Род быстро покачал головой.
— Э, не беспокойся, Векс. Это всего лишь догадка, вероятно, неправильная. Я держу это в уме.
Он отвернулся от пульта управления с пылающим взором. Машина времени, кто бы мог подумать?!
Он вдруг осознал слабое свечение слева от себя. Над ним возвышался мрачный Горацио Логайр.
— Что это за магия, человек?
Род помрачнел, снова повернувшись к машине.
— Странная, милорд, темная и странная одновременно. Я немного знаком с разными, э, магиями, но это такая, о которой я ничего не знаю.
— Что же ты тогда будешь делать?
Род нахмурился, уставился в пол, а потом поднял взгляд с мрачной улыбкой.
— Спать. И размышлять над тем, что увидел.
— И когда ты уничтожишь эту игрушку сатаны?
— Когда буду уверен, — пробормотал Род, снова оборачиваясь посмотреть на машину. — Уверен, что это чума, а не лечение этого средневекового, погруженного во мрак мира.
Брови Логайра сошлись, когда его мрачность усилилась. Он, казалось, почти увеличился, вырисовываясь выше и шире, делая человека, стоящего перед ним, маленьким и беззащитным. У Рода возникло безумное ощущение, что на него с ревом несется древний локомотив.
В голосе зазвучал отдаленный гром.
— Тогда я поручаю тебе изгнание этого демонического алтаря и сброда его жрецов.
У старика, решил Род, определенно зашли шарики за ролики.
Меч духа молнией вылетел из ножен. Род невольно принял оборонительную стойку. Затем он выпрямился, выругав себя — призрачный меч едва ли мог причинить ему вред.
Меч поплыл к нему острием вниз — сверкающее подобие распятия в призрачном свечении духа.
— Поклянись на рукояти моего меча, что отныне ты не успокоишься, пока не очистишь землю сию от пробившейся к власти испорченности, что изгонишь сей темный алтарь и всех слуг его, и еще: что ты никогда, покуда жив, не покинешь Грамарий в час опасности.
От потрясения у Рода отвисла челюсть. Широко открыв глаза, он уставился на неожиданную мощь и величие духа. В живот его закрался чуждый, бесформенный страх. Волосы у него на затылке встали дыбом от холода безымянного страха.
Он съежился.
— Это едва ли необходимо, милорд. Я люблю остров Грамарий и никогда не…
— Положи руку на рукоять и клянись! — Слова были краткими и строгими.
Род немало струхнул, отлично понимая, что эта клятва на всю жизнь привяжет его к планете.
— Клянись! — прогремел дух. — Клянись! Клянись!
— Все тут ты, старый крот? — пробормотал под нос Род, но это не сработало, он никогда не чувствовал себя менее веселым.
Он уставился на пылающую светом рукоять и строгое лицо за нею.
Почти против собственной воли он сделал шаг вперед, затем еще один, наблюдая, как его рука сомкнулась вокруг рукояти. Ладонь ничего не почувствовала, никакого давления твердого металла, но воздух в его руке был таким холодным, что парализовал его пальцы.
— А теперь клянись мне! — прогремел Горацио.
«А, ладно, — подумал Род. — Это только слова. Кроме того, я ведь агностик, не так ли?»
— Я… клянусь, — неохотно произнес он, буквально выдавливая слова. Затем в его мозгу сверкнуло озарение, и он легко добавил: — И далее я клянусь, что я не успокоюсь до тех пор, пока королева и все ее подданные не будут править вновь с единым голосом.
Он снял руку с меча, весьма довольный собой. Эта дополнительная статья давала ему путь прямо к его цели независимо от того, числил ли там Горацио или нет демократию среди опасностей, угрожающих Грамарию.
Дух нахмурился.
— Странная, — пробурчал он, — очень странная клятва. И все же сердцем я не могу сомневаться и благословляю тебя.
Конечно, признался себе Род, клятва все же привязывала его к Грамарию, но через эту пропасть он перекинет мост, когда подойдет к ней.
Меч скользнул обратно в ножны. Дух повернулся и сказал через плечо:
— Следуй за мною теперь, и я покажу тебе коридоры внутри этих стен.
Род последовал за ним, пока они не подошли к стене.
Дух показал длинным костлявым пальцем:
— Прощупывай, пока не обнаружишь, что камень под твоей ладонью подается.
Род протянул руку к камню, указанному призраком, и толкнул, наваливаясь всем телом. Камень застонал и со скрежетом подался, уйдя в стену. Когда он вышел обратно, отворилась дверь со скрипом протестующих петель, которым давно уже должны были бы сделать перерыв на смазку.
Щеку Рода овеял холодный черный воздух.
— А теперь оставь меня, — сказал стоявший рядом с ним высокий и величественный дух. — И ступай выполнять свой долг. И все же помни, человек, клятву свою и будь уверен, что если ты когда-нибудь отбросишь ее, первый герцог Логайр всегда будет стоять рядом с твоей постелью, пока ты наконец не поддашься страху.
— Определенно утешающая мысль, — пробурчал под нос Род. Он принялся ощупью спускаться по мшистым ступенькам, напевая себе под нос: «Никогда тебе не бывать одному».
На этот раз дверь на сеновал была открыта, и подобный грому храп Тома глухо раскатывался по каменному помещению.
Род остановился в дверях, пожевывая губу. Он вернулся в коридор, вынул из кронштейна факел и сунул его впереди себя в помещение, осторожно заглядывая туда, просто для гарантии уверенности, что никто не попытается вновь пробудить Тома с умыслом потребовать впоследствии алименты.
Колеблющийся луч факела открыл спящую фигуру рослого крестьянина, укрытого плащом до середины груди. Одна медвежья ручища удобно обнимала круглое мягкое тело блондиночки, укрытой (или раскрытой) плащом в той же степени. Ее маленькие твердые грудки прижимались к боку Тома, а голова с разметавшимися светлыми волосами покоилась на его плече. Одна из загорелых рук была по-собственнически перекинута через бочонок груди великана.
Род нахмурился и подошел взглянуть поближе. Лицо было тонкое, нос вздернутый, рот маленький с довольной и надменной улыбочкой.
Это была, определенно, не брюнетка, пристававшая к Роду ранее в коридоре. Он удивленно хмыкнул. Так значит, та девка не ринулась за слугой, когда ей отказал господин.
Конечно, она могла оказаться просто недостаточно резвой… Но нет, Большой Том был бы рад ублаготворить обеих.
Он поставил факел на место, вернулся на сеновал с кивком завистливого восхищения Большому Тому и, не трудясь стягивать камзол, свалился на кучу сена, служившую ему постелью. Это воскресило в нем воспоминания. Он зевнул, положил голову на согнутую руку и медленно продрейфовал ко сну.
— Человек Гэллоуглас!
Голос так и прогремел в тесном помещении. Род рывком выпрямился, девушка завизжала, а Большой Том выругался.
Над ним, светясь в темноте холодным светом, возвышался дух.
Род поднялся на ноги, бросив быстрый взгляд на Тома и девушку. Она съежилась в малодушном страхе, прижавшись к медвежьей шкуре его груди. На лице Тома уже установилось выражение угрюмого (и вероятно, испуганного) вызова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});