- Сэр Томас, могу я рассчитывать на вас и ваших людей?
- Сударыня! - речь англичанина текла медленно и размеренно. Чувствовалось, что каждое слово покидает гортань лишь после всестороннего обдумывания. - Я и мои люди готовы защищать вас от любого разбоя, от любого насилия со стороны кого бы то ни было. И в этом случае вся наша кровь до последней капли принадлежит вам по праву. Но вы предлагаете мне другое. Напасть на подданных французского короля с тем, чтобы выкрасть у них подданного герцога Бургундского. Менее двух месяцев назад наши сеньоры и государи - король Ричард и король Филипп-Август - заключили перемирие на пять лет. Я - честный слуга своего государя. Поймите меня правильно: я просто не вправе приказывать моим людям хоть что-то, что может быть истолковано как нарушение этого перемирия. Как враждебная акция, направленная против подданных короля Франции.
- А если эти подданные - бунтовщики?! Бунтовщики, умышляющие измену своему государю, творящие разбой и насилие на его землях? Тогда тоже не вправе?
- Кто есть бунтовщик на землях короля Франции - решает только король Франции. Кто есть бунтовщик на землях Бургундии - решает герцог Бургундии. И никто более. Во всяком случае, уж точно не скромный офицер одного из нормандских пограничных гарнизонов.
- Значит, вы отказываетесь, благородный сэр, сопроводить меня до замка Сен-Эньян?
- Моя госпожа! Полученные мной инструкции исключают какие бы то ни было двусмысленные толкования. Я должен доставить вас здоровой и невредимой в Невер, под защиту вашего родителя, графа Пьера де Куртене. Учитывая обстоятельства, я готов отойти достаточно далеко от буквы полученного приказа и сопроводить вас до резиденции любого вельможи, под покровительство которого вы соблаговолите отдать себя и своих людей. Пусть даже и до короля Ричарда. Но растяжимость моего долга, увы, не настолько велика, чтобы включать в себя вмешательство во внутреннюю политику Французского королевства и Бургундии. Прошу меня простить, сударыня.
Гримаса ярости, исказившая лицо юной графини, как нельзя более ясно показала, какие демоны бушую у нее в душе. Какие слова так и рвутся быть брошенными в лицо сэра Томаса. Однако же привычка к ответственности - за себя, за своих людей, за свои слова - взяла верх. Гнев и ярость были заточены в самых глубоких темницах души, а слова так и повисли в воздухе, оставшись невысказанными.
- Готье, всем немедленно спать. Как laudes отзвонят - выступаем. Да, и пусть хозяин постоялого двора засадит всю дворню за изготовление факелов. Нам еще не меньше трех лье идти в темноте этой ночью, и никто не знает, сколько следующей. Сэр Томас, прошу вас позаботиться о нашем раненном. Спокойной ночи, господа! Завтра нам понадобятся все силы, какие у нас только есть.
О, да! Ведь завтра их ждет Орлеанский лес. Даже в наше время, он входит в число крупнейших лесных массивов континентальной Франции. Сорокаметровые секвойи и многовековые дубы, сосна, пихта, несколько десятков озер, а также густой подлесок, заставляющий и сегодня изрядно потрудиться лесную службу Французской республики. Еще столетие назад - излюбленное место оленьей охоты для тех счастливчиков, кому происхождение и состояние позволяло предаваться этому изысканному развлечению.
А в конце двенадцатого века это был просто лес. Дремучий и страшный. Рука дровосека, углежога и пахаря еще не оторвала от него обширные пустоши под поля и виноградники в гигантской излучине Луары - лишь само побережье было тогда хоть как-то заселено и обжито. Изрезанный сегодня вдоль и поперек многочисленными дорогами, просеками и линиями электропередач, в те далекие времена Орлеанский лес встречал путника непроходимой чащобой могучего лесного царства. Где место лишь дикому зверю да птице. Человек же был здесь гостем редким и нежеланным.
Вот, юго-восточную часть этого лесного массива и предстояло пересечь с востока на юго-запад крошечному отряду графини Маго. Единственная, не дорога даже, а тропа, позволявшая передвигаться всадникам и навьюченным лошадям, вела от Бриара к Вьерзону. А уже оттуда - широкая, двум встречным всадникам разойтись, дорога на Тур, по которой дойдут они и до Сен-Эньяна.
Весь путь через лес слился у юной графини в один сплошной поток хлещущих по лицу ветвей. Сосновые и пихтовые лапы сменялись увитыми плющом ветвями бука, дуба, каких-то кустарников, и все это так и норовило попасть по глазам, губам, щекам... День отличался от ночи лишь тем, что вместо скачущего впереди и по бокам света факелов - сквозь кроны проступал пасмурный свет едва проходящего сквозь облачную пелену зимнего солнца. Несколько остановок в пути позволяли перевести дух, подкрепиться хлебом и мясом из седельных сумок, запить это вином - и снова в путь.
