Он нетерпеливо посмотрел на часы и подавил неразумное желание рассечь толпу, как глиссер рассекает мелкие волны. И все же опаздывать он не любил и, выйдя на улицу, два квартала до автобуса мчался бегом, легкими наклонами корпуса избегая столкновений с ошарашенными прохожими. Навстречу в синих вспышках пронеслась «скорая» — Колпаков не обратил на нее внимание.
К месту встречи он успел минута в минуту, но Лены не было, как и уверенности в том, что она вообще придет. Так всегда случается, когда пользуешься одолжениями. Но недостижимых целей нет.
Вдали мелькнул знакомый красный сарафан. Колпаков недовольно отметил, что пульс зачастил, и, направляясь навстречу девушке, поспешил привести его к норме.
— Привет.
Поздоровавшись, он не выпустил узкую кисть, а одним движением взял девушку под руку. И тут же пожалел, получилось слишком развязно. Хотя с технической стороны выполнено безукоризненно.
— Однако! — Лена убрала руку. — За эти семь лет ты основательно поднабрался самоуверенности.
— Нет. Просто уверенности.
— Полезное качество. Если не переходит границ.
Сказано вроде в шутку, но довольно прохладно. И вообще...
Колпаков на миг пожалел, что с напористостью атакующего танка сломил противодействие Лены и склонил ее к сегодняшней встрече.
Лена вовсе не выглядела неудачницей, скорей наоборот. Держалась с подчеркнутым достоинством. Говорила свысока и несколько иронично.
Мужчины откровенно рассматривали ее, оборачивались вслед. Она поправила лямку сарафана, и Колпаков подумал, что у нее красивые плечи. Даже в мертвенном свете ртутных фонарей не поблекли забранные в тугой узел тяжелые волосы медно-красного отлива.
— Где работаешь?
На красивом лице мелькнула гримаска.
— На ТЗБ... Ну, торгово-закупочная база. Отдел изучения спроса потребителей. Хотя чего там изучать: что есть, то и берут.
Колпаков вспомнил прожекты Барыни.
— А мать?
— Что мать?
Она осеклась, и Колпаков понял, что задел за живое. Не будет же девушка рассказывать каждому про глупость не имеющей диплома и болезненно переживающей этот факт Барыни, которая по-своему представляет блага высшего образования.
— Давай лучше сходим в кино.
Между плакатом с наставившим на прохожих длинноствольный револьвер красавцем и светящейся надписью «Билеты проданы» бушевала толпа.
— Так ведь билетов нет...
Лена взглянула удивленно.
— И ты не можешь достать?
— Как же я их достану?
Она пожала плечами:
— Одной уверенности в жизни мало.
Колпаков молчал. Он был недоволен собой и раздражен. Это усиливало недовольство: холодное спокойствие — единственное допустимое состояние.
— О чем задумался?
— О прошлом. Похоже, что ты все забыла.
— А ничего и не было... — В улыбке Лены холода имелось в избытке. — Может быть, сны... С годами грань между сном и явью стирается, особенно у впечатлительных юношей.
— С моей впечатлительностью давно покончено.
— Рада за тебя.
Разговор не клеился. Наступила томительная пауза.
— Расскажи лучше, как жила в Москве? — бодро спросил Колпаков.
На лице девушки отразилась досада.
— Да что рассказывать... Совсем другая жизнь. Прекрасные театры, шикарные рестораны, интересные люди. Даже не знаю, что я теперь буду здесь делать?
Это беспросветное «здесь» относилось к городу, в котором Колпаков родился и вырос, привычному укладу, сложившемуся кругу общения и, конечно, к нему самому. Гена Колпаков испытал давно забытое ощущение маленького мальчика, которого пацаны постарше тычками и подзатыльниками отгоняли от недоступных, а оттого еще более притягательных рассказов о тайнах взрослой жизни.
Он быстро взял себя в руки, хотя неприятный осадок от проявленной, пусть даже только самому себе, слабости не проходил. У Лены тоже испортилось настроение, и, судя по всему, совместно проведенный вечер грозил стать не только первым, но и последним.
