«Надо было зашвырнуть его в солнце, — подумал я. — Надо?»
— А при чем тут Рисс?
— Шип содержит воспоминания, но в нем также хранится технология манипуляции ими: стирания, редактирования, монтажа, и, что еще важнее, передачи, — объяснил Свёрл. — Этим ключом можно открыть разум Рисс, проникнуть в него, как уже проникали когда–то с помощью той же технологии — и, возможно, с помощью той же части Пенни Рояла.
— Выходит, то, что все мы собрались сейчас вместе, означает, что твои намерения были запланированы Пенни Роялом?
— Запланированы, предугаданы, обусловлены…
Робот приподнял змею–дрона и зафиксировал ее в захватах, расположенных на одной линии с теми, что уже держали шип Пенни Рояла. Я заметил, как тщательно он закрепил голову дрона и, используя ретракторные клещи в железном кольце, разжал ей рот, так что тот оказался прямо перед острым концом иглы. А еще я обратил внимание на то, что тиски с шипом были на роликах, поэтому не требовалось обладать богатым воображением, чтобы догадаться, что произойдет дальше.
— Мне кажется, Пенни Роял чрезмерно усложняет решение сотворенных им проблем, — предположил я.
— Да, — согласился Свёрл, — а мы упрощаем.
— Зачем же так все запутывать?
— Я могу придумать много вариантов зачем, — сказал Сверд. — Простейшее решение проблемы не всегда наилучшее и часто может усугубить ситуацию. Вспомни историю собственной расы. Вы кормите голодающих, а в результате получаете зависимость и недовольство, правительства отказываются от ответственности, и это приводит к войне — и обострению голода. Вы уничтожаете автократические режимы — и убиваете больше народу, чем убивали тираны.
Ваши неистовые революции никогда не приводили к чему–то лучшему, а революционеры всегда превращались в тех, кого презирали.
— Ты так уверен…
— Я целый век изучал историю человеческой расы.
— Да, точно. — Я не знал, что еще ответить. — Так чем же лучше сложные пути?
— Пенни Роял мог бы обратить вспять изменения Изабель Сатоми, но тогда она осталась бы во главе преступной организации на Погосте и продолжала бы вести жестокую торговлю рабами. Вместо этого ИИ заманил ее и ее организацию на Масаду, где их уничтожили, в процессе изменив баланс сил планеты и фактически освободив Ткача, эшетера, от государственных ограничений.
— И что тут хорошего?
— Ну, это зависит от того, на чьей ты стороне.
— На Литорали, — сказал я, — Пенни Роял мог убить Цворна и Пятерку еще в океане, и это положило бы конец проблеме.
— Да, но люди — «моллюски» продолжали бы свой обреченный эксперимент. А я по–прежнему представлял бы угрозу миру между Государством и Королевством.
Я тряхнул головой:
— Нет, все равно слишком сложно.
— Возможно, Пенни Роял любит сложности.
— Это же…
— И сейчас мы только предположили, что исправление ошибок — единственная цель черного ИИ.
— Какие есть еще?
— Возможно что угодно — вот в чем проблема. Честно говоря, наилучшим ответом будет «не знаю».
Я снова посмотрел на Рисс. В этот момент дверь открылась, и вторинец вынес щитостеклянный ящик. Робот, присоединив многочисленные оптические и силовые кабели к заднему концу шипа, медленно разворачивал его острием в сторону открытого рта дрона. Понаблюдав немного, я присел на одно из массивных, предназначенных для прадоров сидений, снабженных пультами управления с отверстиями для конечностей крабоподобного существа. Впрочем, Свёрл едва ли им пользовался — под челюстью его огромного черепа я не заметил никаких рук–манипуляторов.
— Это повредит ей? — спросил я.
— Нет — по сути дела, это освободит дрона от некоторой скованности, поскольку извлечет воспоминания, необходимые, чтобы взломать запрет, наложенный на нее ИИ.
— А потом? Я знаю, что ты не любишь дронов–убийц, особенно такого вида…
— Не люблю, — согласился Свёрл, — но война закончена. Впрочем, не уверен, радуется ли этому дрон. Я обязательно введу некоторые ограничения.
