Читать интересную книгу Книга обманов (сборник) - Марта Кетро

Часа через три Ольга уже ехала в поезде, ей досталось только боковое место в грязном плацкарте, но всё-таки. Потянулись первые коробейники: сначала прошла старуха-мороженщица, потом крупная официантка из вагона-ресторана с кружевной наколкой в лакированных кудрях, выкликающая «кальмары, фисташки, пиво». Откуда-то выпрыгнула крошечная девочка, заскакала по проходу, вопя «камаыы, свисташки, пиииво», родители принялись её ловить, поднялся визг, залаяла чья-то невидимая, но шумная собачка, и поверх всего этого в динамиках запульсировала свирепая попса – «танцы, танцы, танцы, я отрываюсь от земли, лечу…». В общем, поехали.

Поезд как раз вынырнул из очередного туннеля, когда телефон, которым Ольга уже привыкла пользоваться исключительно в качестве будильника, ожил. На экране высветился «неизвестный абонент». Нажала «ответить» и, не дожидаясь голоса в трубке, спросила:

– Решили попрощаться, Елена?

– Только что узнала: с Катей беда. Не справилась с управлением на серпантине.

– Это ужасно.

– Оля?

– Да, я слушаю.

– Зачем?

– Что именно?

– Не придуривайтесь, мне сейчас и так тяжело. Неужели вы это – из-за мужчины?

– Н-ну… по сумме заслуг.

– Оля-Оля. «Два врага есть у женщины…»

– Лена-Лена. Лучше не начинайте обряд, если не уверены, что сможете его завершить, – знаете такое правило? Вы бы построже следили насчёт наркотиков в школе – девочки от них такие впечатлительные становятся, что до беды недалеко. Не перекладывайте на меня ваши недоработки. Как вы тогда прелестно выразились – я даже не извиняюсь.

– Какая вы стали смелая. Что ж, Оля, прощайте.

– До свидания.

Ольга завершила разговор. Лишь на секунду стало нехорошо – Катя.

«Всегда ли я была такой, или из-за этих женщин, их тайн, их напитков и зеркал изменилась настолько, что человек погублен – а мне не страшно?» Потом отмахнулась – пустое.

Открыла еженедельник и стала обдумывать планы на ближайшие недели. Сразу же – навестить маму. Закончить книгу – она теперь будет другая, Ольга уже видела всю схему, осталось только записать. Потом косметолог, парикмахер. Позвонить Марине. Заехать в издательство. И… Алёша? Ну, может быть, в конце октября…

Дама А в раздражении отбросила телефон.

«Дрянь такая! Она у меня ещё получит своё, когда вернётся… А куда ей ещё деваться – побегает и вернётся. Лисица».

Знаки любви и её окончания

Иллюстрации Полины Вахтиной

И вся моя книга, это акт бессмысленной

нежности – к Вам.

Полный провал

Это текст, который так и сяк я пишу несколько лет, то подкрадываюсь к нему, то набрасываюсь, то отворачиваюсь и делаю вид, что не смотрю. А он не даётся и не уходит, ни от меня, ни ко мне.

Так уж я устроена, что не прощаю себе не только некоторых поступков, но и чувств. Я не должна этого желать, я не должна об этом думать – потому что неблагородно или мелко. А мне, чтобы хорошо к себе относиться, необходимо быть красивой не только в зеркале, но и на рентгене. То есть принцессы не просто не какают, но и не хотят.

Всё время возвращаюсь к давней истории, из древнейших. Я тогда влюбилась как-то очень трезво и здраво: не то что вибрации и «ах, что со мной», а просто видишь, что человек – твой, и надо брать, без него ни счастья, ни, по большому счёту, жизни не будет. Так бывает, редко, но бывает. И точно так же знаешь, что если упустишь – всё, второй возможности не положено. Оказываешься вдруг перед лицом своей единственной на все времена любви, уж какой она будет, счастливой или нет, бог весть, но в главном всё ясно.

Я тогда существовала разрываемая страхами – либо меня бросит огонь моего сердца, либо мне придётся принимать, как говорят политики, непопулярное решение. И при этом я очень сильно его любила. Очень. Можно разные слова подобрать, я умею, но вот о нём – горло сводит и получается только вымученно – очень. Очень.

Очень.

Боль от несостоявшейся жизни, конечно, была сильной, но ушла и она, оставив на песочке обрывки, обломки, гондоны какие-то, битые бутылки. И гаже из всего оставшегося было знание, что я не справилась. Иисус, конечно, уж какой герой, а тоже молил – пронеси, но его не послушали. А мне повезло, и вышло по слову моему – чашу, в которой кипело моё счастье, пронесли мимо, любовь мою великую пронесли чуть выше моей головы, будущее пронесли, ребёнка передали с рук на руки, наши ссоры, болезни – всё меня миновало, грех заменили на мелкую подлость, казнь – на порку, а смерть – на долгое-долгое умирание, и даже не без приятности.

