все… Родня чья-то… Небось уж помер давно.
Кто виноват?
Когда последний-то раз с тобой видались?.. Позавчера?..
Вот ты ничего и не знаш. Вчера Петр с Иваном убили друг друга… до крови.
Петр телевизор включил. Смотрел, смотрел… с полчаса — нет ничего! То, бывало, рябь показывал, а тут нету и ее, одни крапины.
Крапины же неинтересно смотреть. Он — к Ивану.
Ну, Иван сразу пришел… под хмельком, правда. И Петр маленько под хмельком был. Да… короче, пьяные оба в стельку.
Иван сперва-то починил телевизор, заработал он… Вставил вилку в розетку, тот и заработал.
Пошла рябь! Голоса нету, а рябь хорошая идет, крупная… Хоп! Исчезла рябь. Прождали с час — нет! нету ничего.
Тогда что же? Достали бутылку… две ли. И началась тут хренатень. Иван первый заметил… И Петр первый.
Они выпили по рюмке — оп! — рябь появилась. Только закусывать — чик! — рябь исчезла. Что такое, твою мать?! Они наливать скорее — оп! — рябь здесь. Они закусывать — чик! — нету ее.
А ну, какого дьявола?! И что за шутки?! Выпили — оп!
— вот она, рябь. Закусили — чик! — вовсе ее нету. Твою мать-то совсем! Они стаканы достали, давай стаканами проверять. Налили — оп! — есть рябь. Они закусывают — нету ряби.
Ни грозы на улице, ни самолетов. Что тогда?! Два часа уже так-то.
Тарелки достали. Налили в тарелки — оп! — есть рябь. Они закусывать — чик! — нету ряби.
До слез прямо. Обнялись, плачут сидят… Сидят, сидят… Ага! Тут Иван кулаком и ударь по телевизору, тот возьми и взорвись.
Ну, тут у них драка и вышла.
И кто виноват?.. Петр ни при чем, я считаю. Иван виноват!.. А Петр прав. Он же не понимает в телевизорах. Только с какой стороны смотреть… А что там внутри? Куда какой провод? А ну замкнет?! Дом спалишь!
Кузьма вон Порошков весной взялся у жены роды принимать. Твое это дело?! Учился ты?.. Что ты лезешь, куда не надо?! С ножом встал у постели, пуповину чтоб резать. А та глаза открыла!.. Господи! Муж с ножом у горла! Обморок с ней! С сердцем что-то… И троих родила. Так бы одного.
Петр не виноват, я считаю… Никак он не виноват… Нет… Да, я считаю, и Иван не виноват. Он тоже в телевизорах не понимает ни хрена. У него и своего сроду не было. Не знаю, чего он взялся чинить… Он чего не знает, за все берется.
Я так считаю… все-таки Петр виноват!.. А не Иван… Петр… А кто же еще? Знай, кого зовешь. Тем более видишь, он лыка не вяжет… Зачем звать? Какой с пьяного спрос?
Белкин вон Сергей Алексеевич. Агроном! Считай, непьющий совсем. Кто его одного в поле видит?.. Тут брат к нему приехал с женой. Ну, выпили чуть. Дело к ночи. Жены спать.
Хозяйка у Сергея Алексеевича уважительная женщина — гостям свою постель уступила, самим в сенях, значит, постелила. Мужа предупредила.
А они добавили еще!.. Под утро он брата в сени, сам в постель по привычке.
И что теперь?! Кто кому муж, кто кому брат?
И спьяну не помнят, было чего, не было.
Жены смеются, кричат: ничего не было!.. Может, и не было. Тогда чего они веселые такие?
Я считаю… Иван виноват… Конечно, Иван… Нет, Петр! Петр виноват… Или Иван?.. Нет, Петр. Петр.
Что ты делаешь, зараза?! Иван же тихонько кулаком, а ты ему со всего маху в зубы. Разве это дело?.. Он тихонько, и ты тихонько. Он средне, и ты ему тогда средне. Надо же меру знать.
Колька вон Веревкин весной в городе знакомца встретил. Приятеля. Ка» звать, не помнит, а вроде виделись где-то. Тот в буфет приглашает. «Заказывай, — говорит, — что хочешь, я при деньгах». А этот — дармоед же! Что ты!.. Жена с им обедает, боится отвернуться… без куска останешься.
Назаказывал! Выпили они, закусили. У того живот схватило, он кошелек на стол, сам бегом в туалет. Колька ждет… час, другой. Буфет пора закрывать. У Кольки денег только на обратную дорогу. Счет приносят — сорок три тыщи!.. Тут у Кольки живот свело. Милицию вызвали. Кошелек открыли — пустой, бумажки только: «Все на выборы!»
Два месяца вычитали из зарплаты… И еще дома от жены получил ровно на сорок три тыщи.
Я считаю. Петр виноват!.. Иван тихонько ударил, верно?. А Петр со всей силы… А Иван тихонько… по телевизору-то.
Да тоже ведь — это телевизор, а не морда. Что по ему стучать зазря? Какая спешка вдруг?.. Чуду тебе щас покажут на трех ногах?
Тимофей вон Дубков поспешил… Залез на крышу трубу поправить, а у соседа дачница загорала… лопухом прикрылась.
Он и пополз по крыше, как змей. Что ты, лопуха не видал, твою мать-то?!. Лопух к лопух, Да и под лопухом-то что, ухо, что ли?.. Полз, полз, а крыша кончилась! Это ж не дорога в Москву.
Вообще потом три месяца на баб не смотрел… Еще ведь что, у жены там корыто стояло — внука купать затеялась. Кипятку налила, пошла за холодной… А Тимоха тут и приполз… Ну, грудь, лицо у него не пострадали ничуть, слава богу. Ноги тоже, слава богу, целы, а остальное все… вкрутую.
Так-то вот.
Я считаю… Петр не виноват… И Иван не виноват.
Видишь, как у нас, у русских, получается — никто не виноват, а у всех морды битые… Не слышно, чтобы еще где-то так. Что-то у нас только.
О Сереге
Дал бог соседа мне… Серегу! Ну, не бог, конечно. Бог бы такого не допустил.
А — богатырь! Сила есть, ума не надо… Двоих бог обидел: черепаху и Серегу. Не знаю, за что… черепаху-то.
Серега такой сильный! что у него ума совсем, по-моему, нет. Я не знаю, как он говорить-то выучился! Лет в двадцать, наверное. Нет! В двадцать он запомнил, где лево, где право. Он, это… даже в деньгах путается. Сейчас же много всяких. Ему на рынке одна баба разменяла пятьдесят тысяч… дала шестьдесят бумажек по восемьсот рублей. Там Распутин на деньгах, как на водке. По-моему, это этикетки и были. Серега потом говорит:
— Я вижу, что-то знакомое.
Гос-споди, чего с него возьмешь-то — голова работает, как почта… доходит все на третьи сутки. А еще он и сам никуда не спешит. И жена у него, Нюрка, такая же. Я не