— Сколько времени займет процесс?
— Много часов.
— В таком случае я хотел бы осмотреть свой корабль, если можно. Флейт еще жив?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Осмотреть корабль ты можешь, — ответил Свёрл. — Что же до Флейта, то я не знаю, попробуй выяснить сам.
— А после я хочу поговорить с Трентом Собелем, — добавил я, — и чтобы он при этом не пытался меня прикончить.
— Поговоришь, конечно, — сказал Свёрл, — поскольку еще один кусок головоломки должен встать на место. Трент Собель уже не тот человек, которого ты знал, и вряд ли попытается убить тебя или кого–либо еще. В сущности, ему потребуется твоя помощь.
Свёрл махнул клешней, и дверь позади меня открылась.
— Бсектил проводит тебя.
— Сюда, — сказал первенец, поворачиваясь к двери.
Бсектил провел меня по коридору к уменьшенной версии входа в святилище Свёрла — и переступил порог, велев мне подождать снаружи. Заглянув в проем, я увидел помещение, вероятно, служившее прадору жилищем — но оно опять–таки не соответствовало прадорским стандартам. Да, стены казались каменными, но в них было встроено множество аквариумов с подсветкой, полных весьма активных обитателей. Любопытствуя, я шагнул ближе, чтобы разглядеть получше.
Сбоку, у стены, находилось рабочее место с верстаками и прадорскими инструментами, окружавшими центральный объект. Неужели первенец мастерил какой–то механизм? Увлекшись, я забыл о приказе Бсектила ждать снаружи. И увидел… Изабель Сатоми на полпути ее превращения в капюшонника. Судя по лежавшей на столе коллекции, Бсектил создавал скульптуру из натуральных драгоценных камней. Это было настоящее искусство — то, чего в Королевстве прадоров, как считалось, не существовало вовсе. Более того, отсутствие у прадоров искусства Государство декларировало как окончательное доказательство их варварства.
Повернув голову, я увидел на другой стороне комнаты нечто, подходящее прадорам больше: стеллаж с пулеметами и лучевиками. Были тут и рабочие инструменты, которые можно крепить прямо к панцирю или броне. Среди скарба, на подставке, стоял первенец и снимал с себя доспехи. С тихим щелчком раздвинулись сегменты зрительной турели, захрустел и поднялся на полированных рейках разделившийся вдоль тянущейся над ножными гнездами линии панцирь. Передние подпорки отцепились, и панцирь откинулся назад на двух задних петлях, обнажив щербатую и корявую спину первенца — сделав его очень похожим на виденного мной недавно вторинца.
Последовали новые щелчки, и такие же полированные рейки, только поменьше, раздвинули и убрали броню, прикрывавшую ноги и клешни «краба». Прадор вылезал из экзоскелета, пользуясь, как опорой, чем–то вроде большой подковы, свисавшей с потолка. Освободив ноги и клешни, он уцепился за броню и выполз полностью, тяжело плюхнувшись на пол. Сперва его кривые ноги разъезжались, он с трудом сохранял равновесие. Я заметил решетку спикера–переводчика и прикрепленный возле глазного стебля форс.
— Натирает, — пробормотал Бсектил.
Наверное, броня предназначалась для обычных прадоров и была тесновата таким, как он. Я понял, что вижу очень, очень старого первенца. От подобных существ обыкновенно избавляются — каким–нибудь мерзким способом, — когда те пребывают в относительно молодом возрасте. Искусственно удерживаемые в отрочестве, они в какой–то момент становятся невосприимчивы к химии, которой их пичкают. И, насколько я понимаю, отцы убивают их прежде, чем они начинают неизбежно превращаться — несмотря на подавление — во взрослых. Или, может быть, все не так. Может, отцы убивают их до того, как они превратятся во что–то половинчатое — как этот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ты хочешь стать взрослым? — спросил я.
— Нет, — ответил Бсектил. — Отец никогда не предлагал нам выбора. Но он знает, что мы вполне способны освободиться. К тому же сейчас физиологические изменения убили бы нас.
Я осознал, что застыл с разинутым ртом, и поспешно его захлопнул.
— Ты не похож ни на одного из известных мне прадоров, — выдавил я наконец.