— Хватит орать! Давай поговорим о деле, если ты вообще в состоянии что-то соображать!
Пару раз глубоко вздохнув, как она всегда делала, чтобы взять себя в руки, Рене медленно опустилась обратно в кресло.
— Отстранив меня сейчас от работы, ты ставишь под удар всю фирму — хоть это ты понимаешь?
— Возможно...
— Что значит — возможно?!
— Фирма существовала без тебя почти двести лет — думаю, что и твое исчезновение она переживет.
— Но не сейчас! Ведь идет реорганизация! Ты что думаешь — банки продлят тебе кредиты?!
— Я думаю, что какой-то выход всегда найдется. Но ты в моей фирме больше работать не будешь.
— В твоей фирме? — захлебнулся Виктор. — Да ты знаешь хоть, что это теперь за фирма? Мы скоро будем контролировать половину фармацевтического рынка Европы! Мне нужно еще каких-нибудь пять-шесть лет, и...
— Нет.
Рене сказала это очень негромко, но он запнулся на полуслове.
— Нет, я не хочу, чтобы ты работал в моей фирме, — повторила она. — Ты уволен.
— Ты — мне?.. — Виктор медленно встал — сейчас он был страшен. — Ты меня увольняешь? — И вдруг, сорвавшись с места, метнулся вперед, но не ударил, а оперся о стол и навис над ним, задыхаясь и крича ей в лицо: — Да я тебя уничтожу, сука! Я тебя разорю... ты у меня будешь на панели милостыню просить!
— Убирайся отсюда! — Рене тоже встала, чтобы не смотреть на него снизу вверх. Она чувствовала, что Виктор на пределе и может ударить в любую секунду, но страшно ей не было. — Больше нам говорить не о чем!
Все-таки он был намного выше нее, особенно когда внезапно выпрямился. Рене знала это выражение лица, и ей стало не по себе, впервые за время разговора. Сейчас он скажет что-нибудь — и это будет куда хуже, чем удар по лицу, потому что... потому что это будет при Теде.
— Чего это ты так осмелела? Нашла какого-то кобеля — и невесть что о себе возомнила? Ну-ка, который из них тебя трахает — этот, что ли? — Виктор небрежно кивнул на Гастона — высоченного эльзасца, стоявшего у двери, и побагровел, услышав ответ Рене:
— Все трое. А к вечеру еще парочка подойдет.
Она сама не знала, откуда взялись эти слова — и откуда взялась та холодная ярость, которая вдруг заполнила ее. Больше не было ни страшно, ни больно, ни хотелось заплакать или убежать и спрятаться от его язвительных замечаний.
— Да ты хотя бы одного идиота найди! Кому ты нужна, тощая уродина — с тобой трахаться хуже, чем с дохлой рыбой!
— У тебя была возможность сравнить? — Рене заставила себя рассмеяться. — Представляю, как это выглядело!
Виктор не терпел в свой адрес ни малейшей насмешки, поэтому сдавленное фырканье, донесшееся сзади — эти поганые шестерки смеют смеяться над ним!!! — заставило его потерять последние остатки разума. Кулак сам метнулся вперед — уничтожить, стереть с накрашенных, как у шлюхи, губ эту ухмылку, чтобы кровью залилась, чтобы...
Его перехватили, удержав с двух сторон и больно завернув руку за спину, а тощая сучонка продолжала смеяться!
— Никогда не слыхала о подобном извращении! Это как называется — некрозоофил? — Внезапно она стала серьезной: — Ладно, все, — и кивнула на дверь.
Поняв, что сейчас его выведут силой, Виктор смерил ее яростным взглядом и, рванувшись из рук охранников, шагнул к выходу.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Уже послышался стук двери — а Рене все так же стояла, выпрямившись и сжимая побелевшими пальцами край стола.
— Все, он ушел.
— Да... — она несколько раз кивнула. — Да, да...
Почувствовав, что она мелко дрожит, Тед развернул ее к себе — утешить, успокоить — и увидел, что в утешении Рене вовсе не нуждается. Глаза ее горели яростью, казалось, даже ежик встал дыбом, как после драки.
Она на миг прильнула к нему, вжалась лицом в грудь — и бросилась к телефону.
— Мадемуазель, узнайте, пожалуйста, в каком номере «Ритца» остановился Виктор Торрини... Нет, я хотела бы поговорить с его секретарем... Жорж Лере... Да, спасибо, я жду... — обернулась к Теду: — Ты сможешь мне сейчас кое-что напечатать?..
Разговор с Лере продолжался всего несколько минут. Рене поставила его перед выбором: оставаясь с Виктором, он тем самым вычеркивает себя из списков сотрудников «Солариума» — если же Лере проявит по отношению к ней необходимую лояльность, то она лично позаботится, чтобы он не пострадал при грядущих кадровых перемещениях.
В письме, напечатанном Тедом и отосланном в «Ритц» по факсу, Лере было предписано в понедельник явиться в центральный офис фирмы в Цюрихе.
Все то время, пока факс заглатывал лист и выплевывал его с другой стороны, Рене неподвижно стояла, уставившись на него, и лишь когда прозвенел зуммер, означающий конец передачи, тихо и жестко сказала:
— Вот так!
Да, Виктор еще, пожалуй, не успел доехать до «Ритца» — а неприятный сюрприз его уже ждет...
— Ты думаешь, он тебя послушается? — спросил Тед, видя, что она по-прежнему стоит, глядя в пространство.
— Кто — Лере? — очнулась Рене. — Да, конечно. О личной преданности тут речи не идет — Виктор, правда, ему хорошо платил, но за эти деньги издевался как хотел, а у Лере семья, и он жутко боится увольнения. Виктор вообще любит показать, что он главный, а все остальные — дерьмо, — в ее устах это вульгарное слово прозвучало непривычно.
Еще с утра, в преддверии встречи, Тед оборудовал кабинет диктофоном и двумя компактными фотоаппаратами, автоматически делающими снимок каждые пять секунд. Он подумывал и о видеокамере, но чуткий слух мог уловить легкий стрекот, да и пристроить ее в кабинете было особо негде.
Теперь предстояло напечатать фотографии и сопоставить их с пленкой диктофона. Тед всегда предпочитал печатать фотографии один, когда в конторе пусто и никто не мешает болтовней — вечер субботы был самым подходящим для этого временем. Но уже собравшись, он бросил взгляд на Рене, сидевшую в гостиной перед телевизором — и неожиданно для себя предложил ей поехать с ним. Занятие, конечно, на редкость нудное — но, может, она предпочтет поскучать вместе с ним, а не сидеть одна в номере?..
Она обрадовалась, как ребенок, которого неожиданно взяли в цирк — вскочила и побежала переодеваться. Единственное, что показалось Теду подозрительным — это звон поводка, донесшийся из спальни. Ну так и есть — собака тоже готова к выходу! Даже вид у них с Рене одинаково довольный!
Тед подумал, что пес может там что-нибудь опрокинуть, но, зная, что его опасение понято не будет («Он же хорошая воспитанная собака!»), предпочел промолчать.
В контору пришлось ехать в лимузине с телохранителями. Не дай бог, газетчики заметят, что они уезжают куда-то вдвоем — вот вам и материал для пресловутой «скандальной хроники»! Да и Виктор все еще в Париже...