Но пока Шон пытался прийти в себя и понять, что происходит, он услышал тихий шорох совсем рядом: кто-то начал перепиливать веревку, стягивавшую его ноги.
— Я тебя сейчас освобожу, чудовище, — прошептал испуганный голосок. — Коакстл сказала, что я должна тебя освободить. Что ты на самом деле не чудовище, а истинное существо и что ты можешь меня спасти. Коакстл была моим другом, она была добра ко мне. Здесь ко мне недобры... — послышался судорожный вздох, потом всхлип, но тут усилия обладателя испуганного голоса были вознаграждены: веревка подалась и лопнула. Дрожащие пальцы размотали мокрые кожаные путы на ногах Шона-селки.
— Пожалуйста, не ешь меня, чудовище. Я должна тебе помочь.
— Яне съем тебя, малышка, — сказал Шон: если она разговаривала с Коакстл (насколько понимал Шон, это и был тот дымчатый леопард, который его спас), то и его услышит. — Я благодарен Коакстл. И я не чудовище: я не причиняю зла тому, кто меня спасает.
— Пастырь Вопиющий говорит, что они собираются поджарить тебя на огне. — Девочка еще раз жалостно всхлипнула и подползла ближе к лицу Шона, чтобы заняться его руками. — А доктор Лузон пытается уговорить его отдать тебя для научных исследований. Я думаю, это значит, что он тебя разрежет и вскроет. Доктор Лузон говорил, что удочерит меня, а вместо этого отдал меня Пастырю Вопиющему. Когда доктор Лузон уедет, меня накажут, а потом на мне женятся. Если Пастырь переспорит доктора, ты будешь моим свадебным ужином. А я не хочу видеть, как ты страдаешь. Коакстл говорит, что, если ты умрешь, другие чудовища отомстят за тебя и будет страдать мой народ. Я знаю, что жизнь есть страдание, но мы уже и без того очень страдаем, и мне кажется, этого довольно... Если мы будем страдать еще больше, это будет уже слишком.
— “Довольно” — это даже слишком много — ответил Шон-селки, пытаясь помочь ей перерезать путы: он развел руки так далеко, как только мог, натянув веревку. Должно быть, у девочки был самый тупой нож в мире — так долго она трудилась над веревками; но Шон благословлял ее появление и ее попытки спасти его.
Наконец веревка на запястьях лопнула; рука Шона дернулась, он нечаянно ударил девочку по щеке. Она судорожно вздохнула, но не сказала ничего.
Шону пришло в голову, что она привыкла к побоям. Эта мысль привела его в ярость.
— Прости меня, малышка: я был неловок и случайно ударил ту, что освобождает меня...
— Нет причин просить прощения у столь недостойного существа, как я. Это Коакстл приказала мне освободить тебя.
Голоса мужчин, отдававших приказы, звучали теперь громче, а шум возле палатки усилился.
— Нам пора уходить.
— Сюда. — Девочка поползла к стене напротив выхода с такой скоростью, которую Шону развить было тяжело: раненая нога разболелась, а все мышцы затекли и одеревенели. Однако опасность того, что его сущность может быть раскрыта, подгоняла: стараясь забыть о боли, Шон-селки добрался до той дыры, через которую забралась в палатку девочка. Но его спасительница была намного меньше, чем он. Шон принялся лихорадочно разгребать руками ледяную кашу, пока не расширил дыру настолько, чтобы суметь в нее протиснуться. Потом он снова присыпал дыру льдом и снегом.
— Коакстл ждет, — сказала девочка, жестом приглашая его следовать за ней.
— Есть ли здесь поблизости мужская одежда? Рана от стрел не позволит мне бежать так быстро, как нужно.
— Мужская одежда?
— Да, и чем быстрее, тем лучше, милая девочка, — попросил Шон-селки. Шум приближался.
— Сюда.
Девочка двинулась в другом направлении. Шон завершил переход в человеческий облик и заковылял следом за ней со всей быстротой, на какую только был способен. Теперь рана болела еще сильнее.
Наконец девочка остановилась и бросила ему какую-то замызганную одежду. Штаны оказались слишком коротки для Шона, но кожаная куртка и меховая безрукавка были в самый раз.
Девочка снова исчезла. Шон сражался с одеждой, мечтая о том, чтобы перевязать чем-нибудь рану, прежде чем в нее попадет инфекция — уж очень грязны были штаны, но тут малышка появилась снова и бросила ему какие-то обмотки.
— Обмотай этим ноги... О! У тебя настоящие ноги! Значит, на самом деле ты не чудовище?
— Не совсем, малышка. А как человек я сейчас в большей безопасности среди людей, которые разыскивают чудовище...
— Но ты не один из нас: все увидят, что ты чужак.
— Ночью, в темноте?
— В эту ночь огонь горит ярко. Коакстл сказала, что спрячет тебя. С ней ты будешь в безопасности.
— Да, если доберусь до нее. Но я ранен и двигаюсь очень медленно.
— Ну, конечно! Прости глупость недостойной... Идем со мной. Есть еще одно место, где ты будешь в безопасности. По крайней мере, на время. — Девочка хихикнула. — Там даже есть горячая вода, чтобы промыть рану.
— Да?
— Да, мне дали горячей воды, чтобы я могла вымыться, потому что я должна стать женой Пастыря Вопиющего...
Ее голос сорвался.
Волна ярости накатила на Шона; на несколько мгновений он попросту утратил дар речи, а обмотки затянул, сам того не желая, так туго, что едва не остановил ток крови в ногах.
— Я должна вернуться назад в мою палатку. Вознесение сказала, что дева в свою брачную ночь должна мыться одна.
Бедная напуганная малышка, подумал Шон, осторожно следуя за девочкой; ему приходилось пригибаться, и от напряжения рана просто горела. Он чувствовал, как по ноге снова заструилась кровь. И все-таки они уходили все дальше от шума толпы, обнаружившей, что их добыча пропала. Когда они добрались до палатки, девочка вытащила колышек и откинула полог, чтобы Шону не пришлось проползать внутрь; после того, как оба оказались в палатке, Шон сумел снова вогнать колышек на место.
В неярком свете маленькой лампы Шон увидел медную лохань, от которой поднимался пар. Лохань была достаточно велика для того, чтобы Шон сумел в ней поместиться. Ему также наконец удалось рассмотреть свою злосчастную маленькую избавительницу, которой предстояло вступить в нежеланный брак. Может быть, если ему удастся перевязать рану, он сумеет увести ее в укрытие, которое нашла для них Коакстл...
Яростные крики и улюлюканье заставили их обоих вздрогнуть; девочка оцепенела от страха.
— Ты успела как раз вовремя, дорогая.., как твое имя?
— Я Козий Навоз, нижайшая...
— Ты что?.. — воскликнул Шон, совершенно забыв, что их могут услышать. Широко распахнутые испуганные глаза девочки смотрели на него с растерянностью.
— Меня зовут...
— Только не я. Отвернись, малышка, пока я буду перевязывать рану. Потом мы оба покинем это место: у них будет меньше на одно чудовище для жарки и на одну девицу для... Да, мы уйдем оба.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});