Такого, конечно, случиться не должно, судьба обязательно выбросит выигрышную карту, и Колпаков ждал события, которое придет ему на помощь. Или которое можно будет использовать себе на пользу. И такое событие произошло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Они проходили по центральной аллее чистенького скверика, вдоль ухоженной клумбы, а чуть в стороне, за живой изгородью, прятался павильон «Соки — воды — мороженое». Ни того, ни другого, ни третьего там испокон веку не водилось, зато продавали на розлив дешевое вино, ссуживались в обмен на пустую бутылку мутные выщербленные стаканы. И посетители собирались соответствующие: мятые хмыри с оловянными глазами, безвольная пьянь из окрестных дворов, нервически-взвинченная блатная мелочевка да совсем зеленая шпана, опасная непредсказуемыми, «на авторитет», выходками. Они пили, жевали, глотали и выпускали табачный дым, сквернословили, ссорились, порой доходило до драк.
На этот раз скандал начался звоном разбитой посуды, невнятными выкриками, кто-то упал вместе со стулом, место происшествия мгновенно обступила плотная толпа зевак, и визг толстой буфетчицы: «Он с ножом!» — известил, что каша заваривается круче обычного.
— Что там? — Лена брезгливо сморщила носик.
— Пойдем посмотрим.
На опустевшей веранде возле перевернутого стула длинноволосый парень зажимал разбитый рот. В опущенной руке тускло отсверкивал металл.
— Хде фета ссука?
Он отнял ладонь, бессмысленно уставился на испачканные пальцы.
— Где? — Длинноволосый нетвердо шагнул вперед, выругался. — Запорю!
Толпа откачнулась, Лена вцепилась Колпакову в рукав.
— Ужас! Пошли отсюда!
— Нет. Вначале я его успокою.
Колпаков сказал это достаточно громко и не торопясь двинулся к веранде, чувствуя, что мгновенно оказался в центре внимания.
— Брось нож, дубина!
Он говорил немного иронично, с ленцой, и видел себя со стороны — уверенного, подтянутого, в отглаженном костюме, коротко подстриженного — полная противоположность измятому, окровавленному перегарному субъекту, бездарно размахивающему своей жалкой железкой.
— Ты слышал, что я сказал!
Парень попятился.
Черт! Трусливый бык может испортить всю корриду!
Тупое лицо, бессмысленный взгляд, сейчас он готов воткнуть холодный металл в мягкое человеческое тело, чтобы завтра каяться, просить прощения, упирая на то, что чувствует силу, потому и пятится, мерзость, как бы еще бежать не бросился...
Может, так бы и получилось, но распахнулось наглухо задраенное окошко выдачи и буфетчица панически завизжала:
— Не лезь на рожон, зарежет!
Испуганный крик вернул длинноволосому утраченную было агрессивность, он кинулся вперед, выставив перед собой нож.
Эффектней всего выпрыгнуть и ударить пяткой в лицо, но на скользком кафеле рискованно, да и неэстетично, к тому же этот болван сам облегчил задачу защиты выставленной далеко вперед рукой.
Колпаков шагнул навстречу, развернулся корпусом, уходя с линии атаки, для страховки поставил блок левой, а правой схватил запястье противника, вывернул наружу, чувствуя, как прогибаются кости, и рванул книзу, одновременно выстрелив коленом вверх, в локтевой сустав. Раздался тихий, но отчетливый хруст.
Колпаков аккуратно опустил бесчувственное тело на пол, нашел отлетевший нож. Обычный перочинный, на синей пластмассе выштамповано «цена 1 р. 40 коп.». Клинок в тусклых мазках, воняет рыбой.
Он брезгливо бросил нож на прилавок.
— Отдадите милиции. А понадобится свидетель... — Он записал на салфетке фамилию, место работы и телефон.
— Молодец, парень! — похвалила буфетчица. И, понизив голос, предложила: — Налить стаканчик? Я угощаю!
— Спасибо, — усмехнулся Колпаков. — Не пью.
Окруженный почтительным молчанием, он подошел к Лене. Она смотрела с интересом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Молодец! Я не знала, что ты такой отчаянный! Совсем не испугался!
— Нет. Испугался. Пульс подскочил до сотни. Впрочем, учитывая ситуацию — это допустимо.
— Что с тобой? Временами у тебя делается отсутствующий взгляд и какой-то деревянный голос...