Мы с графиней пожали друг другу руки, обменялись взглядами и улыбками, которые озарили наши души, а затем г-жа де Шамбле продолжала:
— В самом деле, аббат Морен ждал Зою во втором этаже. Он сидел, нахмурившись, поджав губы, и крепко сжимал ручки кресла, видимо сдерживая свой гнев.
Войдя, Зоя почтительно поклонилась священнику и осталась стоять.
«Итак, девочка, — сказал аббат, первым нарушив молчание, — вы отказываетесь от блага, которое собираются вам сделать?»
«От какого блага, господин аббат?» — спросила Зоя, сделав вид, что не понимает, в чем причина его раздражения.
«Добрый малый очень хочет на вас жениться, а вы без всякой причины грубо отклонили его предложение».
«О господин аббат, вам неправильно передали, как было дело. Я не отвечала грубо, а сказала, что господин Жан Луи оказал мне честь. Я не отказала ему без причины, а сослалась на то, что не люблю господина Жана Луи. Если позволите сказать, господин аббат, я считаю, хотя у меня и нет большого опыта в таких вещах, что симпатия в любви важнее, чем мешок денег, каким бы толстым он ни был».
«Однако не это заставило вас отказаться от брака, мадемуазель», — ответил аббат, удивленный шутливым отпором Зои, которого он не ожидал.
«Да, причина не в этом, господин аббат, но это одна из двух причин».
«Какова же другая причина?»
«Госпожа де Монтиньи (Зоя выделила эти слова, что вызвало у священника мрачную улыбку), госпожа де Монтиньи, — повторила девушка, — собирается уйти в монастырь урсулинок в Берне по совету своей мачехи и согласно вашему желанию, господин аббат».
«Ах! — воскликнул священник. — Это весьма отрадно слышать. Она, наконец, решилась!»
«Да, но при одном условии».
«Она ставит какое-то условие?»
«О Господи, конечно. Вы ведь знаете, господин аббат, что брак, как говорят, раскрепощает женщину, а Эдмея теперь замужняя дама».
«Хорошо, что за условие выдвигает мадемуазель Эдмея?»
«Вы хотите сказать: госпожа де Монтиньи?»
«Пусть будет так».
«Так вот, она просит, чтобы я ее не покидала. Вы понимаете, господин аббат, что я не могу сегодня выйти замуж, а завтра уйти в монастырь — это послужило бы дурным примером для других».
«Хорошо, но, к сожалению, желание мадемуазель Эдмеи невозможно исполнить».
«Кто же этому помешает?»
«Во-первых, ваша матушка: она решительно не хочет с вами расставаться».
«Милая матушка, — воскликнула Зоя, — как это на нее похоже! К счастью, господин аббат, я знаю одного человека, который имеет на нее большое влияние и может добиться, чтобы я последовала за своей молочной сестрой».
«Кто же это?» — с недоуменным видом спросил аббат.
«Вы, господин Морен», — отвечала Зоя.
«Я?» — удивился священник.
«Да, вы».
«Ах, вот как! Ты рассчитываешь на меня».
«Я рассчитываю на вас, господин аббат».
«Что ж, ты ошибаешься, полностью ошибаешься».
Зоя покачала головой:
«Но ведь вы не знаете, почему я на вас рассчитываю, господин Морен».
«Было бы любопытно узнать, что заставляет тебя так думать».
«О Господи! Я сейчас вам об этом скажу, как сказала бы любому другому».
«Я слушаю».
Священник удобно устроился в кресле, собираясь выслушать доводы Зои.
«Во-первых, госпожа де Монтиньи…»
«Милейшая, не пора ли вам перестать называть мадемуазель де Жювиньи этим именем?»
«Отчего же, господин аббат, если ее теперь так зовут?»
«Вы же знаете, что она будет жить отдельно от мужа?»
«Раздельное жительство, господин аббат, это еще не развод».
«А вы очень сведущи в законах».
«Еще бы! Я об этом слышала, и к тому же еще ничего не решено».
«Это скоро произойдет: госпожа де Жювиньи уполномочила меня добиваться в суде прекращения сожительства».
«Возможно, но представьте, что госпожа де Монтиньи не пожелает, чтобы вы продолжали тяжбу».
«Как! Что вы такое говорите?» — вскричал аббат.
«Я говорю, что это вполне возможно».
«После того, что произошло, после того, как бедное дитя стало жертвой дурного обращения, что подумают люди?»
«Если люди узнают о причинах этого так называемого дурного обращения…»
«Так называемого?»
«Я понимаю, что говорю, господин аббат, и уверена, что вы тоже меня понимаете. Если бы люди узнали то, что знаю я, например…»
«Вы! — воскликнул священник. — Что же вам известно? Говорите!»
«Если бы люди узнали, господин аббат… Ах, послушайте, я предпочитаю ничего вам не говорить. Позвольте мне не разлучаться с Эдмеей — видите, я не называю ее больше госпожой де Монтиньи, чтобы вам было приятно, — позвольте мне не разлучаться с Эдмеей, и я ничего не скажу, все останется между нами».
«Нет уж, мадемуазель, — произнес священник, — напротив, вы будете говорить, и немедленно».
«Вы этого хотите, господин аббат?»
«Я так хочу!»
Зоя понизила голос:
«К примеру, если бы люди узнали, что накануне свадьбы Эдмеи вы не поленились приехать из Берне, чтобы самолично исповедать невесту?»
«Разве я не был раньше ее духовником? Как же я мог оставить свою воспитанницу одну в столь важный момент ее жизни?»
«Действительно, господин аббат, и люди только похвалят вас за такую преданность. И все же, вдруг все узнают, что вы потрудились приехать сюда из Берне лишь затем, чтобы рассказать своей воспитаннице о бесноватых монахинях из Лудёна?»
«Что вы такое говорите?»
«Лишь затем, чтобы запугать Эдмею, пригрозив, что она погубит свое тело в этом мире и свою душу на том свете, если станет женой человека, которого закон и Церковь должны были наутро объявить ее супругом!»
Священник сделал движение, как бы приказывая девушке жестом замолчать, и его бледные тонкие губы пробормотали какую-то угрозу, но Зоя твердо решила довести дело до конца. Поэтому она лишь отодвинулась от аббата и продолжала:
«Если люди узнают, что это вы достали из библиотеки книгу о лудёнских монахинях и подложили ее Эдмее с помощью моей матушки; если они узнают, что утром в день свадьбы Эдмея нашла под статуей Богоматери записку, которую вы написали и подбросили опять-таки благодаря моей матушке; если все узнают, что вечером Эдмея обнаружила на том же месте вторую вашу записку, доставленную по назначению моей матушкой и сохраненную мною; если, наконец, узнают, что в ту роковую брачную ночь вы прятались в этой самой комнате, дожидаясь, когда в результате ваших угроз случится беда, — неужели вы думаете, господин аббат, что люди не пожалеют бедную девочку, которую вы едва не свели с ума, не простят господина де Монтиньи и не осудят подлинного виновника?»