«Отгони подобные мысли, – приказал себе Майкл, – потому что если ты этого не сделаешь, то никогда впредь не сможешь полюбить ее снова».
А он любил ее. И в этом никогда не возникало даже капли сомнения. Он любил ее силу, ее хладнокровие. Так было и в ее доме в Тайбуроне, когда они впервые совершили это под голыми балками крыши, когда они говорили и говорили, не умолкая ни на минуту, не подозревая о том, что вся их дальнейшая жизнь будет постоянным движением навстречу друг другу.
Он потянулся к ней и коснулся ее щеки, отметив про себя, что выражение ее лица при этом не изменилось, что она полностью владеет собой, как это было всегда.
– Я действительно люблю тебя! – прошептал он.
– Знаю, – ответила она.
Он едва слышно рассмеялся.
– Ты знаешь? – Он сознавал, что улыбается, и это доставляло ему удовольствие. – Ты действительно знаешь!
– Да, – слегка кивнула она. – Я боюсь за тебя, и всегда боялась. Не потому, что ты безвольный, несостоятельный, не такой, каким должен быть. Я боюсь, потому что чувствую в себе такие силы, которых нет в тебе, но которые есть у других людей – у наших врагов, убивших Эрона, – силы, рождающиеся из полного отсутствия угрызений совести.
Она стряхнула пылинку с маленькой узкой юбки. Когда она вздохнула, мягкий звук этого вздоха, казалось, наполнил всю машину – словно аромат ее духов.
Она склонила голову – едва уловимый жест, который позволял ее мягким и длинным волосам будто рамкой окружить лицо. И когда она снова взглянула вверх, ее ресницы показались ему особенно длинными, а глаза – одновременно и прекрасными, и загадочными.
– Назови это колдовством, если хочешь. Быть может, именно в этом все дело. Возможно, суть вовсе не в генах, а в физической способности совершать поступки, которые недоступны нормальным людям.
– В таком случае у меня есть эта способность, – сказал он.
– Нет. Вероятно, длинная спираль оказалась у тебя случайно, – предположила она.
– Случайно? Как бы не так! – возразил он. – Меня выбрали для тебя, Роуан. Это дело Лэшера. Много лет назад, когда я еще был ребенком и остановился у ворот особняка, он выбрал меня. Как ты считаешь, почему он это сделал? Не потому, что я показался ему хорошим человеком, способным уничтожить его с трудом завоеванную плоть, – нет, разумеется, дело было совсем не в этом. Все дело было в ведьме, жившей внутри меня, Роуан. Мы происходим из одного и того же кельтского клана. Ты знаешь об этом. Я сам – сын рабочего, а потому ничего не знаю о своей истории. Но мой род прослеживается до самых истоков твоего… Власть происходит оттуда. Она была у меня в руках, когда я мог прочесть прошлое и будущее человека посредством простого прикосновения к нему. Это было и тогда, когда я услышал музыку, исполняемую призраком специально для того, чтобы привести меня к Моне.
Она слегка нахмурилась, глаза ее сузились на миг и снова стали большими и озабоченными.
– Я не воспользовался этими силами, чтобы уничтожить Лэшера, – сказал он. – Я был слишком напуган, чтобы употребить их. Я использовал мою силу как мужчина и употреблял также простые инструменты, о которых рассказал мне Джулиен. Но сила здесь. Она должна быть. И если именно поэтому ты любишь меня – я имею в виду, по-настоящему любишь, – то я могу проникнуть вглубь себя и выяснить, что могут сделать мои силы. Таковым всегда было мое мнение.
– Мой невинный Майкл… – произнесла она, но тон ее был скорее вопросительным, чем утверждающим.
Он покачал головой, склонился и поцеловал ее. Возможно, это было не самое лучшее из того, что он мог сделать, но он не удержался. Он обнимал ее за плечи и прижимал к сиденью, закрыв ей рот своими губами. Он ощутил ее мгновенный ответ по тому, как ее тело прильнуло к нему в страсти, руки скользнули вокруг его шеи и сомкнулись у него за спиной, рот ответил ему поцелуем, спина выгнулась. Роуан словно стремилась всем своим существом слиться с ним воедино…
Когда они наконец разжали объятия, машина быстро неслась по автостраде, а впереди уже высились строения аэропорта. Времени для утоления страсти, которую он ощущал в себе, для выражения гнева, обиды и любви, которые ему так отчаянно хотелось ей открыть, уже не оставалось.
Однако Роуан сама потянулась к нему, обеими руками прижала к груди его голову и поцеловала его.
– Майкл, любовь моя… Моя единственная и истинная любовь.
– Я с тобой, моя дорогая, – сказал он. – И не пытайся ничего изменить. То, что мы должны сделать – за Эрона, за Мону, за ребенка, за всю семью и бог знает за что, – все это мы сделаем вместе.
Когда они оказались наконец над Атлантикой, он попытался заснуть. Они поели достаточно сытно и выпили несколько больше, чем следовало, и говорили в основном об Эроне. В салоне уже было темно и тихо; они укрылись под полудюжиной легких одеял.
Майкл считал, что сон просто необходим. Несомненно, Эрон посоветовал бы им теперь выспаться и хорошенько отдохнуть.
Они должны были приземлиться в Лондоне через восемь часов, когда там наступит раннее утро, хотя для них будет еще глубокая ночь, и там их встретит Юрий, которому не терпится узнать – и он имеет на это право, – как погиб Эрон.
Боль. Скорбь. Неизбежное страдание.
Он ускользал куда-то, не уверенный в том, погружается ли в какой-то кошмар или стремится попасть во что-то яркое и несерьезное, словно в плохой комикс…
И вдруг ощутил прикосновение руки Роуан…
Она лежала спиной к нему, рядом, и сжимала его пальцы.
– Если мы видим это так отчетливо, – прошептала она, – если ты не отвернешься от того, что я буду делать, если я не буду отстранять тебя…
– Да…
– Тогда ничто не сможет разделить нас. Никто не сможет встать между нами. И что бы у тебя ни было с этой девочкой-невестой, все будет искуплено.
– Я и не желаю никаких девочек-невест, – возразил он. – И никогда не желал. Я не мечтал ни о какой другой женщине, когда ты покинула меня. Я люблю Мону по-своему и буду всегда ее любить, но это часть того, что мы собой представляем все мы. Я люблю ее и хочу этого ребенка. Хочу так сильно, что даже не желаю говорить об этом. Я слишком остро жажду иметь собственное дитя. Но хочу я только тебя, и это неоспоримая истина с первого дня, как мы встретились.
Она прикрыла глаза, теплые пальцы все еще крепко сжимали его ладонь, а затем медленно соскользнули. Роуан словно уснула. Лицо ее стало спокойным, безмятежным и совершенно безупречным в своей красоте.
– Ты знаешь, я лишал людей жизни, – шепотом сказал он, не будучи уверен в том, что она еще бодрствует. – Я убивал уже три раза и оставлял своих жертв без всякого сожаления. Это меняет кого бы то ни было.
Ее губы не шевельнулись.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});