— Иисус, что за ребенок, — приняв огорченный вид, сказал Бадди. — Никогда не думал, что ты такой ребенок, Сэнди. Честно.
Сэнди покраснел.
— Ладно, мне все равно, — произнес он. — Только будьте осторожны.
— Мы будем осторожны, друг, — искренне пообещал Бадди. Он вытащил из-под сиденья бутылку «Техасского драйвера» и протянул ее в окно. — Вот. Чтобы не скучал.
Сэнди взял бутылку и стал смотреть, как «камаро» будет заезжать на стоянку. Сначала красные габаритные огни медленно удалялись в темноту, а затем Бадди потушил их. Еще позже перестал доноситься рокот двигателя.
Сэнди отхлебнул немного «Техасского драйвера». Он знал, что если попадется кому-нибудь пьяным, то скорее всего лишится работы. Но ему было все равно. Быть пьяным было лучше, чем высматривать, не появилась ли на дороге серая машина службы безопасности аэропорта.
Он пил и прислушивался.
Звон разбитого стекла, приглушенный смех, скрежет металла.
Опять звон разбитого стекла.
Тишина.
Приглушенные голоса, затем громкое приказание Бадди:
— Вот сюда!
Какое-то бормотание. Снова Бадди:
— Плевать! Вот сюда, на приборную доску, я сказал!
Возня, ругань, смех.
Сэнди еще выпил и почувствовал себя немного лучше — по крайней мере немного пьяным.
Бутылка была наполовину пуста, когда голубой «камаро» выехал из дальних ворот терминала и спустился по пандусу. Сэнди стало не по себе.
— Ну вот и все, — сказал Бадди, когда машина поравнялась со стеклянной будкой сторожа.
— Хорошо, — проговорил Сэнди и попробовал улыбнуться. Он заметил, что глаза Бадди были налиты кровожадной злобой. Они его испугали, и, чтобы скрыть страх, он еще раз приложился к горлышку бутылки. Когда он выпил и перевел дыхание, то увидел, что Бадди все еще смотрит на него.
— Если тебя будут спрашивать в полиции, — сказал Реппертон, — то ты ничего не знаешь и ничего не видел: как будто все произошло до твоей смены.
— Конечно, Бадди.
— У нас были перчатки. Мы не оставили следов.
— Конечно.
— Успокойся, Сэнди, — смягчившимся голосом произнес Бадди.
— Да, ладно.
Когда «камаро» отъехал и исчез из виду, Сэнди вылил в окно остатки «Техасского драйвера». Он больше не хотел его пить.
26. КРИСТИНА В УПАДКЕ
На следующий день Эрни и Ли после школы поехали в аэропорт, чтобы забрать Кристину. Они предполагали вместе совершить небольшое путешествие в Питсбург и сделать кое-какие покупки к Рождеству — они казались себе ужасно взрослыми. В автобусе у Эрни было хорошее настроение, он выдумывал всевозможные забавные истории об их попутчиках и заставлял ее смеяться, несмотря на то, что у нее был один из «периодов», которые она обычно переносила тяжело и почти всегда болезненно. Толстая леди в мужских рабочих ботинках была падшей монахиней. Мальчик в ковбойке оказывался карточным шулером. И так далее, и так далее. Она пробовала подхватывать игру, но у нее это выходило не так удачно, как у него. Она восхищалась тем, как он преобразился в последнее время… как он расцвел. Лучшего слова она просто не могла найти. Она чувствовала в себе самодовольную гордость золотоискателя, который по нескольким признакам определил драгоценные залежи под землей и был прав. Она любила его, и она не ошиблась в нем.
На последней остановке они вылезли из автобуса и, взявшись за руки, направились к парковочному терминалу.
— Неплохо, — сказала Ли. Она впервые приехала с ним за Кристиной. — Всего двадцать минут от школы.
— Да, здорово, — согласился Эрни. — Но главное, что в семье стало спокойнее. Говорю тебе, когда мама в тот вечер пришла домой и увидела Кристину рядом с гаражом, у нее случился нервный припадок.
Ли рассмеялась и подставила лицо ветру. После ночного заморозка температура повысилась градусов до пяти, но все еще было прохладно. Такая погода ее радовала. Что же за рождественские покупки без холодного воздуха? И внезапно она стала радоваться всему, всей своей жизни. И любви.
Она подумала о том, как любила его. У нее уже были увлечения, и однажды в Массачусетсе ей даже казалось, что она могла полюбить, но этот парень был просто шик. Иногда он доставлял ей неприятности — его одержимость машинами была способна вывести из себя кого угодно, — но даже эти нечастые огорчения играли большую роль в ее чувстве, богаче которого она не знала. И отчасти оно даже ей самой представлялось довольно эгоистичным — через несколько недель она должна была начать завоевывать его… и победить его.
Они пробирались между рядами машин, тянувшихся до самого конца стоянки. Им навстречу, ревя двигателем, выехал американский спортивный автомобиль. Эрни начал говорить что-то о Дне Благодарения, но после первых же слов его голос был заглушен слаженным рычанием восьми цилиндров, гулко разносившимся под сводами терминала, — и она повернулась к нему, удивленно следя за беззвучно шевелящимися губами.
Внезапно его губы перестали шевелиться. Он замер на месте. Его глаза широко раскрылись… а затем, казалось, медленно поползли из орбит. Губы неожиданно скривились, а рука, державшая Ли, до боли стиснула ее суставы.
— Эрни…
Рев спортивного автомобиля затих где-то вдали, но он ничего не замечал. Его лицо словно окаменело. Она подумала: «У него сердечный приступ… удар… что-нибудь такое».
На один невыносимый момент его рука с такой силой сдавила ее кисть, что Ли показалось, ее кости не выдержат и сломаются. Его щеки были смертельно бледными.
Он выговорил только одно слово: «Кристина!» — и неожиданно выпустил ее руку. Затем он рванулся вперед, задел ногой за бампер «кадиллака», чуть не упал, но удержался и побежал вперед.
Наконец она поняла, что случилась какая-то неприятность с машиной — машина, машина, опять эта проклятая машина, — и почувствовала злость, смешанную с отчаянием. В первый раз у нее мелькнула мысль о том, возможно ли было полюбить его, мог ли Эрни позволить любить себя.
Ее злоба угасла в тот момент, когда она посмотрела… и увидела.
* * *
Эрни побежал к тому, что осталось от его машины, и застыл в оцепенении, вытянув руки вперед и отклонив назад голову, в классической позе жертвы перед развязкой трагедии.
Несколько секунд он стоял так, как будто хотел остановить машину или весь мир. Затем опустил руки. Его кадык перекатился вверх и вниз, когда он проглотил что-то — стон или плач, — и горло напряглось, отчетливо вырисовывая каждую вспухшую артерию и вену. У него было горло человека, пытающегося поднять пианино.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});