К Вьерзону отряд подошел около полуночи. Суточный переход через зимний лес дался графине и ее людям нелегко. Запавшие бока и тяжелое дыхание лошадей, потемневшие от усталости и недосыпа глаза всадников. Заранее посланные лейтенантом разведчики доложили, что люди Донзи здесь, вошли в город еще до заката. Два десятка всадников. Им самим внутрь до рассвета, естественно, не войти, крепостные ворота для них никто открывать не будет.
Ну что ж. Отойти на три четверти лье дальше по дороге на Сен-Эньян, выбрать место для засады, распрячь лошадей, укрыть попонами и задать им корму, очистить чуть в глубине площадку для сна, сгрести в кучи прошлогодние листья и траву, нарубить в темноте сосновых лап, выставить дозорного и назначить очередность... Делов-то! И спа-а-а-ть. Полночи у них точно есть.
***
- ...так, говоришь, уже и младшую замуж отдал? Да еще в замок, за графского конюха? Ну, Жак, ты всегда жучила был! Надо же, маленькая Агнис теперь настоящая дама, живет в замке! Отца-то не забывает?
- Я ей забуду... по одному месту!
- Хе, эт-ты завсегда был мастак! Ну, давай за малышку Агнис!
Толстый Пьер, хозяин 'Трех оленей' был искренне рад старому другу. Ведь сколько уж лет не виделись! Это когда он последний раз у Рябого Жака был? Точно, аккурат на крестины младшенькой. А сейчас - гляди-ка, жена графского конюха, что лично коня самого графа Робера обихаживает!
Вот ведь надо же, какой сегодня день суматошный был! Сначала притащилась какая-то подозрительная компания, человек двадцать. Двух-трех, самых натуральных разбойников из Дрё, Толстый Пьер знал лично. Знал, и какие делишки за ними водятся. В доме таких бы и на порог не пустил, а тут - куда денешься? Постоялый двор, он и есть постоялый двор. Кто платит, того и привечай!
Приперлись, лучшей еды, вина на всех потребовали. Это бы ладно, голодным из 'Трех оленей' еще никто не уходил. Сам добрый король Анри, затравивший когда-то в этих местах трех матерых оленей и изволивший откушать у его, Пьера, пра-пра-сколько-там?-прадеда, остался доволен. С тех пор, кстати, и появилось у постоялого двора во Вьерзоне новое название - 'Три оленя'. И роскошное украшение над входом. Нет, настоящие рога прибивать никто бы, конечно же, не позволил. Да трудно ли вырезать и склеить их из дерева? Да лаком покрыть, да выкрасить?
Так что, накормить-напоить дело не хитрое. Но ведь эти давай глазом косить, везде все вынюхивать, выспрашивать. А такое кому понравится? Всякий-разный люд у Пьера останавливается. И не каждому из них такое любопытство по душе. Мало ли какие у кого дела здесь, в лесной глуши? Нет, любопытных тут не любят. Да и расспросы какие-то странные. Дескать, не появлялись ли здесь, у Толстого Пьера некие колдуны - один жид чернявый и мелкокостный, а другой - верзила, весь в броню закованный? Ну, кто поверит, что можно в здравом уме такую невидаль разыскивать? А значит что? Значит - ищут они что-то другое. Но скрывают, что именно. За нелепой выдумкой про 'колдунов' прячут. А что тогда ищут? О, вот то-то и оно!
Так что, разослал он мальчишек - предупредить, кого нужно, чтобы сидели потише - да и сам приготовился держать нос по ветру. А незадолго до заката еще не легче! Два десятка латников мессира де Донзи пожаловали. Да не одни, а с самим их светлостью графом Пьером, сеньором Неверским! И не просто так, а видно, что не по своей воле светлость их с этими головорезами путешествует. Это что же на свете белом делается! Получается, молодой Эрве де Донзи своего собственного сеньора в плен взял и к себе в родовой замок отослал? Вот и понятно теперь, чего он полгода через Вьерзон туда-сюда мотался, а последние три месяца и вовсе в своей неверской сеньории пропадал. Ох, дела-дела! Теперь добра не жди...
Ладно, разместил всех как мог, а кого и потеснить пришлось. Тут глянь, прямо перед закрытием городских ворот еще и старина Жак пожаловал! Нет, оно, конечно, в радость! Ни с кем так душевно не посидишь вечерком за кружкой доброго вина, как с Рябым Жаком - дело проверенное. Эх, как знатно они, помнится, сиживали в осаде вместе с добрым королем Луи, когда подлый Дре де Муши посмел восстать против своего государя и сюзерена! Никто лучше старины Жака, щеки которого были тогда нежней, чем у юной девы, не умел выискивать припрятанные удравшими селянами бочонки доброго мюскадэ.