Читать интересную книгу "Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али"

такого рода инфляция в том виде, как она стремительно развилась в оккупированной Греции, мгновенно затруднила бы, если не сделала невозможной основательную эксплуатацию и (по возможности) «сотрудническое» управление оккупацией. Существующие национальные валюты обязательно должны были хотя бы формально сохранить свою функцию платежного средства. На этом этапе военной финансовой политики в игру (в обстановке строжайшей секретности) вступила собственность европейских евреев.

Ее конфискация была одной из нескольких мер по сдерживанию инфляции во время войны в оккупированной и союзной Европе. Другими словами, немцы направляли доходы от продажи еврейской собственности в национальную казну этих стран. Оттуда они текли – перемешавшись с потоком денег, в основном исходившим из печатного станка, – в бюджет оккупационных расходов. Эта система преобразования еврейской собственности в государственную, устроенная несколько по-разному в каждой стране в зависимости от исходной политической ситуации, будет объяснена в следующих разделах на отдельных примерах.

Основная сложность исторической реконструкции заключается в чрезвычайно высоком уровне секретности документов о тех событиях. Это видно на примере бельгийских евреев, собственность которых в порядке исключения пришлось экспроприировать германскому военному командующему из-за нежелания сотрудничества со стороны правительства страны. По-видимому, решения об этом были приняты 16 мая 1941 года ответственными офицерами оккупационных властей совместно со статс-секретарем Геринга Нойманом и высокопоставленными чиновниками рейхсминистерства финансов в Брюсселе. Согласно повестке дня обсуждались только «вопросы оккупационных расходов». Эти расходы пришлось сократить «по соображениям валютной стабильности»[611]. Поэтому через две недели военный командующий приказал евреям зарегистрировать свою собственность. На встрече 16 мая один из присланных в Брюссель чиновников рейхсминистерства финансов призывал к созданию «особого органа по экспроприации». В протоколе было зафиксировано следующее: «Кроме того, просим назначить специального полномочного представителя (статс-секретарь Нойман прерывает: “Никаких дискуссий по этому поводу”)»[612]. После того как итальянская сторона создала рейху финансовые трудности в оккупированной Северной Италии, германский комиссар Банка Италии в ноябре 1944 года писал, что отныне в Венеции и Фриули «указания об изъятии арестованных банковских вкладов у отдельных евреев будут направляться непосредственно ответственному банку». Комиссар германского банка Максимилиан Бернхубер использовал для рейдов по экспроприации собственности начальника охранной полиции и сотрудников СД[613].

Конфискация собственности иностранных граждан в пользу военной казны рейха ни в коем случае не должна была документироваться и обсуждалась лишь в узких кругах. По-видимому, германские чиновники пытались, как могли, замаскировать незаконную экспроприацию имущества евреев в отдельных странах под инициативу соответствующего государства, то есть под «внутренние дела» оккупированной страны. Герхард Альдерс установил такую процедуру и для Нидерландов. Оккупационные власти «переносили», «переводили» отнятое на накопительные счета, достигнув высокой степени совершенства в «сокрытии настоящих мотивов»[614].

Финансовая помощь Сербии

Мне удалось с достаточной степенью достоверности восстановить по документам процесс принятия решений только для военной администрации Сербии. Там немцы убивали евреев необыкновенно быстро.

В середине апреля 1942 года, всего через год после нападения на страну, глава военной администрации подвел итог: «Уже несколько месяцев назад я расстрелял всех находившихся в пределах досягаемости евреев в этой стране и собрал всех еврейских женщин и детей в одном лагере. Одновременно с помощью СД мной был закуплен дезинсекционный фургон, который примерно за две-четыре недели окончательно очистит лагерь» (под дезинсекционным фургоном глава военной администрации подразумевал газовый фургон, в котором с помощью поступающего туда выхлопного газа умерщвлялись еврейские женщины, дети и старики). Несколько недель спустя большая часть из примерно 22 тыс. сербских евреев была мертва. 23 мая ответственный чиновник по делам евреев в министерстве иностранных дел заявил: «Еврейский вопрос в Сербии больше не актуален. Сейчас речь идет лишь о регулировании имущественных вопросов»[615].

Отдел 17 (позже 12) главного уполномоченного по экономике Сербии отвечал за конфискацию имущества. Его возглавлял чиновник Рейхсбанка Ганс Гурски, ранее работавший в Бухаресте в штабе Германа Нойбахера, также игравшего важную роль в указанных ниже событиях. Не успели весной 1942 года части вермахта и СС уничтожить сербских евреев, как специалисты оккупационных властей и ведомств по выполнению четырехлетнего плана обсудили окончательное использование оставшегося материального имущества[616]. Еще 23 мая 1942 года министерство иностранных дел исходило из того, что как только притязания этнических и проживающих в рейхе немцев будут удовлетворены, имущество будет «управляться рейхом через своего рода фонд»[617]. Также в комиссариатском управлении еврейским домашним имуществом и недвижимостью учитывалась «возможность последующей передачи движимого еврейского имущества в Сербии в пользу рейха»[618]. Большинство чиновников рассматривало потенциальные доходы от ариизации как аванс для последующей «компенсации военных расходов» Сербией Германии, о которой будет подробно рассказано позже.

21 марта 1942 года ведомство по выполнению четырехлетнего плана также активно выступило за «реализацию имущества на благо рейха»[619]. Рейхсминистерство финансов было против. Его представитель Кристиан Брейхан в мае 1942 года предложил, чтобы вырученные средства «ради порядка проводились через сербский бюджет». После чего военный командующий Сербии вполне мог «определять их дальнейшее использование и соответствующим образом давать указания сербской администрации»[620].

Через месяц состоялось еще одно совещание по этому же вопросу. Представитель министерства иностранных дел сообщал: «19 июня во время обсуждения ликвидации имущества сербских евреев в ведомстве по выполнению четырехлетнего плана на основании различных предварительных обсуждений было принято следующее решение: “Собственность сербских евреев подлежит изъятию в пользу Сербии. <…> Изъятие должно осуществляться преимущественно в пользу Сербии, потому что конфискация в пользу рейха противоречила бы Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны. Однако и такие доходы косвенно приносят нам [немцам] пользу”»[621]. В статье 46 Гаагской конвенции предельно ясно записано: «Частная собственность не подлежит изъятию». Но это правило распространяется только на оккупационные власти, а не на национальную администрацию оккупированной страны.

Через несколько дней после встречи в Берлине Геринг согласился с возражениями финансовых экспертов и постановил: отныне «изымать собственность сербских евреев… в пользу Сербии», чтобы тем самым, как пояснил он, «обеспечить финансовую помощь сербскому государственному бюджету, который и без того уже сильно перегружен бременем оккупационных расходов»[622]. Отныне главный уполномоченный по экономике обязан «ускорить передачу управляемой им еврейской собственности к югу от Дуная, чтобы Сербия могла как можно быстрее приступить к его реализации» (к северу от Дуная жившие в Бачке немцы использовали совершенно иные, безжалостные методы). Кроме того, было решено следующее: «Сербское правительство должно издать постановление о конфискации находящейся в Сербии собственности евреев, бывших на 15 апреля 1941 года гражданами Югославии, в пользу сербского государства»[623]. Совет министров Сербии издал это постановление 26 августа 1942 года. Помимо уже упомянутых основных мотивов решения