Вспомним мрачную мантру Чтецов Закона:
«Не лакать воду языком — это Закон. Разве мы не люди?»
«Не есть ни мяса, ни рыбы — это Закон. Разве мы не люди?»
«Не ходить на четвереньках — это Закон. Разве мы не люди?»
«Не охотиться за другими людьми — это Закон. Разве мы не люди?»
«Не обдирать когтями кору с деревьев — это Закон. Разве мы не люди?»
А вот брэдбериевский Грэнджер — один из хранителей умирающей культуры, не сыплет скрытыми угрозами, он просто предупреждает. Смотрите, предупреждает он, смотрите, как нас осталось мало. Каждый из нас важен и нужен.
И поясняет: вот перед вами, Монтэг, стоит мистер Фред Клемент. Когда-то он возглавлял кафедру имени Томаса Харди в Кембриджском университете, но университет превратили в Атомно-инженерное училище. А вот мистер Симмонс из Калифорнийского университета — знаток творчества Ортега-и-Гассета, таких больше нет. А это — профессор Уэст, в стенах Колумбийского университета он развивал учение об этике, про которую теперь уже и не помнят. Что касается лично меня, поясняет Грэнджер, то в свое время я тоже написал большую книгу под названием «Пальцы одной руки: Правильные отношения между личностью и обществом»…
И далее в повести идет поистине фантастический текст.
— Вы ведь хотите читать разные интересные книги? — спрашивает бывшего пожарного неукротимый Грэнджер. — Ну, скажем, «Книгу Екклесиаста»?
И поворачивается к священнику:
— Есть у нас Екклесиаст?
— Да, — сдержанно отвечает священник. — Человек по имени Гаррис, проживает в Янгстауне.
— Вот видите, Монтэг. Нам всем следует вести себя очень осторожно. Опасайтесь случайностей. Если что-нибудь случится с Гаррисом, то это вы будете для нас Екклесиастом, вы должны запомнить нужный текст. И не волнуйтесь, если что-нибудь забудете. Ничто в мире не исчезает бесследно…
И спрашивает:
— Хотели бы прочесть «Республику» Платона?
И на согласный кивок Монтэга поясняет:
— Это я — «Республика» Платона.
И говорит, что если Монтэгу вдруг захочется прочесть Марка Аврелия, то и Аврелий у них найдется — это мистер Симмонс. А вон стоит у дерева Джонатан Свифт — автор весьма острой политической сатиры «Путешествие Гулливера». А вон отдыхает, прикрыв глаза, натуралист Чарлз Дарвин, нисколько, кстати, не похожий на свой прообраз, а рядом с ним — хмурый немецкий философ Артур Шопенгауэр, а дальше — знаменитый физик Альберт Эйнштейн, а вон тот невысокий человек — это мистер Альберт Швейцер. А еще с нами — Аристофан, Махатма Ганди, Гаутама Будда, Конфуций, Томас Лав Пикок, Томас Джефферсон, Авраам Линкольн, даже Матфей, Марк, Лука, Иоанн с нами. Мы теперь сами сжигаем книги, — нехотя признается Грэнджер. — Прочитываем, запоминаем и тут же сжигаем, чтобы при обыске, не дай бог, у нас ничего такого не нашли. К сожалению, Монтэг, должен признаться, что в наших условиях микрофильмы себя не оправдали. Мы постоянно скитаемся, меняем города, меняем места обитания, пленку пришлось бы где-нибудь закапывать, а потом возвращаться за ней, — это сопряжено с риском. Лучше уж всё хранить в головах, в памяти, где никто ничего не увидит, ничего не заподозрит. Вот все мы тут стоим и сидим перед вами — обломки и обрывки человеческой истории, литературы, международного права. Тут и Байрон, и Том Пэйн, и Макиавелли, и Христос. Наша общая задача — сохранить знания, скопленные многими поколениями, сберечь их в целости и сохранности. Ведь если нас уничтожат, Монтэг, то вместе с нами погибнут бесценные знания, которые мы храним. Как самые обычные граждане мы бродим по заброшенным дорогам, сплавляемся по рекам, прячемся в горах. Иной раз нас останавливают и обыскивают, но никогда не находят при нас ничего такого, что могло бы дать повод к аресту. У нас гибкая, неуловимая, разбросанная по всем уголкам страны организация. Некоторые даже сделали пластические операции — изменили свою внешность и отпечатки пальцев. Нам нелегко, Монтэг. Вот почему мы с таким нетерпением ждем, чтобы поскорее началась и закончилась мировая война. Да, да, поскорее! Чтобы началась и закончилась. Война — это всегда ужас, но мы ее ждем. Сейчас нас очень мало, мы — ничтожное меньшинство, глас вопиющего в пустыне, но вот когда война закончится…
