– Мы заляжем в укрытия, а в случае необходимости немного отойдем назад. Так или иначе, но мы примем во внимание эту опасность.
– Тогда я задействую для поддержки в основном горные орудия. Они могут работать по зонам прорыва, не угрожая нашим собственным войскам. Что же касается тяжелых орудий, то будут применены только те, огнем которых сможет уверенно управлять передовой наблюдатель. Мне нужно полчаса, чтобы перепроверить контрольными выстрелами точки попадания.
– Понятно.
В это мгновение шум боя достиг такой интенсивности, которого мы в этом дьявольском котле еще не переживали.
– Русские пошли в атаку, – сказал бранденбуржец. – Я отправляюсь к своим людям.
С этими словами он покинул командный пункт.
Малтер взглянул через амбразуру блиндажа на тропу, которая отходила от него:
– Вот уже наш первый беглец. Пожалуйста, отошлите все же обер-вахмистра Людвига на передовую. Он должен всех, кто ушел с передовой, остановить и собрать здесь.
– Вы поняли, Людвиг?
– Так точно, господин майор.
– Тогда вперед!
Внезапно мы услышали русское «ура!». Мы все еще сидели за маленьким столиком друг напротив друга. Малтер со всей серьезностью взглянул мне в глаза:
– Вот про такое и говорят: сердца их отважны!
Я только кивнул. Мы еще несколько минут сидели все так же, не шевелясь, в молчаливом ожидании. Наконец, его нарушил зуммер полевого телефона. Я взял трубку.
– Русская атака отбита, – повторил я телефонное донесение для Малтера.
– Слава богу! – ответил он. – А теперь наша очередь наступать.
Мы вышли из блиндажа. Там Людвиг уже собрал девятнадцать беглецов с передовой, которые, преграждая путь, стояли вокруг него. Совсем молодой лейтенант, шедший к передовой, воззрился на эту толпу.
– Что здесь происходит? – с любопытством спросил он.
– Вы подошли как раз вовремя, – ответствовал Малтер. – Ведите этих людей обратно к передовой на их места. Сейчас мы пойдем в атаку. Нам будет нужен каждый человек.
– Итак, стройся! Рассчитаться!
Лейтенант говорил в таком доверительном тоне, с улыбающимся лицом, что его внутренняя уверенность тут же передалась солдатам. В одно мгновение все они снова явили отличное солдатское самообладание. Все, кроме одного. Это был самый старший из них, в отличие от всех своих истощенных товарищей еще довольно упитанный солдат с окладистой черной бородой и беспокойными темными глазами. Живо жестикулируя, он отчаянно запротестовал:
– Я не могу идти туда. У меня температура – тридцать девять с половиной градусов.
– Но вы же не можете так точно это знать.
– Могу, мне только что измерил санитар.
Такая ситуация в боевой обстановке представлялась совершенно невероятной.
– Вам надо продержаться еще совсем немного, – сказал Малтер. – Во время атаки нам будет нужен каждый человек.
– Но я не могу, я действительно не могу. У меня жар – тридцать девять с половиной градусов.
Он горячился все больше и больше. Его глаза налились злобой, голос звучал угрожающе. В нем говорило обнаженное чувство самосохранения, непреодолимое желание выбраться из этого ада. Всякие воззвания к его чувству солдатского долга были бы бесполезны.
– Довольно разговоров. Вы идет со всеми, – сказал Малтер.
– Нет, я не могу и не стану этого делать.
Это было откровенное неповиновение приказу в боевой обстановке, принимая во внимание, что этот человек отнюдь не был так болен, как утверждал. Я напряженно ждал, что будет делать Малтер в этой трудной ситуации. Он сделал самое разумное, а именно ничего.
Он просто повернулся к еще бубнящему что-то солдату спиной и отдал приказ лейтенанту вместе с остальными следовать к передовой. Больной или симулянт – кто может знать, какое определение было бы здесь вернее? – на удивление твердыми шагами направился в сторону тыла.
