— Ты же не думаешь, что с тобой может случиться несчастье, когда я рядом?
Мы приближались к серым стенам Аббатства, и я не ответила.
Он неожиданно обернулся, и в лунном свете я увидела, что лицо его сурово.
— Дамаск, — спросил Бруно, — ты веришь, что я не такой, как другие?
— Но… — в ушах моих вновь зазвучал голос Кезаи:
«Он угрожал мне, и я сказала ему то, чего не следовало говорить никогда… Я ждала ребенка от монаха…»
— Я хочу, чтобы ты знала правду, — продолжал Бруно. — Для меня это важно. Эта женщина, Кезая, сказала не правду. Лгал и монах. Люди лгут под пыткой. Мир полон лжи, но мы не должны винить солгавших, потому что их вынудили сказать не правду. Плоть слаба. Пытка превратила в обманщиков многих великих людей, клявшихся говорить только правду. Я появился на свет не так, как они уверяли тебя. Мне открылась эта истина, Дамаск. А если ты будешь со мною, то тоже должна знать ее. Ты должна верить этому. Ты должна верить в меня.
В лунном свете он выглядел незнакомым и прекрасным, не таким, как люди, которых я когда-либо знала, и я любила его. Поэтому я робко сказала, как, должно быть, сказала бы моя мать Саймону Кейсману:
— Я верю тебе, Бруно.
— Так ты не боишься пойти со мной?
— С тобой не боюсь.
Он толкнул дверь, в которую, я видела, вошел призрак, и мы очутились в безмолвии Аббатства.
После теплого воздуха снаружи меня обдало холодом, и я задрожала. Холод шел от каменных плит, которыми был вымощен двор.
— Не робей, я рядом, — сказал Бруно.
Однако я не могла забыть возвращения Кезаи после той ужасной ночи в трактире с Ролфом Уивером. Я очень хотела поверить в то, в чем желал меня уверить Бруно, но в душе не могла согласиться с тем, что Кезая все выдумала.
Но Бруно был рядом, и впервые после смерти отца я была счастлива. Я чувствовала, что сегодня он просил меня прийти потому, что хотел сказать мне что-то очень важное.
Бруно нашел фонарь, зажег его и сказал мне, что хочет показать, где жил аббат. Это был странный, жуткий путь, мне все время казалось, что мы встретимся с призраком. Бруно показал мне чудесный дом со сводчатым залом и множеством комнат. Было видно, что здесь трудятся рабочие, превращая его в великолепную резиденцию. После жилья аббата Бруно показал мне трапезную — простое каменное строение с мощными котрфорсами, где под крышей с дубовыми стропилами двести лет сиживали монахи.
Я подумала о том, что очень скоро здесь будет жить человек, которому теперь принадлежит Аббатство, и что Бруно решил взглянуть на все это в последний раз, пока есть такая возможность. Он провел меня по монастырю, сводил в погреба, показал пекарню, где некогда сиживал с братом Клементом. Я напомнила Бруно историю, как он стащил горячие пирожки из печи.
— Монахам нравилось рассказывать обо мне подобные сказки, — ответил Бруно.
Этой ночью я увидела то, чего никогда не видела прежде. Я удивлялась, почему он мне все это показывает, и только позже поняла, почему.
— Ты видишь, — говорил Бруно, — это целый мир, но мир, пришедший в упадок. Почему бы не возродить его снова?
— Этим, наверное, займется тот, кому теперь все это принадлежит, — сказала я. — Из дома аббата получится прекрасный жилой дом, у нового хозяина здесь будет много работы.
— Конечно, много, некоторые строения надо привести в порядок. А подо всем этим есть еще лабиринт туннелей и погребов. Но там опасно, и тебе не следует ходить туда.
Потом он повел меня в церковь. Хотя все ценности были украдены, сама церковь пострадала не очень сильно. Я взглянула на высокую сводчатую крышу, поддерживаемую массивными каменными контрфорсами. Витражи на окнах были целы. На них была представлена история распятия Иисуса. Пробивающийся сквозь ярко-синие и красные стекла лунный свет освещал все призрачным светом.
Бруно потянул меня к занавесу, висевшему справа от алтаря, и отдернул его в сторону. Мы очутились в маленькой часовне, и я сразу поняла, что это та самая часовня Богородицы, куда восемнадцать лет назад брат Фома принес сделанные им ясли с деревянной фигуркой Христа и куда на следующее утро, которое было утром Рождества, пришел аббат и нашел в яслях живого ребенка.
Крепко держа мою руку в своей, Бруно ввел меня в часовню.
— Тут они и нашли меня, — сказал он, — и я привел тебя сюда, потому что хочу кое-что сказать тебе именно здесь: я избрал тебя разделить со мной жизнь.
— Бруно, — воскликнула я, — ты просишь меня стать твоей женой?
— Да.
— Значит, ты любишь меня? Ты действительно любишь меня?
— Так же, как ты любишь меня, — отвечал он.
— О, Бруно… я не знаю. Я никогда не думала, что ты любишь меня достаточно сильно для того, чтобы жениться на мне.
— Что, если я предложу тебе жить в нищете?
— Ты думаешь, это испугает меня?
— Но ты выросла в достатке. Верно, теперь ты потеряла наследство, но ты можешь удачно выйти замуж. Руперт сможет быть тебе хорошим мужем.
— Ты думаешь, что я хочу выйти замуж лишь для того, чтобы жить в тепле?
— Тебе следует хорошенько подумать. Сможешь ли ты жить с отшельником в пещере или в хижине? Ведь ты будешь страдать зимой от холода. Захочешь ли ты скитаться вместе с ним, временами не имея другой крыши над головой, кроме неба?
— С тем, кого я люблю, я пойду, куда угодно.
— А ты ведь любишь меня, Дамаск. Ты всегда меня любила.
— Да, — согласилась я, ибо это было правдой. Я действительно всегда любила его. Любила странной, неугасающей любовью, наверное, из-за того, что он всегда казался мне не таким, как другие.
— Значит, ты будешь со мной, несмотря на все трудности, которые тебе придется испытать?
— Да, — ответила я.
Он обнял и страстно поцеловал меня.
— Ты будешь любить меня, слушаться и родишь мне детей?
— С радостью ! — воскликнула я.
— Ведь ты всегда хотела принадлежать только мне.
— Да, но я думала, что безразлична тебе — Ты думала, что меня интересует Кент, — сказал Бруно. — Глупышка Дамаск..
— Да, я считала, что ты увлечен Кейт. Она умная, красивая, а я…
— Ты моя избранница, — ответил он.
— Мне кажется, я вижу сон.
— Ив том сне сбываются твои желания.
— Да, — ответила я. — Мне казалось, что у меня больше никогда не будет таких счастливых снов.
— Тогда поклянемся в верности здесь, в этой часовне, где много лет назад нашли меня. Но прежде подумай, Дамаск. Жизнь полна трудностей. Выдержишь ли ты их ради любви?
— С удовольствием, — искренне ответила я. — И я рада, что тебе нечего мне предложить. Я докажу тебе, как сильна моя любовь.
Он вновь с нежностью коснулся моего лица.
— Спасибо тебе, Дамаск, — сказал он. — Спасибо за эти слова. Здесь, на этом алтаре, мы принесем наши клятвы. Дамаск, поклянись, что ты любишь меня, и я поклянусь нежно любить тебя.