Читать интересную книгу Пасьянс в четыре руки - Елена Граузс

Она рыдала, когда он, подхватив рюкзак, вышел из комнаты. Когда же он закрыл за собой дверь, рыдания стихли. Но голова от этого меньше болеть не стала.

В знакомом садике было все так же тихо и пусто. Павильон красовался свежей граффити-надписью во всю стену. Влад ощутил, как помимо воли дрогнули уголки губ, поползли вверх, расцветив усталое его лицо улыбкой. Когда-то Севка вот так же рисовал и дворник шугал его и приятелей, чтобы не творили непотребств. Тогда он не улыбался. Так отчего же простая картинка-воспоминание теперь вызывает волну тепла в груди?

Влад достал телефон и посмотрел на крохотный экранчик. Глаза слезились, и имя перед взглядом расплывалось.

Долгие гудки… поздно уже, но почему-то не хочется сбрасывать вызов. Почему так хочется услышать знакомый с детства голос и говорить, говорить, как прежде обо всем, о разных мелочах и о философии его любимой музыки, о случайно услышанных стихах, об удивительной страсти и нежности, что поселилась в нем.

— Влад?.. — усталый сонный голос. — Что-то случилось?

И бесконечная тревога плещется в каждом слове, в каждом хрипловатом обертоне. Влад прикрыл глаза, затылком касаясь кирпичной стенки павильона.

— Ничего, я… просто хотел тебя услышать…

Изумленный вздох.

— Влад… ты…

— Это странно звучит? — Ястребов-старший закусил губу и тихо вздохнул. — Наверное, да.

— Ты никогда раньше так не делал, — мучительно долгое молчание, будто там, в квартире на другом конце города, в маленьком сонном уютном мирке молодой человек судорожно пытался понять что же ему теперь делать с этим открытием.

— Я никогда раньше не чувствовал, мелкий…

— Ты чувствуешь?

— Чувствую, — выдохнул Влад. — Так много всего, даже не верится… Это больно, Севыч, оказывается это больно.

— Где ты?

— Только что ушел из дома. Там Дашка была, меня ждала, и мне вдруг стало так… неприятно все, что связано с ней, она совершенно отличается от Киры, ты знаешь, это ведь она все… — под сердцем распускалась боль, растекалась по венам, порождая яркие сполохи под зажмуренными веками. — Мне достаточно просто быть рядом, чтобы это оживало. Это не любовь, Севк…

— Не любовь, — эхом откликнулся там, на другом конце незримой ниточки брат. — Так не любят, Владька.

— Я знаю, потому что я люблю тебя, но она… Я чувствую ее тепло, ее любовь, ее страхи, ее желания… — по спине спускается волна озноба. Пальцы заледенели. Влад поежился, глубже зарываясь в тонкую курточку. — Я откликаюсь, что-то внутри меня откликается на ее чувства…

— Она «карта», Владька, — в голосе Севы тускло мерцала грусть.

— Пусть, Сева, пусть, — улыбнулся про себя Влад. — Я чувствую, я всю жизнь хотел этого, понимаешь? Она мне подарила это, кем бы она ни была… Она не может воздействовать на меня никак, а значит все, что я чувствую — чувствую сам, это мои чувства, Севка, и за одно это я готов защищать ее от всего мира.

— Даже от меня? — горечь.

— Я люблю тебя, мелкий.

— Я… тоже люблю тебя, Владька…

…Он кое-как добрался до метро, надеясь, что успеет доползти до Киры до того, как уйдет последняя электричка. И только когда лифт остановился и Ястребов вышел на уже знакомом этаже, у знакомой же двери, понимание того, что домой он не вернется, робко постучалось в измученный жаром разум.

Кира вздохнула, пошевелилась и открыла глаза. Попыталась распрямиться и тихо застонала: сведенные от неудобной позы мышцы отозвались болью. Черт… Прилегла на диван, чтобы хоть немного расслабиться и уснула. Влад уже должен был вернуться. Влад!

Кира мгновенно вскочила и, поправляя халатик на ходу, метнулась в прихожую. Даже не глядя в глазок, щелкнула замком и открыла дверь. Заглянула в горящие глаза и выдохнула:

— Влад!

— Видишь, ничего со мной не случилось, — Влад шагнул в коридор, осторожно опустил рюкзак с вещами на пол в углу и, закрыв дверь, прислонился к ней спиной, глядя на девушку из-под полуопущенных ресниц. — Волновалась, ждала и выглядывала из окошка?.. — голос сел и он скорее шептал, чем говорил.

— Спала, — без улыбки ответила Кира, глядя пристально в его глаза. Потянулась, почти встав на носочки, коснулась губами лба. — Как ты?

В лицо дохнуло жаром, мгновенно стало трудно дышать, что-то вспыхнуло внутри, прокатившись по венам огненным потоком, и Влад тихо застонал. Странно, но губы Киры подарили прохладу. Там, где она его касалась. Он осторожно обнял девушку и щекой прижался к ее щеке.

