Читать интересную книгу Чужого поля ягодка - Карри

— Не опаснее, чем вернуться в ваши клетки. Отойди-ка от него, сестра, я сама с ним побеседую, — это приступила к допросу та, блондиночка, что встретилась Миль первой. — Ну давай — будь умницей, расскажи нам, как отсюда уйти, и мы расстанемся целыми и довольными друг другом. Скажи по-хорошему. Не заставляй себя уговаривать.

Парень боялся, но — то ли из упёртости, а то ли из глупой гордости или ещё по какой уважительной мужской причине — молчал. Вряд ли он хранил верность присяге или ещё что в этом роде, скорее всего, как обычно бывает, некогда огорчил пару-другую статей закона, после чего места в легальном верхнем мире ему не нашлось, а здесь он пригодился… да и привык уже к здешним не самым плохим условиям… выбора у него, наверное, не было. Так что особо надеяться на его сострадание не приходилось, но попробовать всё же стоило, поэтому, заняв позицию в поле зрения пленника, Миль устремила в его зрачки умоляющий взгляд и попыталась «докричаться» до его души — «Ну помоги мне! Если я не вернусь к мужу, то просто загнусь здесь! Ты же сам всё знаешь…»

…Слышать он её не слышал, но мольбу прекрасно понял, чего уж там было не понять. Однако только поморгал и неловко потупил взор. Вздохнув, она уступила место блондинке. А сама прошлась по тесной операторской, без интереса посматривая на экраны: то, что на них было, понять мог только специалист…

А допрос продолжался.

— Знаешь, что, миленький — у нас нет ни времени, ни повода быть терпеливыми, — недобро прищурилась бывшая узница, вынимая из кармашка что-то небольшое и металлическое. Опыта у неё, может, и не имелось, но энтузиазма накопилось явно с избытком… — Зато есть вот этот ножичек. Он, конечно, маленький, но — оч-чень острый. И тебе будет больно. Очень-очень больно. Ты готов к боли?

И она прижала остриё к его левому глазу. Пока — к наружной стороне века, однако ни у кого не было сомнений, что она без сожалений искалечит парня. Тот побледнел и попробовал выкрутиться:

— Словами не объяснить, я должен показать… — остриё проткнуло тонкую натянувшуюся кожу… проникло в плоть века… и коснулось склеры. Парень замычал и дёрнулся, но голова была примотана плотно. Стекавшая алая струйка на бледной щеке походила на клоунский грим. Белок глаза с набухшими кровью сосудами напоминал какой-то жуткий плод…

— Попробуй всё же словами, мы понятливые, — поощрила Блондинка, и нажала чуть-чуть сильнее. Кровь наполнила складку века и потекла по щеке… Миль, морщась, отвернулась. Но от боли не отвернёшься… — И не советую дёргаться, глаз штука нежная. Ну? Я пока ещё жду… — напомнила девушка. — Ещё немного — и глаз начнёт вытекать. У тебя их, правда, два… — задумчиво протянула она. — Этак ты, пожалуй, решишь, что обойдёшься и одним…

— А ты попробуй укоротить ему то, что у него в единственном экземпляре. Или дай мне, — предложила вдруг другая беглянка, решительно берясь за ширинку оператора. Не иначе, тоже имела здоровенный зуб на местных самцов… — Ни один мужик не устоит. Мы начнём с самого кончика, понемножку… — пообещала она узнику.

— Да-а? — усомнилась Блондинка, играя лезвием. — Думаешь, так быстрее?

— Зависит от размера его раритета, — подала плечами вторая. — Но уж поверь — или скажет, или сдохнет. Причём — первое не исключает второго…

Парень заворожённо таращился на острый просверк ножа, обливался потом, загнанно-часто дышал и попусту облизывал мигом высыхавшие губы. Слёзы текли непроизвольно, смешиваясь с кровью… живописно пятнали рубашку…

Блондинка в раздумьи наблюдала, как пояс, а затем застёжка ширинки быстро уступают настойчивым маленьким рукам… Оператору было, конечно, достаточно больно, а уж страшно, как никогда в жизни, но эти паузы, ожидание мук — терзали едва ли не больше самой боли… Его боль входила в мозг Миль свободно, хотя и чуть отчуждённо, её левый глаз тоже горел, пульсировал и готов был лопнуть…

«Этак у него точно сердце не выдержит, да и у меня тоже», — Миль заблокировалась, отсекая чужую боль. Он ничего не скажет. И эти двое легко прикончат его просто из мести. Как крайнего. Не будь здесь так много свидетелей… свидетельниц… Или наплевать — ну и пусть девчонки увидят?… Время-то уходит… Ну что они могут понять, эти горожанки, которым даже в детстве сказок про колдунов небось не рассказывали…

Лезвие, холодя, переползло вниз и легко коснулось нежной кожицы… Мужчина всё ещё страдал молча. Пока молча…

Миль перехватила руку Блондинки.

