— Я неплохой внутри, — протянул Картелл. — Я просто не понят.
— Да, мы замечательные люди внутри, Картелл. Я — твой внутренний человек, — сказал к. — Влезай в ящик.
— Я? Мне влезать? Я — Карл "Великий Замбези" Картелл! Ты только маленький суб. к., какая-то часть меня. Я не полезу!
— Влезай, Карл, — повторил Конфуций. — Ошибка была сделана с самого начала, не ты должен был увидеть свет. Но, неправильный, ты жил своей неправильной жизнью.
— Я буду драться, я буду царапаться и проклинать вас!
— Это как раз то, что должно делать здоровое подсознание, — сказал к. — Залезай.
— Я не пойду! Это убийство!
— Ничего подобного, Карло, ведь я-то останусь здесь!
Потом маленький к. и Вероника запихали Великого Замбези К.Картелла внутрь ящика и закрыли крышку. Пока они делали это, маленький к. сам превратился в Великого Замбези. Когда он открыл ящик, там, естественно, было пусто. Тюремщик начал было возражать, что у него должен быть заключенный, но Вероника протянула ему оставшиеся доски.
— Все там, приятель, — сказала она. — Найдешь себе там кого-нибудь…
И Великий Замбези с Вероникой ушли.
Замбези не был величайшим магом в мире, но, возможно, он стал им после того, как начал относиться к делу более просто. Публика не знала представлений более легких, веселых, смелых. После своей странной промежуточной жизни он достиг, конечно, новых вершин.
— Я ужасно рада, что ты преодолел свои внутренние трудности, — говорила ему любящая Вероника. — Уф! Я всегда знала, что внутри ты замечательный парень!
Перевод Евгении Диллендорф
Небо
ебом торговал лично мистер Фуртиф, с лицом как у лисы, глазами как у хорька, скользящий вперед как змея и живущий под Скалами. Скалы перестали быть шикарным местом уже много лет назад. Их построили в роскошном стиле на зловонном участке земли (чтобы преобразить его), но зловонная земля одержала победу. Апартаменты Скал теряли свой блеск по мере того, как их делили, вновь и вновь, на каморки. Скалы выветрились. Их прежние пастельные тона сменились на скучно-серые и коричневые.
Пять подземных уровней, служивших в лучшие времена парковкой для автомобилей, теперь были превращены в перенаселенные клети и ниши. Продавец неба жил в самой нижней, самой маленькой и самой дальней из них.
Он выходил исключительно ночью. Дневной свет убил бы его: мистер Фуртиф это знал. Он торговал под покровом самых темных ночных теней. У него было всего несколько (причем странно подобранных) клиентов, и никто не знал, кто его поставщик. Сам он утверждал, что не имеет поставщика, что собирает и производит товар сам.
Велкин Алауда, пышная, но легкая в движениях девушка (говорили, что ее кости пустотелые и заполнены гелием), пришла к торговцу небом перед самым рассветом, когда он уже начал нервничать, но еще не сбежал в подземелье.
— Мешочек неба от слабонервной мыши. Беги, или солнце поглотит твой дом! — пропела Велкин. Она была уже выше самих небес.
— Скорее, скорее! — поторопил торговец небом, протягивая ей мешочек. Его черные глаза дрожали и поблескивали (если бы настоящий свет когда-нибудь отразился в них, он бы ослеп).
Велкин взяла мешочек с небом и сунула купюры в мохнатые ладони продавца. (Правда? Да, правда.)
— Будь плоским, мир, будь мягким, воздух, там, где небо растет под землей, — пропела речитативом Велкин, пряча мешочек и упархивая вприпрыжку (у нее не было излишка веса, ее кости были полые). А продавец неба ринулся головой вперед в черный колодец шахты.
Этим утром на скай-дайвинг пришли четверо: сама Велкин, Карл Влигер, Икарус Райли и Джозеф Олзарси. Плюс пилот — нет, не тот, на кого вы подумали, тот уже пригрозил сдать их всех; они больше не пользовались его услугами, — плюс пилот Рональд Колибри со своим маленьким самолетом для опыления посевов.
Но самолет-опылитель не поднимется к морозным высотам, откуда они любили прыгать. Да нет же, он поднимется — если все на небе. Но он не герметичен и не оснащен запасом кислорода. Не имеет значения, если все на небе, если самолет на небе тоже.
Велкин приняла небо с газированным «Маунтин Весс». Карл втер его в губу, как нюхательный табак. Икарус Райли скатал и засмолил. Джозеф Олзарси вколол, смешав с алкогольным напитком, в самую большую вену на пенисе. Пилот Ронни — слизывал и жевал, словно сахарную пудру. Самолет по имени Сорокопут принял небо через топливопровод.
Пятьдесят тысяч футов — вам не подняться так высоко на кукурузнике. Тридцать ниже нуля — ах, это не холодно! Воздух слишком разрежен, чтобы дышать вообще, — с небом кому нужны такие дополнительные услуги, как воздух для дыхания?
Велкин шагнула наружу — и полетела вверх, не вниз. Она часто демонстрировала этот фокус. Она мало весила и всегда могла подняться выше, чем остальные из ее компании. Она поднималась все выше и выше, пока не растворилась в небе. Потом она спустилась обратно, полностью замкнутая в сферу из ледяного кристалла, сверкая внутри него и строя рожи остальным.
Ветер завывал и обжигал кожу, и дайверы прыгнули. Они все пошли вниз, планируя, скользя по воздуху и кувыркаясь; иногда замирая неподвижно — так казалось; даже поднимаясь немного вверх. Они спустились к облакам и рассыпались по ним; темно-белые облака с солнцем внутри, покрывающим их румянцем и сверху, и снизу. Они раскололи ледяную сферу Велкин, и она выбралась наружу. Они ели тонкие кусочки льда, очень холодные, хрупкие, с запахом озона. Олзарси снял футболку и загорал на облаке.
— Сгоришь, — крикнула ему Велкин. — Нигде так не сгорают, как на облаке.
Это точно.
Они провалились сквозь темную белизну облаков и вылетели на безграничный голубой простор с облаками сверху и снизу. Это было то самое место, которое использовала Гипподамия[1] для забегов на колесницах ввиду отсутствия подобного простора на земле. У горизонта нижние облака загибались вверх, а верхние облака загибались вниз, образуя замкнутое пространство.
— Здесь у нас собственная область неба, — сказал Икарус Райли (это были их ненастоящие, скай-дайверские имена), — и она обособлена от всех миров и людей. Миры и люди не существуют до тех пор, пока мы говорим, что они не существуют. Ось нашего нынешнего пространства — его собственная гармония. Следовательно, пока оно в идеальной гармонии, время не движется.
По крайней мере, все их часы остановились.
— Однако внизу есть мир, — сказал Карл. — Жалкий мир, и мы можем сохранять его таким вечно, если пожелаем. Хоть и призрачно, но он существует, и мы из сострадания позволим ему позже стать реальным. Пока же он — плоский, и мы должны настаивать, чтобы он таким и оставался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});