, а еще хуже – человек озверевший от злобы и потерявший людскую сущность. И нет иного способа защитить жизнь мирных жителей, если не уничтожить взбесившихся псов всех, до единого. Безжалостно и беспощадно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});