— Так значительно лучше. Боже… не надо было… — сделав над собой усилие, Влад заставил себя разжать объятия и отвернуться. Жар с новой силой накинулся на него, а тело потребовало: не отпускай, не смей. — Я заразный, наверное, не надо было… приходить,…

Он легонько коснулся ее скулы кончиками пальцев и чуть не взвыл. Прохлада. Нежная, шелковистая прохлада. Как здорово, как восхитительно погружаться в нее, как в жаркий летний день окунаться в ласковую воду озера.

— Кира…

Она перехватила его руку, сжала пальцы.

— Тебе надо лечь.

Влад переплел их пальцы и коснулся губами раскрытой ее ладони, провел по щеке и улыбнулся. Шальной, лихорадочный блеск в глазах, жаркое дыхание… сухие губы шевельнулись, едва слышно выталкивая просьбу.

— Можно я тебя поцелую?.. Было бы обидно сгореть, и не повторить то, что было на площади.

— Ты не сгоришь, — еле слышно выдохнула Кира. Что происходит?! Жар Влада словно начал проникать и в нее. Понемногу, почти незаметно, но внутри словно кто-то раздувал костер. Она чуть качнулась вперед и застыла в паре сантиметров от его лица.

Его пальцы разжались, выпуская ее ладонь и вплелись в растрепанную светлую гриву, не оставляя ни миллиметра расстояния между ними. Губы пленили ее чувственные губы, накрыли властно, жадно, страстно, разделяя дыхание. Он раскрылся ей на встречу, совсем как тогда, позволяя странному перепутанному клубку обрывков чувств и эмоций вырваться на свободу, подстегиваемому кипящим в нем жаром.

Желание… вот как это называется. Настоящее желание.

Искорки чистой страсти плясали на их губах.

— Кира…

А она молчала… Внутри бились в истерике ярко-красные нити, тянясь к нему, жадно поглощая его эмоции, его желания и требуя еще и еще. Большего…

— Да… — воздуха хватило только на один еле слышный выдох. Но руки словно сами собой прошлись по его плечам, зарылись в волосы, чуть сжали… Она чувствовала, как бьется его сердце, но жар… Кажется, он ушел. Или она теперь также горит?

Он неловко стряхнул с себя обувь, пошатываясь, как пьяный. Выпутался из куртки, целуя ее губы, скулы, шею, комкая тоненький шелк халатика. Нечем дышать. Только ею можно. Только ее пульс поддерживает бешенное биение его сердца в груди.

Он подхватил ее на руки, прижимая к себе так крепко, будто хотел присвоить, сделать частью себя, так же, как чувствовал сейчас. Ток крови по венам, жар ее тела…

Он не помнил как добрался до спальни, только на миг ощутил боль в плече: кажется, не вписался в дверной проем. К черту… к черту все. Кира…

А у нее не было сомнений, и вопросов — тоже. И даже мысль, занозой засевшая в мозгу была сейчас лишь рябью, тенью. Она этого хотела. Она этого ждала. Всплеска, жара, его силы, его мягкой и рычащей пустоты.

А он уже не просил, не шептал. Он — любил. И кто бы знал, откуда в бывшей ищейке столько нежности, столько чуткости и столько настоящего искреннего желания. Когда каждое касание вызывает прерывистый стон, каждый поцелуй лишает рассудка. Впервые за всю жизнь.

Точка невозвращения — непонятная, но острая боль, на короткий миг пронзившая его тело и словно открывшая настежь, распахнувшая душу, властно исторгнувшая с истерзанных поцелуями губ крик. Потому что жар, кипевший внутри, хлынул из него наружу, прочь из содрогающегося тела, в нее, такую же раскрытую нараспашку.

А Кира, потерявшаяся, ослепшая от хлынувшей в нее вдруг силы, вскрикнула негромко, задохнулась, устремляя невидящий взгляд в потолок. И казалось, что там пляшут сотни молний, ветвятся, переплетаются. Срываются вниз, заставляя ее дрожать и стонать сквозь стиснутые зубы. Удовольствие? Боль? Что-то большее?

Самое яркое, четкое ощущение — его, Влада, руки вокруг нее. Реальность — тяжесть его тела. Целый мир клином — в касании его губ. И хочется и плакать, и кричать. Но с губ срываются только беспомощные стоны.

Быстрее и быстрее, пока не сходит в груди с ума сердце, пока не пронзает судорогой удовольствия тело. Кира, я это ты. Ты это я. Твое сердце вбивается в мое. Переплелись вены как ветви. Ты даже дышишь тем воздухом, который вдыхаю я, а я вижу себя твоими глазами. Вздох… поцелуй с привкусом крови гасит крик. Последний. Победный. Торжествующий.

— Кира!.. — слабость накатила резко. Он почти упал, накрывая ее собой.

Вдох, выдох… И мягкое касание губ к ее виску. По-другому. Все по-другому. Он чувствовал. Он чувствует!