Она его безумно любила

Я как раз подметала пол, когда мне пришло в голову, что вот умри сейчас ты, умри сейчас я, и всё, что о нас скажут через поколение, – «она его безумно любила». И то при условии, что связь наша станет кому-нибудь известна. Но, скорее всего, моя или твоя внучка ничего об этом не узнает. Из всей долгой прекрасной несчастливой жизни бабушек и дедушек мы сохраняем в памяти только одну любовь – ту, что привела к появлению наших родителей. В этом есть дань уважения, не к морали, конечно, а к цельности личностей: ведь так достойно иметь главную любовь на всю жизнь. Мы сводим их мелкие страстишки в одну чистую реку, и вроде они жили не зря. А все внебрачные бесплодные отношения не заслуживают посмертия, как ни сгорай от них сейчас – вот прямо сейчас.

Это, конечно, нелепый повод родить от тебя ребёнка – чтобы лет через сорок какая-то глупая девочка не солгала обо мне, говоря «она его безумно любила»

«…потому что я бел, как мел, и печален, как госпиталь» [9]  Я у твоих ног, моя радость, у твоих ног и рук. Семь желтых лимонов разложу на столе, чтобы написать первую букву твоего имени, целых семь лимонов на одну лишь букву. Нужно бы черешней, и цветами, и серебристыми бликами на воде, и огнями морских лайнеров, которые заплывают в узкие реки, чтобы развлечь тебя. Но у меня только семь желтых лимонов, кислых, как бедность, ярких, как вспышки под веками во время любви.

Я затеваю танцы, которые оживят мёртвого, поднимаю большую волну, которая всё растёт, доходя до небес, чтобы она вознесла тебя ко мне и ты смог взглянуть на прекрасную зелёную землю. Но каждый раз она гаснет и ложится у твоих ног, моя радость, у твоих ног и рук. Потому что многое в человеческих силах, а в моих – почти всё на свете, кроме одного. Я не могу сделать счастливым того, кто меня не любит.

Она говорит – яяяяяяяяяяя

«Как дети, бывает, хохочут, прицепившись к слову, которое вдруг кажется смешным, повторяют его, закатываясь, задыхаясь, кашляя, и в конце концов ударяются в слёзы (однажды твердила в истерике сахар-сахар-сахар-сахар-сахар), так и я сегодня – развеселилась, подумав: „Я негодная!“, а потом покрутила эту мысль – всякому и расстроилась.

Я негодная – тебе, я тебя не заслуживаю. Я негодная – ему, я ему не подхожу. Я негодная – себе, я слаба. Я хорошая в принципе, как идея, которая нравится многим, но вот возьми её в дом, попробуй сделать смыслом своей жизни, и окажется – нежизнеспособная, непродуманная, негодная. Я негодна для той цели, что стоит передо мной, хотя, казалось бы, её-то можно сменить? но это иллюзия, потому что цель связана со стрелой ещё с той поры, когда наконечник был живой костью. И пока душа моя летит навстречу белой стене, серому камню, тёмной воде, я даже не могу закрыть глаза».

И вот так, сначала смеясь, потом задыхаясь и плача, она раскачивалась и повторяла: «я негодна я негодна я негодна я негодна я негодна я»

Песенка для пальчиков

Все, все девочки любят Песнь песней, особенно 8:6 – «положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный».

Во-первых, это красиво.

Во-вторых, оправдательно.

В-третьих, напрочь снимает ответственность с любящего существа.

Падаешь, как камень на печень, а в ответ на робкие претензии всегда можно в священную книгу потыкать: вот же написано – любовь; написано – крепка; написано, положи – пусть лежит.

И, в-четвёртых, это снова красиво, такая невыносимо красивая утрата воли – ты трогательная, как пьяный подросток, просто уноси и люби, а твоё дело только тонкие руки свешивать, да по возможности не блевать. А и сблюёшь, так ничего страшного, сказано же, стрелы – огненные, а желудок у нас не железный и не больше напёрстка.

И раз за разом мы подписывали капитуляцию одной и той же сакральной формулой: как печать, как перстень, как смерть. Не вдумываясь в древний ритуал (и, уж конечно, в то, что вокруг позже накрутили Отцы Церкви), а твёрдо понимая только одно – возьми с собой и носи, не смей отпускать. Сама же свешивать руки перестаёшь очень быстро, начинаешь вцепляться так, что кожа белеет, и это верный знак, что однажды, уже скоро, придёт время разжать пальцы.