23
«Сильный взрыв потряс воздух. Воздушная волна прокатилась над рекой, опрокинула людей, словно костяшки от домино, водяным смерчем прошлась по реке, взметнула черный столб пыли и, застонав в деревьях, пронеслась дальше, на юг. Монтэг еще теснее прижался к земле, словно хотел врасти в нее, и плотно зажмурил глаза. Только раз он приоткрыл их и в это мгновение увидел, как город поднялся на воздух. Казалось, бомбы и город поменялись местами. Еще одно невероятное мгновение — новый и неузнаваемый, с неправдоподобно высокими зданиями, о каких не мечтал ни один строитель, зданиями, сотканными из брызг раздробленного цемента, из блесток разорванного в клочки металла, в путанице обломков, с переместившимися окнами и дверями, фундаментом и крышами, сверкая яркими красками, как водопад, который взметнулся вверх, вместо того чтобы свергаться вниз, как фантастическая фреска, город замер в воздухе, а затем рассыпался и исчез…»90
В ужасном молчании Монтэг и последние Хранители Знания, спасители книг, наблюдают результаты столь долго ожидаемой и все же столь внезапной атомной бомбардировки (вот они — тяжелые сны XX века).
Что теперь говорить? И кому?Ведь даже Земля, что считалась незыблемо твердойИ улица главная наша, Мэйн-стрит,Та, что казалась столь прочной на видИ надежно закованной в камень, —В студень трясущийся всё превратилось,В студень, ползущий у нас под ногами,Вот что с Америкой нашей случилось.Что же нам делать?Что же нам делать?..91
24
«— Когда Джеймс Симпсон92 удирал по хайвэю от полиции и вертолетов, — рассказал журналисту «Playboy» Рей Брэдбери, — в “Нью-Йорк таймс” так и написали: да это же прямо финал повести Брэдбери! Я смотрел потом повторный выпуск новостей — боже мой, они правы! В финале моего романа Монтэг убегает от пожарных и наблюдает самого себя на телеэкранах в окне каждого дома. И когда бывший пожарный все-таки удирает от Механического пса, жаждущее зрелищ общество пышет таким страшным и справедливым негодованием, что для умиротворения приходится срочно убить двойника Монтэга. (Смеется.) Кстати, я первый предсказал политкорректность.
— Все в том же “Фаренгейте”?
— Да, да. Там в одном эпизоде босс-пожарный приводит примеры того, как всевозможные меньшинства могут затыкать рты всему мыслящему обществу. Евреи не любят литературных героев Фейгина и Шейлока — значит, надо сжечь этих авторов с их книгами, запретить всякое о них упоминание. Черным не нравится негр Джим, сплавляющийся на пароме с Гекльберри Финном, — сожгите или спрячьте куда-нибудь книги этого чертова Марка Твена. Борцы за права женщин ненавидят Джейн Остен как слишком неудобную и старомодную фигуру — оторвать вредной старухе голову! Апологетам семейных ценностей неугоден Оскар Уайльд — ну вот, дождался, твое место у параши, Оскар! Коммунисты ненавидят буржуев — поубивать к черту всех буржуев! Видите, во времена “Фаренгейта” я писал о тирании большинства, а теперь пришло время говорить уже о тирании меньшинства. Первые каждый день заставляют нас делать одно и то же, подчиняться одним и тем же правилам, а вторые пишут глупости, ну, например, о том, что мне следовало бы гораздо больше уделить внимания правам женщин в “Марсианских хрониках”…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});