– От него все равно не было бы толку, – сказал я Людвигу.
– Это точно, господин майор. Но я уверен, что этот негодяй симулирует. С каким бы удовольствием я съездил ему по заднице.
Мы вернулись в блиндаж. Малтер сказал:
– Но я здорово проголодался.
Он сел к столу и принялся хлебать еще теплый суп из котелка. Он делал это медленно и с видимым наслаждением, словно мы с ним сидели в самой мирной обстановке. Затем он надел каску, которая у егерей была в почете, и взял в руки свой автомат:
– В какое время вы сможете начать артподготовку к нашей атаке?
– В тринадцать часов.
– И сколько времени она будет продолжаться?
– Четверть часа.
– Итак, ровно в 13.15 я начинаю атаку.
Когда мы с Людвигом возвращались на наш командный пункт, я сказал:
– То, что делают здесь наши солдаты, превыше всех человеческих сил.
– Офицеры, – возразил мне Людвиг, – офицеры! Они расставляют каждого человека на его место, где он делает то, что у него получается лучше всего; и они всегда на месте, вплоть до командира полка. Если бы это было не так, здесь все бы пошло наперекосяк.
– Ну, без хорошей команды самый лучший офицер не сможет сделать ничего выдающегося.
Офицер пел дифирамбы солдатам, а солдат отвечал такими же дифирамбами офицерам. И обе наши песни были верными.
Борьба против бессмыслицы
На этот раз атака увенчалась полным успехом. Соединение с «боевой группой Видмера» было восстановлено. Увы, обошлось это нам дорого, потери оказались тяжелыми. Мало кто из солдат, еще остававшихся в батальоне «Бранденбург», вернулся из боя. Майор Малтер лежал раненый на своем командном пункте. Я заглянул к нему. Он трясся на своих нарах от раневой лихорадки, голова его была перебинтована, сквозь бинты проступала кровь. Осколок минометной мины попал ему в слуховой проход.
– Вам надо отправиться в лазарет, – сказал я.
– Нет, я останусь здесь. Долго все это будет так продолжаться? Как вы расцениваете положение?
– Довольно шаткое, если только мы не получим достаточные подкрепления, чтобы уничтожить русский батальон в тылу за нашей передовой и быть в состоянии закрыть левую брешь.
– О подкреплении нечего и думать. Те несколько человек на замену, которых нам время от времени присылает генерал, даже не покрывают текущие потери. Сегодня он снова отправил к нам маршем двадцать шесть человек. Что это должно значить?
– Все выглядит таким образом, что нужно из сложившегося положения извлекать тактические преимущества, причем немедленно, чтобы избежать катастрофы. У нас имеется брешь во фронте, через которую неприятель может просочиться куда и когда ему угодно, а русский батальон стоит уже между нашей линией обороны и командным пунктом. Просто невозможно себе представить, что русские не продвинутся еще немного вперед, чтобы уничтожить еще какое-то количество наших солдат. Еще труднее представить себе, что они не сделают попытку взломать нашу линию обороны с тыла. Любой немецкий офицер после удавшегося прорыва тотчас же попытался бы это сделать. Но русские другие. Если они достигли поставленных перед ними целей, они останавливаются там и замирают. Я знаю это еще по Первой мировой войне. Храни Господь их неспособных младших офицеров. Но их высшее командование совсем не плохое. И поэтому мы не можем успокаивать себя тем, что русские не попытаются использовать свои преимущества, как только разберутся в ситуации. А это может произойти уже завтра рано утром. И тогда у нас не останется ничего другого, как только продолжать жертвовать солдатскими жизнями. Но что нужно сделать, исходя из разумных предпосылок, я сообразить не могу. На сегодня все равно уже все закончилось. И нечего больше нам, двум стреляным воробьям, обсуждать, как жертвовать жизнями молодых парней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});