соседству с цыганами, предупреждали:
— Насчет расчета они тугие. Берите вперед.
Волчок храбрился: «Получим!»
Когда выложили дом по окна, получили пятьдесят процентов договорных. Повеселели. Отпуск для вступительных экзаменов кончился, и Вадим, все под тем же предлогом, взял трудовой. Работали по двенадцать часов в сутки. Волчок хмельное употреблял регулярно, но в меру, Вадим лишь изредка.
Дед и его сыновья просили беспрестанно делать разные выступы из тесаного кирпича вокруг окон, по углам. Чтоб красиво было. Вадим вдруг придумал.
— Вова, а давай им эмблему заделаем. Какая должна быть у спекулянтов, не знаю, но у бывших конокрадов — это ясно. Кирпича немного белого надо. Представляешь, белая конская голова на красной стене?
— А ты сможешь? — загорелся Волчок. — Ну сейчас они мне стольник приплатят… Дед! Шагай сюда.
Цыганам идея с конскими головами очень понравилась, только платить они за это не хотели.
— Хоть покажите, как оно будет.
— Сначала бабки — все остальное потом. Спор здесь неуместен, — кричал Волчок.
И дед принес ему сто рублей.
В простенках между окон, чтоб получилось повыше к карнизу, Вадим сделал шесть небольших конских голов. Цыгане со всей округи приходили «дивиться» этим головам. Но когда стало видно, что скоро дом будет готов, работники остались как бы совсем одни. Даже дети, которых постоянно приходилось отгонять, держались вдали.
— Ага! — говорил Волчок. — Ништяк… Мы посмотрим… А фрайеров в том доме нет, жулик жулику сосед, и живут по сорок рыл в квартире…
И вот когда им оставалось уложить последние две сотни кирпичей, двор заполнился совсем незнакомыми цыганами: кони, телеги, цыганки с детьми от грудных и старше. Двор стал табором. И никакого внимания работникам.
— Смотри, какая природная воровская дисциплина! — невольно восхищались друзья.
Волчок злорадно скалился.
— Что сейчас будет! Что будет…
Когда они закончили, Волчок сбросил с себя рубашку и штаны, сделал перед домом из кирпичей что-то вроде трона, татуированный от шеи до пяток, уселся, постучал киркой по кирпичам.
— Дед! Бабки на кон.
Во дворе наступила тишина. Дед вышел к Волчку, загадочно улыбаясь.
— А справку дашь?
— Я тебе дом построил, — Волчок сделал жест назад.
— Люди говорят, справку надо. В райфе спросят, кто делал.
— Про справку уговора не было. Клади, дед, бабки на кон. Три стольника с полтиной.
— Справку… Как без справки? — зашелестели, застонали вокруг цыганки.
— Та нема у мэни грошив, — вдруг сказал дед. — Откуда стилько? Я вам вже дал.
— Найдешь!
— Ты ищи сам! — Дед показал на сарай, палатку.
— Нет?
— Нет. Ничего у меня нет…
Волчок резко вскочил на ноги.
— Сейчас, дед, я тебе кое-что продемонстрирую.
Он схватил валявшийся неподалеку лом, взлетел на подмости и несколькими ударами сшиб одну конскую голову. Яростный — уже ничем не остановить! — с занесенным над второй конской головой ломом, атаманским голосом прогремел:
— Как, дед?
О, что поднялось! Молодые мужики цыгане бросились было к дому, но в них со всех сторон вцепились цыганки; Волчок на подмостях был страшен; что раскроит он первому же череп, сомневаться не приходилось. Все кричали, размахивая руками — мужики, цыганки, дети. Кричали так, что казалось, их вот-вот выворотит наизнанку. Нутром кричали. А потом со двора понеслись люди, кони, собаки… Что-то бесовское было в этом бегстве табора. Словно спасаясь от заразы, исчезли со двора и сыновья, и дети, и дети детей. Остался дед, его старуха да молодая цыганка с белоголовым ребенком, потрясенно рыдавшая.
Дед вынес из палатки двести пятьдесят рублей.
— Больше нет, хоть режьте.
Отдав деньги, он тут же стал просить.
— Ребята, голову поправьте. От людей стыдно.
— Нет, — сказал Волчок. — Когда будет еще сотня, тогда и восстановим.
Дед просил. Друзья неумолимо переодевались, собрали инструменты, и дед сдался, вынес из палатки еще сотню.
Уже в чистом, друзья влезли на подмости, вырубили изуродованные кирпичи, изображавшие голову, на крепком растворе вставили новые.
Когда они уезжали, дед, старуха, и молодая цыганка яростно ругались друг с другом.
— Вот-вот, поговорите. Так-то оно лучше. Нашли фрайеров… — злорадствовал Волчок.
Вадим повез его прямо домой.
— Ты куда? Спрыснуть надо: боженька рассердится.
Вадим резко затормозил посреди дороги, мотоцикл заглох.
— У меня полный упадок. Ничего не хочу.
— Почему? Мы не правы разве? А что еще можно было сделать?
— Не в этом дело. Мне их все-таки жалко. И тех, предыдущих, у которых штукатурили тоже.
— О-о! — завыл Волчок.
В пивной перед высоким столиком, выпив, Вадим попытался еще раз объяснить:
— Не жалко, а жалкие. Цыгане жалкие, люди… жалкие, мы, корыстные, тоже…
— А на заводе за копейки упираться — не жалкие?
— Вроде нет. Хотя временами тоже. Но нет! На заводе нет. Просто тяжело бывает, и все.
— Должен же кто-то людям жилье делать? Вы с матерью по халупкам скитались, хорошо это?.. Мы необходимы.
* * *
Он вышел на работу после своих «отпусков». Расплатился с магазином за мотоцикл, сдал в областном ГАИ экзамен на право вождения мотоцикла и получил удостоверение. Последнее стоило многих переживаний, но как бы там ни было, теперь он мог свободно ездить куда угодно. Это было радостно.
Вдруг появилась Наденька. Встретила после смены под заводом. Оба засмеялись от радости.
— Разошлась?
— Да!
— И снова мы вместе?
— Да!
— Но теперь я на тебе совсем не женюсь, — ляпнул он.
После этих его слов она чуть не ушла.
— Я дурак! Это нечаянно. На самом деле рад тебе. Мотоцикл купил. Хочешь покататься?
Наконец удалось ее успокоить.
— А где же он?
— У цеха. Я тебя через ворота увидел, испугался, что можешь уйти, прибежал.
На мотоцикле она никогда не каталась, крепко вцепилась, что-то восторженно пищала. Вадим повез ее в свои любимые луга.
— Смотри, чувствуешь себя здесь маленьким, затерянным. Именно здесь, в лугах, зародилась сухопутная жизнь, а когда сделалось тесно, звери стали расползаться по тем холмам, с которых мы спустились.
Она ничего не поняла, ей в лугах не нравилось.
— По асфальту гладенько, а здесь кочки, болота какие-то. И коровы кругом наделали. Поехали назад. У тебя сиденье странное, все время сползаю. На асфальте было лучше.
Он огорчился. О законе красоты говорить не имело смысла. И назад ехать тоже. Он повез ее через луга к станице Кумшинской, где опять был Дон, судоходное русло. Роща около станицы ей понравилась: «Как на городском пляже». Берег здесь зарос камышом и осокой, но попадались и чистые песчаные места. По Дону плыли пароходы, было тихо. Слева рыбалил кто-то, справа — парочка, явно не городские, слишком крепко сбитые. Время от времени она вскакивала и с визгом, демонстрируя немалую мощь, бросалась в воду, он