— Ты что-о?! — удивилась та. — Он нам сейчас всё скажет, увидишь!

Миль отобрала ножичек, вытерла — действительно, очень острое лезвие… Пошарив в кармане, достала подаренный Литтеном биопласт, отрезала кусочек, поделила на два, и заклеила парню обе ранки. Ему стало легче. Боль не прошла, но поутихла.

«Терпи, — она коснулась его плеча. — Больше ничем помочь не могу».

— Вы посмотрите на неё!.. — возмутилась мучительница, поддержанная ворчанием остальных. Миль предупреждающе сверкнула зазеленевшими глазами — все четверо тут же заткнулись, поглядывали на неё молча — и срезала одну из лент, опутавших ноги невезучего оператора. «Покаянием» звался Узелок, который она, отвернувшись, торопливо связала из этой ленты. Правда, применять его на деле Миль ещё не доводилось, да и уверенности в правильном исполнении у неё не было. Будет ли работать — переживала она, собирая своим изделием потёки крови со щеки и шеи примученного, а затем, стараясь не обращать внимания на лихорадочный блеск страдающих глаз, подвесила сомнительное украшение на его залитую кровью грудь, напротив трепыхавшегося под рубашкой сердца.

— Это ему что — утешительный приз? — хмыкнула Блондинка. Миль рассеянно кивнула, следя, как под действием Узла меняется выражение лица подопытного. Вот перестали трястись его руки, вот он расслабился, на минуту прикрыл глаза… Всхлипнул прерывисто… После чего глянул на девчонок ненавидяще, для начала сиплым шёпотом длинно и неприлично выругался, и только потом сдавленно процедил сквозь зубы:

— Ну вы и стервы, девоньки, — он ещё надеялся справиться с желанием говорить, ещё стискивал губы и прикусывал язык, но ему всё сильнее не терпелось, его просто непреодолимо распирало, выворачивало — так хотелось рассказать всё, что он знал о самом коротком пути наверх, вот слова уже рвутся наружу, причиняя боль не меньшую, чем недавно ковырявшийся в его плоти ножичек… и, наконец, «Покаяние» подмяло остатки его воли — он сбивчиво забормотал, залопотал, с облегчением, с радостью: — …Отсюда — налево… до конца… справа будет… будет-будет-будет… дверь! Ключ-ключ-ключ, да, ключ — и опять коридор! В конце… там, в конце — сквозной… Если сквозной занят, ждать — освободится… А если нет — то справа там ещё есть грузовой, тоже сквозной! — и захохотал: — Да только там вас уж точно встретят, там наверху — всегда охрана! Охрана! Всегда охрана!!..

Выслушав эту короткую прочувствованную инструкцию, девчонки убежали. Миль задержалась. Узел надо было снять… Лишившийся «украшения» оператор, дыша тяжело, как после долгого бега, ослаб, обмяк, бессильно уронив голову на грудь. Миль наблюдала — вот он поднял голову, глянул утомлённо, но осмысленно…

— А ты чего тут? — удивился он. И на её приглашающий кивок в сторону двери зубасто усмехнулся: — Не… Мне с вами никак нельзя. Убьют. Не те, так эти… а не эти, так третьи! А ты беги, беги! Время!

И опять захохотал — хрипло, страшно…

Миль покачала головой. Наклонилась, подула ему в лоб. И ещё разок — нежно, ласково: тише, тише… забудь нас… всё, что было — прошло… спи… Ну вот, теперь, когда твоя смена закончится, тебя найдут связанным и мирно спящим, а то расшумелся…

Она обратила Узел, бросила на пол окровавленную полосочку ткани и потрусила догонять свой бестолковый выводок — куда ж они без ключа-то рванули…

Догнав их возле указанного тупика, заметила, как сбились они в кучку при её появлении… Ага, значит, что-то такое всё же почувствовали… Ткнула ключом в правую стену — открылся коридор заметно более широкий, чем в лабиринте. Этот коридор упёрся в лифт — сквозной, как обещал оператор. Так ли это, проверить не удалось — лифт был занят и уехал куда-то вниз. Ждать, пока вернётся, не стали: почти рядом, в конце опять же правого коридора, очень удачно пустовал другой сквозной — грузовой. Даже впятером в нём не было тесно. Лифт рванулся вверх так, что на ногах никто не удержался — грузовой не пассажирский, и скорость приличная. Но всё равно казалось, что он ползёт… Миль следила за сигнальным огоньком: двадцатый… девятнадцатый… восемнадцатый… наверху охрана, сказал оператор… семнадцатый… шестнадцатый… скоро, вот сейчас… пятнадцатый, четырнадцатый, тринадцатый… ой, мама, там же охрана…

Она показала девчатам — отползаем к стене, где дверь. Те поняли и послушно прижались к стенке. …Девятый, восьмой, седьмой… …Вот сейчас… Ещё немножко…